Вернись поскорее, мой маленький друг. Былинка

       «ВЕРНИСЬ ПОСКОРЕЕ, МОЙ МАЛЕНЬКИЙ ДРУГ!»
Так уж сложилось, что у меня в доме никогда не было собак – возможно, из-за частых переездов отца в разные города и страны. Но животных я люблю, и никогда не противоставлял беззаветно любящую хозяина дворняжку кошке, которая ходит сама по себе. До сих пор мы с женой не пережили еще уход наших любимых котов Мартюни и Малыша, и взять других уже боимся, чтобы не переживать второй раз разлуку со своими любимцами.

Из семейной хроники знаю, что в Австрии папа держал немецкую овчарку, но однажды она укусила старшего брата, и отец ее застрелил. И, хотя в этой книге уже есть стихи о собаках, я надеюсь, что эти строки испортить книги не смогут. Тем более, что эти стихи принес мне в подарок читатель как знак благодарности за писательство. Не могу оставить их без внимания.

ЗЛАЯ СОБАКА
Как сама неприступная крепость,
Дом стоял за высоким забором.
На заборе угрюмо чернело:
«Осторожно! Злая собака!»

Торопились прохожие мимо
И тревожно на надпись косились.
Приносил почтальон телеграммы,
Уходя, озирался робко.

Из соседнего дома ребенок,
Прибегал сюда. Прячась от мамы,
Пролезал через дырку в заборе
Под словами «…злая собака!».

Приносил он собаке игрушки.
И они в те игрушки играли.
И друг друга никто не боялся…
Они оба читать не умели.
Илья Резник

СТИХИ О СОБАКАХ
Дворовых собак по-особому холят за то, что они, на луну подвывая, от будки до дома все ходят и ходят под гулкой проволокой, как трамваи… Я их не тревожу. Я с ними не знаюсь. За это они меня вправе облаивать… Но жарко читать мне спокойную надпись: «Собак без ошейников будут вылавливать». За что их? За внешность? За клочья репейника? За пыльную шерсть? За неясность породы? За то, что щенками доплыли до берега? Доплыли и стали ошибкой природы? Собаки-изгои. Собаки-отшельники. Надрывный поминок. Ребенка добрее. Они бы надели любые ошейники, надели бы! Если б ошейники грели. За что их? У них же душа нараспашку, они ж в человечество верят отчаянно!.. И детское: «Мама, купи мне собачку…» В собачьих глазах застывает печалинкой… И вот, - разуверившись в добрых волшебниках, последнюю кость закопав под кустами, - собаки, которые без ошейников, уходят в леса. Собираются в стаи… Ты знаешь, у них уже волчьи заботы! Ты слышишь: грохочут ружейные полымя? Сегодня мне снова приснятся заборы. И лязги цепные за теми заборами. Роберт Рождественский.

Собака по имени Кошка
Сидела в своей конуре –
И было ей грустно немножко
Одной, без подруг, во дворе.

Собака – по кличке Собака –
Хорошей дворняжкой была:
Смышленой и доброй. Однако
Бедняжка без дома жила.

Собака по имени Кошка
Бездомной подружке своей
Однажды сказала про то, что
Вдвоем в конуре веселей.

Собака по кличке Собака
Согласно вильнула хвостом –
И зажили Кошка с Собакой
В одной конуренке – вдвоем.
Сергей Белорусец

       СОБАЧИЙ СОН
Был болен мой пес, и ночью он уснул на моей тахте, ко мне прилетел собачий сон, перепутав нас в темноте. Большую любовь я увидел во сне – она, как солнце, плыла, а кромки теней намечали мне границы добра и зла. Плескалась нежность в моей груди, в лохматые билась бока, когда я с лаем скакал впереди, спущенный с поводка. Но вот над миром взлетает зов! Это – мое божество! И я с созвездием Гончих Псов бросаюсь к ногам его! Я чуть не раздавлен счастьем был во время собачьего сна! Я, может, впервые в жизни любил – открыто! наотмашь! сполна! Но в комнату утро ползет по стене. Спокойно дыхание пса. Сейчас он в лицо заглянет ко мне, а я – отведу глаза. Лев Токмаков.

