На пасеке

Скучаю по морю, тоскую по сопкам,
Печалюсь по мхам лопуховых долин,
И каждую ночь в ожидании робком
Все жду, что приснится мне мой Сахалин.
Не нынешний – я для него иностранец.
Хоть горько мне в этом признаться, но все ж
Неистовой памяти жертвенный танец
Нет-нет да кинет в холодную дрожь.
И ярится мысль тетивой печенега:
Ужель мой Царь-Град не откроет ворот?
И детства и юности давняя нега
Уже никогда меня не обоймет?
Я знаю: напрасно о днях невозвратных
Разбрасывать скорбей своих семена.
То як же зробити, щоб рідна Ливадних
Простила меня бы на все времена?
И пусть тут земля исторических россов
Освящена полыханьем Стожар,
Но мне бы – в туман пятиреченских плесов,
Но мне бы – в медвежьи углы Тамихар.
Любимый мой Холмск – материнська колиска,
Криниця натхнення,  мои  осеня…
Пусть верится мне, что свидание близко,
Пусть верится мне, что ты помнишь меня.
Эх, мне бы туда – через зимы и весны, -
Где говор воды усыпляющее-тих,
Где мирно судачат  лебковские сосны
О ямбах-хореях поэтов своих.
Пусть свяжется в узел годов разногласье,
В которых едва не загинул Поэт.
Но помнит меня Николай Афанасьев –
Когда-то я с ним покорял Бернизет.
Но помнит меня Куликов Анатолий –
Барачного мира мой меньшенький брат.
Мы с ним породнились в сиротской неволе
(На это наш Холмск несказанно богат).
Но помнят меня озорные ребята,
Почти генералы сегодняшних дней.
А тех, кого нет – буду я помнить свято,
И с каждым мгновеньем та память сильней.

И вновь ретивое в душевном разгулье
Забилось, почуя родимую речь…
Но я охраняю чужие мне улья.
Оскіль не спромігся свій вулик сберечь.