В чистом поле стоял цветок васильковой породы..

 В чистом поле стоял цветок васильковой породы.
 Дождь смочил его листья и они блестели глазурью.
 За две тысячи евро на торгах цветок этот продан.
 Что в контексте истории о цветке многогранном- безумье.

 А история та начиналась неспешно и в чем-то вальяжно.
 Приходил старый друг (друг семьи) и смотрел в потолок упоенно.
 И во время обеда на кухоньке малой икорочкой влажной
 он намазывал хлеб. Бутерброд же жевал утомленно.

 Время ночи спускалось на город уставший неслышно.
 Сизый выхлоп редел и дышалось намного свободней.
 Друг семьи на балконе курил, размышляя о лишнем
 человеке в разрезе сарказма. И завтра субботний

 день казался бескрайней равниной с оврагами лени.
 Можно было скакать, растворяя себя без осадка.
 Можно было вдыхать иссушающий запах мгновений,
 пить нектар наслаждений, который и горек, и сладок.

 День казался мечтою, которая слепит нещадно,
 бьет под дых тяжело, застревая в подбрюшье подковой.
 На челе утомленном с морщиной сарказма пощады
 так же нет, как на краске знамен нету крови.

 Докурил. Бросил вниз, наблюдая за микрокометой.
 По закону Ньютона она на асфальте погасла.
 Он подумал: "пиз..ц, ее славная песенка спета
 не ударом о твердь. В преломленьях следящего глаза".

 Он не верил в любовь. Оставался всегда одержимым
 лишь работой, в которой находил увлеченье и радость.
 Он скакал по ступенькам так, словно там были пружины.
 Временами душила (не астма, не злость)- бесноватость.

 Деньги были. Деньгами лепил он матеро свободу
 в виде шмоток, машин, турпоездок, прелюбодеяний.
 И права была мать, предрекая ему, словно глянула в воду:
 "Ты в богатстве умрешь, под покровом набитом деньгами".

 Как-то в дальней поездке, в какой-то провинции пыльной,
 где ослы с голодухи жуют экскременты собратьев,
 где ночами не совы, а демоны в ужасе выли,
 довелось в час урочный в игру сыграть пару партий.

 Повезло. Расплатились холстом с натюрмортом. Нажива
 показалась дешевкой, но лучше чем просто "спасибо".
 По подколкам друзей и под их же негласным нажимом
 на торги ее выставил под названьем пустым и слезливым.

 И опять повезло. За две тысячи евро купили
 странный холст неизвестного автора маслом.
 И с друзьями потом в кабаках эти деньги пропили,
 где барменам кричали: "Мы пьем за здоровье Пикассо!".

 На холсте том цветок нарисован был странного вида
 многогранный как гайка с блестящими листьями в точку.
 И блестящая краска блестела сливовым повидлом,
 являясь по сути одною сплошной оболочкой.

 Он стоял на балконе. Последний этаж. Дождь начался. Нет кровли.
 В мокрой майке под шлепанье капель, их говор и пенье.
 В преломлениях капель, в отражениях света с искристостью ленной он понял,
 что не может быть крови в тех полях, где цветы, где забвенье.