Последний шаман Подкаменной Тунгуски - глава2

ПОСЛЕДНИЙ ШАМАН ПОДКАМЕННОЙ ТУНГУСКИ


                Глава 2

- Так я продолжу о себе. Родился в 1946 году в Братске, не в том, что на электростанции построили в пятьдесят пятом году, а в городке, что прежде был. Он тоже Братск назывался, очень древний городок, ему больше четырехсот лет. Назвали меня в честь деда, Ивана Александровича Тойто. Я был единственный ребенок в семье, отцу было сорок лет, когда я родился, матери – двадцать три. Отец, сколько себя помню, почти все время был в разъездах, летом мы ездили с ним по тайге – кочевали, если тебя не пугает это слово. Зиму мы с матерью проводили дома, отец же и зимой пропадал: охотился, как мы всем объясняли. Это, в общем, была правда: числился он охотником, и жили мы на деньги, вырученные за пушнину. Мать была, как сейчас сказали бы, рукодельница – портниха: шила украшенную вышивкой и бисером национальную одежду: шубы, шапки, и прочее. В память о своей матери замечу, что это все очень ценилось – во первых было очень крепкое и красивое, а во вторых, подобного ничего в магазинах не продавалось – попробуй, сходи в тайгу в магазинной одежде! Мать умерла поздней осенью, когда мне было пятнадцать лет, от воспаления легких. Все произошло очень быстро, всего за шесть дней: три дня она проболела дома, и три дня пролежала без памяти в больнице. Отца не было дома, иначе он бы ее вылечил. Вернулся он через два дня после похорон, шел без остановок четверо суток, и все равно не успел. Он очень горевал, что слишком далеко зашел, и, хотя и почувствовал ее болезнь, не успел добраться. После смерти матери отец сделался сам на свой, ходил как в тумане, и всю зиму и весну никуда не ездил. «Кэргэнми санмими тогос сивдян» - говорят у нас – «жену потеряешь – потухнет огонь».  Ближе к лету мы поехали вместе с ним на Подкаменную Тунгуску, к осени я вернулся учиться – я тогда учился в педагогическом училище, а отец остался. Пусть тебя не пугает расстояние: это здесь двести километров – далеко, а у нас в Сибири – это как здесь в соседнюю деревню сходить. Мы же, бывало, кочевали и по тысяче километров, а тем летом прошли чуть не половину Сибири – сначала по Ангаре, потом перешли на Подкаменную Тунгуску, и дальше по Енисею, откуда я и вернулся на самолете. Отец же пошел еще дальше на север – в тот раз он дошел до самого моря. Вернулся он поздней осенью, но жить стал один в тайге, впрочем, часто меня навещая по несколько дней. Я тоже часто приходил к нему в чум – на выходные, на праздники. Наша квартира в Братске так и не стала для нас настоящим домом.
   После окончания училища меня сразу забрали в армию. Служил я на Западной Украине в погранвойсках. Служили тогда по три года. Через год у меня тяжело заболел отец, но в результате счастливейшего стечения обстоятельств именно в это время меня отпустили в отпуск (вообще-то это было не случайное совпадение, но об этом позднее). Вот и получилось, что после армии я был предоставлен сам себе и мог делать все, что заблагорассудится. Надо заметить, что Закарпатье мне очень понравилось, да и еще были причины личного свойства, и я решил остаться. Меня с удовольствием взяли на работу в местную школу, и я прожил там почти десять лет, работая, как и сейчас, учителем. Через девять лет причины личного свойства закончились разводом, детей у нас не было, а больше делить, на мой взгляд, было нечего. Я решил переехать куда-то подальше, врожденная тяга к перемене мест не давала покоя. Пока мы жили с женой – она даже слышать не хотела о переезде, теперь же я был свободен, чем немедленно и воспользовался.
