Jerusalem Иерусалим

             JERUSALEM

                1.

Да, мне чужды шаббат с синагогой,
Я вернусь в свой расхристанный свет,
Но еврейская девушка строго
Попросила обратный билет.

И пронзительным взглядом сверлила
Мою душу до самого дна,
А потом вдруг взяла и впустила
В свой небесный Израиль меня.

И шагнул я на землю печали
И любви - из таможенных дверей,
И меня, как родного, встречали,
Потому что я был не еврей.

И таксист, заводной от обиды,
Злился: деньги, мол, куры клюют!
Как вам нравятся эти хасиды?
За бесплатно им гроши дают!

И ругал всех на свете со смехом,
Прошвырнуться в Эйлат зазывал...
Я еще никуда не приехал,
А как будто везде побывал!

                2.

О, Боже! Крым, взлетающий на взгорье,
Впитавший кровь кочевий первозданных, -
Медвежий угол Средиземноморья,
Нелепый слепок с глин обетованных...

Так первый шаг стремительно восторжен,
Так первый взгляд еще не видит фальши,
Но конь воображения стреножен –
Все - быль, все – явь, не ближе и не дальше...


                3.

Коловращенье, сердцевина мира,
Людские змейки вкривь струятся, вкось,
И голос муэдзина, как рапира,
Пронизывает улочки насквозь.

И камни полустернтых узких лестниц,
И стен кабаллистический узор,
И глазки подрастающих прелестниц
Из-под хиджабов целятся в упор.

И вечная вскипающая склока
Юнцов и засыпающих отцов,
И ладан с пряным привкусом востока
Дымком дурманит разум мудрецов.


                4.

Тебе-то что, кудлатый арабчонок,
До наших христианских рефлексий?
Наивно ощетинившись, волчонок,
Гортанно кроет пасынков Россий.

Мы все ему кошмарно безразличны,
Одно лицо, одна – чужая - масть,
Мы пойманы заранее с поличным,
И в мыслях не державшие – украсть.

И он свистит, кривляется и корчит
Нам рожи, беспощадный паренек,
И насылает сразу сглаз и порчу,
Ему еще, балбесу, невдомек:

В хасидском облачении злодейства
Не больше, чем в поделке из стекла.
Бедняга! Корень зла не в иудействе, -
В неосмысленьи веры корень зла.

                5.
               Саломея
Пленяют ворожбою танцы,
И нет ни воздуха, ни слов,
И, ублажая души старцев,
На блюдах требуют голов.

И страсть – огонь, преддверье ада,
И звезды падают на дно,
Чужой покорности услада
Хмелит сильнее, чем вино.

Прожить, очей поднять не смея,
Побойся! Бога не гневи!
О, Саломея, Саломея!
Смерть есть предательство любви.

Текут в кровавом цвете реки,
Когда мы все до одного
Не чуем Бога в человеке,
А он – подобие Его!

                6.
Когда с лекалами земными
Мы к Божьим ладимся делам,
Теснимся в очередь к святыням
И невдомек бывает нам -

Что и в Крестительских купальнях,
И в паутине ворожбы:
Увы, нет в наших готовальнях
Железных циркулей судьбы.

И не очертит серый грифель
Окружность жизненных пространств,
Как не заменит шелест гривен
Природы сказочных убранств.


                7.
             Стена плача
                ***
Удел твой уготован,
Не бойся, не кричи.
Пусть тысячи винтовок,
Пристрелянных в ночи,
Пронизывают спину,
Как в странном страшном сне.
Свои на то причины –
Стоять лицом к стене,
Прислушиваясь чутко
К чужим шагам вдали,
И обернуться жутко
На хлесткий окрик: «Пли!»

                ***
Прочь из сердца страхи суеверны,
Каждому своё - наперечёт.
Сколько было, сколько будет скверны, -
По камням всё вниз к ногам стечет.
Никогда от боли не скукожится,
Как бы покаянен не был спрос,
Вечная шагреневая кожица,
Гладкая от шепота и слез.

                ***
Даже солнце за тучи не прячется,
Дни до капельки сочтены -
Мне не плачется, мне не плачется,
Мне не плачется у стены.

Круг за кругом паломники вертятся,
К камню путь пробивая плечом -
Мне не слышится, мне не верится,
Мне не молится ни о чем.

Не дорос я до понимания,
Кто зачтет мне последний грех?
Ни прощения нет, ни раскаянья,
Даже боли своей... за всех.


                8.

