Одиночество

Ещё один листок календаря
Безжалостное время оборвало,
Ещё одна вечерняя заря,
Отполыхав, к ногам твоим упала.
Уже за пятьдесят. Лица овал
Перечеркнули горестные складки.
По юности войны прошёлся шквал
И в двадцать бросил в жизнь вдовой - солдаткой.
Была и красота, была и стать,
Но не пришлось (для многих это странно)
Ни матерью, ни бабушкою стать,
Никто не заменил тебе Ивана.
Не зашиваешь мужнино бельё,
О детях не тревожишься заботой.
Награда и забвение твоё
И детище любимое - работа.
Бухгалтерский неблагодарный труд
(Об этом ли романтики мечтают).
Тогда, когда другие не везут,
Начальство Марью Львовну подключает.
И Марья Львовна, наскоро глотнув
Приправленного бутербродом чая,
В колонках цифр привычно потонув,
Нередко сутки новые встречает.
А завтра будет то же, что вчера, -
Такой удел, другого не искала.
В подъездах шепчет бабья шушера:
“Живёт на свете Марья вполнакала”.
Влезают в душу без обиняков,
В чужую жизнь, в переживаний гущу:
“Каковских отшивала мужиков,                Степенных, тихих и почти непьющих”.
Но им ли о накале говорить?!
У них и напряжение другое, -
И белое способны очернить,
И чёрное подать, как голубое.
Они не одиноки, - есть семья,
Уют - благополучья показатель,
Досуг для них - дворовая скамья, -
Ну, словом, суть их в слове “обыватель”.
Ты одинока, - некого ласкать,
Выслушивая маленькие иски.
Порой твоя вечерняя тоска
Прискорбнее молчанья обелисков.
И хочется всё оборвать концом,
И кажется, - весь мир сплошная рана,
Но возникает юное лицо,
Лицо солдата - твоего Ивана.
Кричит он трудно: “Машенька, не смей!”
Как в той последней яростной атаке,
И снова умирает за людей,
Чтоб жизнь не растворилась в страшном мраке.
В полях желтеет новое жнивьё,
Младенцы в колыбелях засыпают.
Священно одиночество твоё,
И люди, молча, головы склоняют.