Про ваш Касимов я знал еще с армии, от сослуживца. Еще с армии меня заинтересовал ваш город своей удивительной историей, где бок о бок испокон века жили русские с татарами, где под боком Москвы, в каких-то трехстах километрах, существовало татарское ханство. Вот я и поехал посмотреть. Я так думаю, что для того, чтобы узнать людей и место, где они живут, мало приехать на пять или на десять дней, надо там пожить, поработать несколько лет, тогда видишь это все изнутри. Ну вот, приехал из Москвы рано утром, дождался начало рабочего дня, пошел в РОНО, и мне сразу предложили вот в эту школу. Вот я и работаю, пять лет почти – он засмеялся – уже насмотрелся. Я ведь здесь все в радиусе сто километров исходил, здешние леса лучше ваших лесничих знаю. Думаю домой ехать, на родину: Дябдар зовет меня. Пока не решил, куда: Эвенкия большая, а Сибирь еще больше.
- Дяп… кто?
- Дябдар. Скоро расскажу.
  Он замолчал. Молчал и я: соприкосновение с чужой жизнью не располагало к болтовне. Кроме того, я чувствовал, что это далеко не вся история, а только начало. Возникли и вопросы, но не хотелось ничего спрашивать, чувствовалось, что и так он все расскажет. Словно подслушав мои мысли, Иван продолжил:
- Это самое начало, моя личная жизнь. Она не имеет значения – все произошло много раньше, еще до моего рождения. Дело вот в чем: я последний в роду, у меня остались дальние родственники, но детей нет: это судьба. Я последний из могущественнейшего эвенкийского рода, пропавшего в 1908 году. Не совсем верно – пожалуй, это мой отец последний – такое ощущение, что я живу лишь для того, чтобы рассказать людям о своем роде, чтобы не пропала бесследно более чем двухтысячелетняя история нашего народа, завершившаяся грандиознейшей катастрофой.
   Он опять замолчал. Я же открыл было рот, чтобы задать вертевшийся на кончике языка вопрос, но он меня опередил:
-Неправильно. Ты думаешь, что вот ты не достоин быть хранителем истории целого народа, что масштабы событий слишком значительны, а ты, мол, человек маленький, ненадежный и т.д.? Что сил и пробивных способностей нет у тебя? И сомневаешься, уж не дурачу ли я тебя?
   Я вытаращил глаза и онемел. Вот это не фига себе, думаю. Слово в слово повторил. Он же продолжил:
- Очень часто маленькие люди оказывались крепче гранита. Посмотри сам: на войне герои – это простые люди, зачастую слабые и измученные. Эти люди не выбирали войну, они на нее просто попали. Вспомни Молодую гвардию, как почти детей пытали гестаповцы – а они выдержали, они все умерли – но не стали предателями. Вот какая духовная сила. Так что кому чего делать и кому чего знать – мы не выбираем, это само знание выбирает, кому доверить себя. Мы же лишь проводники, носители его. Что же касается доверия ко мне – когда ты узнаешь все до конца – то поймешь, что не вру я и тебя не дурачу - такое выдумать невозможно.
- Да я…
- Я знаю, о чем ты думаешь – перебил он меня – помнишь, как я тебе сказал, чтобы ты кота выпустил?
- Помню, конечно.
- Видишь ли, я чувствую, чего хотят животные. А поскольку люди тоже немножко животные, очень часто я чувствую, чего хотят люди. Это у меня от отца, наследственное. Правда, у меня много слабее – я никогда не развивал в себе этих способностей, у отца же они были развиты чрезвычайно. Понимаешь?
   Вообще то в то время я ни во что не верил, чего нельзя потрогать руками, ни в какую телепатию и прочее. К тому же у нас в институте был такой предмет, именуемый «научный атеизм», где нам очень успешно преподаватели раскрывали, так сказать, секреты всевозможных чудес и тайн - телепатии, гипноза, ну, и всего остального подобного.  Но Ивану я поверил. Не мог не поверить
- Теперь немного про отца тебе расскажу. Дело в том, что мой отец – последний шаман Подкаменной Тунгуски.


           Глава 3


- Шаман?!



       <Продолжение следует>