       СОБАКА
Я ухожу, а ты не знаешь,
Куда я ухожу теперь.
Ты терпеливо ожидаешь,
Когда же снова стукнет дверь.
В твоем сознании померкшем,
Тоской покорною полны,
Плывут о давнем и умершем
Собачьи медленные сны,
Судьбу ведь не переупрямить,
Хозяина не воротить –
И все разматывает память
Ослабевающую нить…
Вот я вернусь, и ты – метаться,
Лизать мне руки, лаять зря;
Готово сердце разорваться
За скудный дар благодаря.
Но день придет, уйду навеки,
Мой шаг не прозвучит опять.
И ты – года, смежая веки,
Все будешь слушать, верить, ждать…
Георгий Шенгели

       СОБАКА В ТРАМВАЕ
Громыхающий дом на колесах, стекла – в перьях мороза белесых, и – собака (сюжетом побочным) на сиденье – клубочком. Поглядит контролер-законник, хохотнут алкаши-зеваки, но никто безбилетной не сгонит с инвалидного места собаки. Вместе с нею – и мы промерзаем. И – вещает душа собачья: у нее потерялся хозяин! Но осталась своя задача… И сидит она с нами рядом, в мире, вроде бы человечьем, и глядит всепрощающим взглядом… И ответить ей, право, нечем. И садятся другие соседи. Слава Богу, никто не тревожит. А она – все едет и едет, и приехать никак не может… Лев Мочалов, СПб
 
 ОБЪЯВЛЕНИЕ
Висит на заборе,
Колышется ветром,
Колышется ветром
Бумажный листок.
Пропала собака,
Пропала собака,
Пропала собака
По кличке Дружок.
Щенок белоснежный,
Лишь рыжие пятна,
Лишь рыжие пятна
И кисточкой хвост.
Он очень занятный,
Он очень занятный,
Совсем еще глупый,
Доверчивый пес.
А дождь забияка
Листочек закапал,
И буквы и строчки
Заплакали вдруг.
Найдите собаку,
Найдите собаку,
Вернись поскорее,
Мой маленький друг!
А.Ламм

Вот и стало мне все понятно
В этом мире под грустной луной:
Люди добрые пахнут мятой,
А недобрые – беленой.
Кто-то соль просыпает на рану,
Кто-то пряник меняет на кнут…
Люди добрые руку протянут,
Люди злые ее оттолкнут.
Люди добрые! Люди злые!
Как я долго искал ответ.
Тот, которые собаки дворные
Знают сотни и тысячи лет.
Владимир Коротеев

       ЭПИТАФИЯ
Лежит здесь мой Руслан,
мой друг, мой верный пес!
Был честности для всех
разительным примером,
Жил только для меня,
со смертью же унес
Все чувства добрые:
он не был лицемером,
Ни вором, пьяницей,
развратным тож гулякой:
И что ж мудреного?
Был только он собакой!
Сергей Львович Пушкин, отец Александра Пушкина

УРОД
Меня глубоко тронула эта история, и до сих пор, подчас перечитывая её, я ощущаю слёзы на своих глазах. Я уверен, что среди нас имеется не так уж много «уродливых». И все они, несмотря ни на что, жаждут любви и привязанности. Именно поиск любви и составляет главную тему истории, которую я хочу рассказать…
       
Каждый обитатель квартиры, в которой жил и я, знал, насколько местный кот Уродливый был уродлив. Уродливый любил три вещи в этом мире: борьба, поедание отбросов и, скажем так, любовь. Комбинация этих вещей плюс проживание без крыши оставили на теле Уродливого неизгладимые следы. Для начала, он имел только один глаз, а на месте другого зияло отверстие. С той же самой стороны отсутствовало и ухо, а левая нога была когда-то сломана и срослась под каким-то невероятным углом, благодаря чему создавалось впечатление, что кот всё время собирается повернуть за угол.

Его хвост давно отсутствовал. Остался только маленький огрызок, который постоянно дёргался. Если бы не множество болячек и жёлтых струпьев, покрывающих голову и даже плечи Уродливого, его можно было бы назвать тёмно-серым полосатым котом. У любого, хоть раз посмотревшего на него, возникала одна и та же реакция: до чего же у-род-ли-вый кот. Всем детям было категорически запрещено касаться его. Взрослые бросали в него камни. Поливали из шланга, когда он пытался войти в дом, или защемляли ему лапу дверью, чтобы он не мог выйти.

