Пушкин

Это случилось, когда мы жили в Улан-Уде, в середине пятидесятых. Мне было года три-четыре. Помню наш двор в окружении одноэтажных домов, тогда я не знала, что они называются «бараки», скамейки, на которых вечерами сидели соседи, маленькие палисадники, сарайчики, уборная на улице. Люди жили близко к земле и друг другу. Дети самых разных возрастов носились стайками по двору. Иногда осмеливались убегать к железной дороге, которая проходила недалеко. Об этом родителям мы не говорили, поскольку подобное строго запрещалось.
Наша семья снимала комнату в одном из бараков. Отец мой в то время служил в авиации. Полк стоял где-то на отдалении, возле него был военный городок для семей, но там не было свободных квартир. Вот мы и дожидались своей очереди, снимая комнату. Помню, как, наверное, впервые у меня появилось чувство, что мы на чужой территории, и наш дом – вовсе не наш. Зато двор принадлежал всем в равной степени. Мы с братом, который старше меня на три года, гуляли вместе. Считалось, что он за мной присматривает, хотя еще неизвестно, кто за кем присматривал. Я могла заступиться за него сама, даже перед мальчишками, которые постарше. Помню, что уже в этом возрасте я быстро впадала в ярость, и в этом состоянии ничего не боялась. Хватала, что попадало под руку, и кидала в обидчиков. Могла разогнать маленькую детскую банду, если обижали моего брата. Однако мы были скорее домашними детьми, а не уличными. Мама занималась с нами чтением, рисованием, и еще мы помогали ей разматывать нитки. Мама вышивала на швейной машинке, была просто одержима этим, вела курсы вышивки, что-то постоянно перерисовывала и копировала. Нитки продавались в мотках, которые надо было перематывать на катушки. И мы с братом часами – как мне тогда казалось - растягивали эти мотки на вытянутых руках, пока мама их разматывала. Еще мама шила какие-то вещи для нас и для себя. В тот злополучный день, о котором я собираюсь рассказать, она собиралась сшить платьице для маленькой дочери нашей квартирной хозяйки – у девочки был день рождения. Мама приступила к рукоделию с утра, а нам с братом разрешила погулять во дворе. После мы собирались почитать новую книжку. Это была сказка Пушкина «Руслан и Людмила». Книга была большого формата в твердой обложке лилового цвета, на которой были нарисованы Руслан и Черномор в полете, можно сказать. Руслан держал Черномора за седую бороду одной рукой, а другой – с мечом замахивался на злого волшебника. Многие годы эта книга хранилась у нас в доме, напоминая о том дне…
Пока мама шила платьице, мы с братом вышли во двор и присоединились к соседским ребятам. Дети были разных возрастов, от девяти и младше. Девять человек, кроме нас. Я была самой маленькой. Помню, как мы через дыру в крыше залезли в сарай. Там стояла канистра с бензином. Самый старший мальчик наливал бензин на сковородку – как она там оказалась? – и кидал туда горящую спичку. Горючее вспыхивало, видимо ради этого момента и была придумана такая забава. Это повторялось несколько раз, пока мама не позвала нас домой. Вышла во двор и прокричала:
- Слава! Оля! Идете домой! Книжку читать будем!
Брат первым вылез на крышу сарая, вытянул меня за руку. Не успели мы дойти до мамы, как сарай загорелся. Помню, как кричала мама, прижимая нас к себе. Как кричали женщины во дворе. Сарай полыхул мгновенно, только один, самый старший мальчик смог выбраться из него. Остальные погибли в огне.
Мама говорила потом, что именно желание прочитать сказку Пушкина вывело ее на улицу за нами. И что Александр Сергеевич спас ее детей. Она стала доморощенным пушкинистом, досконально знала его биографию, читала стихи наизусть, и почитала Пушкина до конца своих дней. А знаменательная книжка во время какого-то из наших переездов затерялась…