Ворон, и тот сюда редко летает,
В коме лежит бытиё,
Мёртвое море мертвецки качает
Бренное тело моё.

Первый шажок в глубину мирозданья,
Первый – неадовый - круг.
Перво-движенье к перво-преданью -
Так незаметно и вдруг.

Все - как вживую: деньги и слава,
Даром не выжмешь слезу,
Мёртво налево, мёртво направо,
Мёртво вверху и внизу.

Кажется, всюду ходил осторожно,
Глянешь – откуда взялась?
Ноги обвяжет, вычистит кожу, -
Душу не вычистит грязь?

Воздух тяжелый льётся елеем,
Сладкой отравы питьё,
С каждым глотком все живее, живее
Бренное тело моё.


                9.

Пусть проносятся ветры и годы,
Пусть раскрошатся камни стены -
Счастья нет без любви и свободы,
А свобода не знает цены.

Будет путь наш в бессмертье коротким,
Наша вечная слава проста:
Перережем друг другу мы глотки,
Но Масада* не будет взята!

Этот выбор мы сделали сами
И господь зас заранье простил.
Кесарь властвовать жаждал над нами? -
Кесарь мёртвых во власть получил!

Будет путь наш в бессмертье коротким,
Наша вечная слава проста:
Перережем друг другу мы глотки,
Но Масада не будет взята!

Нет у мужества сроков – мы живы,
Не возьмут ни стрела, ни петля.
У врага в сердце страх и нажива,
У Израиля – честь и земля.

Будет путь наш в бессмертье коротким,
Наша вечная слава проста:
Перережем друг другу мы глотки,
Но Масада не будет взята!

Черепки с именами – обломки
Наших жизней. Нет времени вспять.
Припадут на колено потомки
И упрямо прошепчут опять:

Будет путь наш в бессмертье коротким,
Наша вечная слава проста:
Перережем друг другу мы глотки,
Но Масада не будет Взята!
                * Масада – крепость Ирода Великого (1 век до н.э.),
                защитники котрой предпочли самоубийство римскому
                плену, когда падение крепости стало неизбежным.   


                10.

На улице Агриппас* щемящее житьё,
Хохлятского акцента узнаванье,
Привычное для уха хасидское нытьё
И лжесемитских глаз очарованье.

По улице Агриппас гуляют неспеша,
Заглядывая в тесные лавчонки,
И вскрик арабский хлёсток, как чирк карандаша,
Но застревает намертво в печёнках.

На улице Агриппас пекут с дымком лаваш
И починяют старый желтый примус.
Кто новообращенный, а кто пока что наш, -
Без разницы на улице Агриппас.
                * Агриппас – одна из центральных улиц Иерусалима.


                11.

Текут себе эпохи, по камешкам скользя
С исламским безразличьем к иноверцам,
Кто цедит жизни крохи, тому спешить нельзя,
Тому весь век – как два удара сердца.

Что слушать даром притчи да сказки о богах?
Иных уж нет на свете и впомине.
А истины нет в винах, как правды нет в ногах, -
Вся истина всегда посередине.

Пророк, он где-то рядом? Пророк, он среди нас?
Его и днем с огнем искать не надо?
И Via dolorosa* - кому-то судный час,
Кому-то – маскерад и клоунада.
                *Via dolorosa (лат.) – путь страданий – дорога,
                по которой Иисус нес свой крест на Голгофу.


                12.
Мир недобр, неразумен, немил,
Все не так в этой жизни, как надо...
Сколько б денег еврей не скопил,
Все равно нет печальнее взгляда.


                13.
Вне компьютеных директорий,
По заманчивой полосе
Мы летим на границах историй -
По пристрелянному шоссе.

Эктремальный шофер не верит
В свое мужество. Просто он
Нас везет на смертельный берег,
Как возил через Стикс Харон.

Хрупок мир из двух половинок,
И как клин в резонанс на мосту* -
Иудеи российских глубинок
На израильском блокпосту.

И тинэйджер, вчера из Рязани,
Не от армии клянчит печать:
«Папа, сделай мне обрезание.
Я хочу вас, как все, защищать.»
                * При передвижении по мосту один из солдат
                в строю должен идти не в ногу, - чтобы мост
                из-за резонанса не разрушился.


                14.

От усталых святынь веет чудом и запахом мирта,
В Гефсиманском саду промышляют вовсю щипачи,
Мусульманин Джуда*, сохранитель священного мира,
Каждый год сотни лет носит к Храму Господню ключи.