Уродливый всегда проявлял одну и ту же реакцию. Если его поливали из шланга — он покорно мок, пока мучителям не надоедала эта забава. Если в него бросали вещи — он тёрся об ноги, как бы прося прощения. Если он видел детей, он бежал к ним и тёрся головой о руки и громко мяукал, выпрашивая ласку. Если кто-нибудь всё-таки брал его на руки, он тут же начинал сосать уголок рубашки или что-нибудь другое, до чего мог дотянуться.
Однажды Уродливый попытался подружиться с соседскими собаками. В ответ на это он был ужасно искусан. Из своего окна я услышал его крики и тут же бросился на помощь.

Когда я добежал до него, Уродливый был почти что мёртв. Он лежал, свернувшись в клубок. Его спина, ноги, задняя часть тела совершенно потеряли свою первоначальную форму. Грустная жизнь подходила к концу. След от слезы пересекал его лоб. Пока я нёс его домой, он хрипел и задыхался. Я нёс его домой и больше всего боялся повредить ему ещё больше. А он тем временем пытался сосать моё ухо. Я прижал его к себе. Он коснулся головой ладони моей руки, его золотой глаз повернулся в мою сторону, и я услышал мурлыканье. Даже испытывая такую страшную боль, кот просил об одном — о капельке привязанности! Возможно, о капельке сострадания. И в тот момент я думал, что имею дело с самым любящим существом из всех, кого я встречал в жизни. Самым любящим и самым красивым. Никогда он даже не попробует укусить меня или оцарапать или просто покинуть. Он только смотрел на меня, уверенный, что я сумею смягчить его боль.

Уродливый умер на моих руках, прежде чем я успел добраться до дома, и я долго сидел, держа его на коленях. Впоследствии я много размышлял о том, как один несчастный калека смог изменить мои представления о том, что такое истинная чистота духа, верная и безпредельная любовь. Так оно и было на самом деле. Уродливый сообщил мне о сострадании больше, чем тысяча книг, лекций или разговоров. И я всегда буду ему благодарен.
У него было искалечено тело, а у меня была травмирована душа. Настало и для меня время учиться любить верно и глубоко. Отдавать ближнему своему всё без остатка. Большинство хочет быть богаче, успешнее, быть любимыми и красивыми. А я буду всегда стремиться к одному — быть Уродливым…
 Юлия Бутурлина www.cirota.ru/forum/72219
«Православный Санкт-Петербург», №6 (186), 2007

Приземистый, продолговатый, в репьях, в колючках череды подросток-пес бежит куда-то через поникшие сады. Бежит уверенно, петляя меж домиками в три окна. Еще ухоженность былая в собачьем облике видна. Еще хранит он нрав лукавый любимца, баловня детей, которым дачною забавой служил усердно много дней. Но дети возвратились в город, никто не взял его с собой, и гонит пса бродяжий голод к задворкам кухни домовой. Когда к дверям посудомойка объедков миску принесет, он на собратьев лает ловко и норовит пролезть вперед. Здесь, в яростной короткой схватке из-за убогого куска почти звериные повадки вдруг проступают у щенка. А по ночам он он горько зябнет, скулит, уставившись во тьму. Тяжелый стук упавших яблок шагами кажутся ему. Он вскакивает, тянет морду к теплу и запахам крылец, уверясь радостно и гордо, что кто-то вспомнил наконец. И душу пса, как вспышка света, как праздничное волшебство, пронзает вера в человека и в милосердие его. Лариса Никольская

       «ИЗОБРЕТАЕШЬ СЧАСТЬЕ НА ТРУДНОМ ЛИСТИКЕ ПУСТОМ»
Так уж мне повезло, что не могу я садится за «былинки» в 19 часов и ложиться спать в 22. Все то, что вы прочитали в первой части, написано на одном дыхании. Я уже возомнил было, что дело и дальше так пойдет, но темы испарились и вдохновение пропало. Пытаться вернуть его силой воли безсмысленно – опыт научил, - но каждая такая остановка пугает: а вдруг я больше не смогу писать?.. Становится страшно. И, хотя я знаю, что пройдет время, и в голову вновь залетит «былинка», которая не без мук потом удобно ляжет на бумагу, страх все равно не оставляет меня. Да нет, это не страх – это напоминает разогнавшийся локомотив, который резко тормозит машинист.
       
ВРЕМЯ
Уменье великое ждать
у медленных стрелок во власти.
Так учимся мы побеждать
свои безоглядные страсти.

Так мы замедляем свой бег,
как будто хлестнули нас плетью,
и даже стремительный век
становится долгим столетьем.

Безкрайней просторы земли,
доступнее звездные дали.
Как много б мы сделать могли
за эти часы ожиданья!

Но стоит нам с места сойти –
мы словно в другом измеренье,
и снова со свистом летит
на нас безпощадное время.
Анатолий Тепляшин

Я не посмел исправить поэта, только почему время «безпощадное»? Время учит терпению, терпение ведет к смирению, а смиренным дается благодать. Так вот оно что! Я просто нетерпелив и не умею ждать, а Господь – в который раз – испытывает меня. Сколько уж твердил себе: «Не спеши – всему свое время; восьмую книгу пишешь, а все недоволен! Глядишь, Господь и впрямь заставит заниматься другим – за торопление твое сделать побольше. †Прп.Нил Синайский учит: «При терпении, где не ожидали, обретём утешение». Удивительно точные слова святого! Нет, нет, нет! пустота, – и вдруг неведомо откуда прилетает «былинка»! Да Бог послал ее тебе в утешение: не за смирение, которого в тебе нет, а лишь за попытку потерпеть, за самую мысль об этом.

О, поэтические дела! Ни между строчек. Ни напрямик… Бумага стерпит. Она – бела. Читатель тоже вполне привык. И – можно воду сквозь решето. И можно киснуть в своем углу. Писать про это. Молчать про то. Играть в рифмованную игру. Но как мне честным быть до конца? Войти без стука в ваши дома. Войти без штучек в ваши сердца. Роберт Рождественский.

И еще. Я ну никак не могу описать, как рождается и мучительно растет в тебе это жжение под названием писательства. Пытался и так и эдак, но не выходило… И только через великого Бунина Бог послал мне слова, которых не нашел я сам: «Как возникает во мне решение писать?..Чаще всего совершенно неожиданно. Эта тяга писать появляется у меня всегда из чувства какого-то волнения, грустного или радостного чувства, с какой нибудь … картиной, с каким-то отдельным человеческим образом, с человеческим чувством… Это – самый начальный момент. Но это вовсе не означает того, что, беря перо, я наперед уже знаю все в целом, что мне предстоит написать… Только какой-то самый общий смысл брезжит во мне, когда я приступаю к ней. И часто я не знаю, как я кончу: случается, что оканчиваешь свою вещь совсем не так, как преполагал вначале и даже в процессе работы.

Да, первая фраза имеет решающее значение… Свои стихи, кстати сказать, я не отграничиваю от своей прозы. И здесь, и там одна и та же ритмика… - дело только в той или иной силе напряжения ее». Последняя фраза классика мне очень глубоко понятна; я тоже пытаюсь своим скудным умишком перевести прозу в поэзию… Страшнее нет на свете пытки – мочь и не писать…
       
К СТРАНИЦЕ
Жизнь одолела. Яро. Истово, грызя, виня… Утешь меня, страница чистая, утешь меня. Встань и сворой целою клыкастых дней, утешь меня, страница белая, в глуши моей. И словно иероглиф бедствия, SOS! Крен и брешь! Прими, утешь, тетрадка детская, приди, утешь. Втолкни в созвучий препирательство, строкой свяжи! Не отпускай, не знай предательства, спасай, держи! Прижми к лицу мне тишь древесную – лист студит лбы! – как благосклонную и честную ладонь судьбы. И если главного не сделаю в глумленье дня, прости меня, страница белая, прости меня. Но ты, что сто раз перечеркнута, в помарках вся, иди, ступай, моя страница черная, мой SOS неся. Живи, страница, строчку пестуя, ищи того, в ком слышен первый прозвук бедствия, - утешь его! Ирина Снегова.

Мой друг-читатель! Давайте немножко подождем и посмотрим, что же из нашего ожидания получится. Согласны? Вот и ладно…

Счастливые стихов не пишут
Ни в будни, ни по выходным.
Они рождаются и дышат
Счастливым воздухом своим.

Спокойные и занятые,
Приученные ко всему, -
Им эти точки, запятые,
Им эти строчки – ни к чему.

У них иное время быта,
Иная светит им звезда.
И что прошло – то позабыто.
А что случится – не беда!

А ты, разорванный на части
Печалью, болью и стыдом,
Себе изобретаешь счастье
На трудном листике пустом.
       Александр Житинский, Ленинград, р.1941