Наши годы текут и в Пути растворяются Млечном,
Возвращенье мессий на устах неумолчной молвы,
И бредут пастухи по нелегким тропинкам овечьим
И не знают еще, что они – это те же волхвы.

А в Геене** горят не огни, а инжир да олива,
Тайных вечерь не счесть, нет Иисуса ни в яви, ни в сне,
Значит, нам еще ждать, как пустынному морю - полива,
И гореть двум свечам до утра на еврейском окне.
                * Джуда – арабское мусульманское семейство,
                которое на протяжении многих столетий яв-
                ляется хранителем ключей от Храма Гроба Господня.
                ** Геена огненная – ущелье у южных стен Иерусалима,
                где когда-то свершались кровавые языческие обряды.



                15.
Когда в Кесарии* светает
И солнце чертит контур гор,
С земли на небо отлетает
Волшебный дух любви. Узор

Теней причудливых ложится
На обнаженные холмы,
И из расщилен пар струится,
И исчезают замки тьмы.

Согласно вечного закона
Смолкает шёпот струн в шатре
И утомленная Юнона**
Смыкает очи на заре.
                * Кесария – город, построенный Иродом Великим
                на берегу Средиземного моря, который в течение
                600 лет был официальной столицей римской
                «провинции Иудеи».
                ** Юнона ( лат. Juno) – в древнеримской мифологии -
                царица богов, жена Юпитера, покровительница
                брака и рождения.


                16.
Когда седой паломник молится
И бродит по святым местам,
Он вспоминает ту околицу,
Тот угол, где родился сам.

Он помнит воду той купели,
В которой был впервой омыт,
Молочный запах колыбели,
И первых страх, и первый стыд.

Рай впереди иль страшный Тартар,
Все в этом мире – отчий дом,
И мы, осколки древних амфор,
Вчера, сегодня и потом.

Все наши мнимые проблемы
И тщетность сохраненья тайн -
Все – от камней Jerusalem’a*,
Все это – звук Jerushalaim*.

Изгибы мягких спин плебейских,
Обманы ласковых удач,
Гортанность криков арамейских,
Тягучий иудейский плач -

Все в нас копилось, пластовалось,
Вслепую множилось, росло,
В глубинных шахтах оаставалось,
Пока прозренье не пришло,

Пока не стало ясно, ясно,
Что на свету или во мгле
Все церкви, секты, расы, касты
До часа – промельк на Земле.
                * Jerusalem – латинское название иерусалима
                ** Jerushalaim – название Иерусалима на иврите.


               17.

В основаньи времен - убеленные камни и кости,
А на храмах лежит удивительный отблеск зари,
Не хозяева мы, не мгновенные сирые гости, -
Триедины во плоти с лампадкою света внутри.


                18.

Невесомо, незримо слово,
Но не рвется веками нить -
Возложить бы на ложе Христово
Свою совесть да освятить.

От соблазна бы не забыться,
Появившись на этот свет.
Наша жизнь – не в полете птица, -
Пара брошенных в пыль монет.

Под луною ничто не ново,
А по-старому – не скроить.
Возложить бы на ложе Христово
Свое сердце да освятить.

Клясться без толку пред веками,
Подводя под чертой итог.
Побратимом умри с врагами,
Если в жизни простить не смог.

Без любви – что в дому без крова -
Дня единого не прожить.
Возложить бы на ложе Христово
Свою душу да освятить!



                19.

Ах, восточный базар –
На туристах навар
И по золоту с медью чеканка,
А у Яффских ворот*
Русский нищий поет
Про тюрьму под названьем Таганка.

Я не Бог, не факир,
Повидал этот мир,
Поиграл с чертом я в лотерею,
Опускался на дно,
Только знаю одно:
Никогда я не стану евреем.

Из кальяна – гашиш,
На подносах – кишмиш
Да зазывного крика обманка,
А у Яффских ворот
Русский нищий поет
Про тюрьму под названьем Таганка.

Я запоями пил,
Денег я не скопил,
Не давила от жадности жаба,
Я друзей выручал,
Я от боли кричал,
Никогда я не стану арабом!

Я орешки жую,
На алмазы плюю,
Мне до фени бриллиантов огранка,
Ведь у Яффских ворот
Русский нищий поет
Про тюрьму под названьем Таганка.

Братом буду хоть с кем,
С греком пусть насовсем,
Даже с чукчей на самую малость,
Только сердце замрет
Возле Яффских ворот,
Это значит – я русским останусь!
                * Яффские ворота – одни из семи ворот,
                ведущих в старый город в Иерусалиме.


                20.

Не мало дано нам, не много,
Пусть знает идущий за мной:
Священная милость от Бога –
Презрение к славе земной.

Ты слышишь? Как праведный шёпот,
Огонь возникает из тьмы?
Все канет, останется опыт
И, значит, останемся мы.

И слово останется словом,
И кровь перельётся во кровь,
И вновь под неведомым кровом
Продолжится наша любовь.


                21.

Куплен дальний билет,
Мне в дорогу до Судного дня.
Кто зажег во мне свет, -
Никогда не покинет меня.

Сколько будет мне дней -
Машинист только знает ответ.
Поезд мчится быстрей -
Помашите рукою мне вслед.

От расщелин и скал,
Где излечат любую беду,
Где начало начал,
Я по градам и весям иду.

И огонь от лучин,
Прикоснувшись к запавшим устам,
Как от Жизни ключи,
Передам, передам, передам...



                22.

Когда, устав от проклятых вопросов,
Прерву земной незавершенный путь,
Я снова вспомню камни dolorosa
И под оливой сяду отдохнуть.

И вновь возникнет град обетованный
Из дымки нескончаемых веков,
И я увижу облик долгожданный -
И с глаз спадет мучительный покров.

И заживет тревожащая рана,
И трещина раскроется в скале,
И кровь коснется черепа Адама,
И смертный грех искупится в земле.


                23.
Акко*. Легкий самолетик
Вертит виражи.
Что, дружок, тебя заботит? -
Все мне расскажи.

Видишь, хижина белет
Там, на берегу?
Я утешу, как сумею, -
Тем и помогу.

Я твои слезинки спрячу
Вдалеке от глаз,
Посулю тебе удачу –
Будет в добрый час.
                * Акко - древнейший (ок. 4000 лет) порт на
                берегу Средиземного моря в Израиле.

               

                24.

Хранить в глубине, в потаенном пенале
Перо, у которого судеб не счесть,
Быть камнем в основе, быть словом в начале –
Великая тяжесть, тяжелая честь.

Бывают признанья ошибками слуха,
Но если ко лжи от корней не привык, -
Нет грешного сердца – вместилища Духа,
Но грешным, к несчастью, бывает язык.


                25.

Зачаты в грехе первородном,
Свой крест самодельный несём
И платим за правду свободой,
А землю воюем мечом.

На грани добра и злодейства
Не зря зеленеет самшит,
И смерть - как последнее действо -
Уже никого не страшит.

Ведь боязно не умиранье,
А эта, последняя, роль
Забвенья и неузнаванья
И эта безумная боль.

Моря высыхают, мелея,
И нам не ответит никто
За что мы так страшно стареем,
Так немощно дряхлы. За что?


                26.

Куда все это греческое делось:
Гомер, Итака, Александров пыл,
Вокруг всепоглощающая смелость?
Когда набатный колокол пробил?

Колосс Родосский, амфоры, галеры,
Спартанцы, Фермопилы, блеск Афин,
Божественная царственность Венеры...
Все превратилось в тусклый дым руин.

И хохот амфитеаторного зала,
Бессмысленные сладкие грехи...
Трагичная античность исчезала,
От греков оставались пастухи.

Тепло Эллады ёжилось и меркло,
Блеск философий чах, стирался, гас,

И море поглощало равномерно
Дворцы. Закатный приближался час.

Летели орды дикие галопом,
Кровавым азиатский был потоп,
И Чингис-хан ломился в дверь Европы
Через трясины муромских болот.

Все было так и с Римом, с Вавилоном,
Империи стирались в пыль на нет...
Но воперки бесжалостным законам
Иерусалим все излучает свет.

Крикливый, суетливый, беспощадный,
Бичующий с безумством молодым,
Прикрыв стыдобу руганью площадной,
Остался он таким же золотым.

Остался средоточием вместилищ
Священных тайн, шифрованных картин,
И стерегут покой его хранилищ,
За нами наблюдая, Бог и Сын.

Все будет течь, терять свой голос лира,
Но где бы не случился вновь причал,
Он будет здесь, у сотворенья Мира,
В начале Человеческих начал.


                27.

                P.S.

Познание мира – простая наука,
Разверзнется небо, закончится твердь.
Презрение к слову – опасная штука,
Гораздо опасней, чем жизнь или смерть.

Кто зряч, тот и видит, кто хочет, тот слышит, -
Кумира из ближнего не сотвори.
Прощение – дар, исцеляющий свыше,
А царствие Божие – голос внутри.