моя первая религия

Дача - моя первая религия. 152 км от Москвы, Аня Сергеева назвала это место глушью. Но для меня это центр. Центр известного, обитаемый остров, мой дом, который я знаю и люблю, и не покину даже в конце света. Мой заклятый друг совсем рядом, только осмелиться взглянуть, и даже когда ее нет, ее дом и 2 участка хранят отпечаток ее души. Кажется, что она, как призрак, витает среди яблонь, терпким туманом забирается в гладиолусы, птицами клюет облепиху высоко над забором, желтыми сливами падает в траву, цикадами звенит в зарослях крапивы. Аня Макина - мой маяк в шторм, само ее существование. Сам факт того, что это существо (не эльф, не ангел, не вампир, не медуза горгона - просто сложный, тяжёлый человек с непростой судьбой), в свое время избравшее меня своим источником и годами пившее из моего фонтана, загорает в нескольких метрах от меня - этого достаточно.

Разумеется, я далеко не всегда такой скромный олень. Я люблю безумства и эксперименты. 5 дней назад я перелезла через хлипкий забор и забралась на ее участок. Я годами хотела сделать это, когда в Стебельке почти никого не будет, но решилась только теперь. Светили звезды и фонари. На ее участке - только фундамент непостроенного дома с подобием пола и ветхий шалаш, треугольный домик без двери. Не без трепета я вошла внутрь, в счастье и волнении, как в храм. Два старых стула, на полу толстые кабели, как белые змеи. Я села. Из шалаша был отличный вид на фундамент в свете фонаря и на дворец дяди Саши Вовчука - того самого, что пострадал от пожара, но отозвал иск.

Небольшое окошко, к стеклу приник потрёпанный заяц, любоваться часто проходящим мимо оленем, а в остальное время созерцать ивы и пруд. Рядом с ним на подоконнике нашлось три коробка спичек и стандартная белая свечка - таблетка из Икеи. Мне захотелось зажечь ее - тогда бы точно был храм - но моей целью было оставить как можно меньше следов. Я даже молилась, но не об ангеле, а о том, как побыстрее оттуда выбраться. Человек, прошедший мимо, вроде бы не заметил меня; но вмиг моя бунтарская романтика испарилась. У соседей нечего красть, кроме старых спичек, сморщенных слив, поеденного молью зайца и куска линолеума на фундаменте, хранящего запах ее звездного тела. Но мотивы твои никого не волнуют, если ты на запретной территории. Слава богу дождя, забор между участками - наш, а не их. Перебравшись, я сломала перекладину. Именно эту часть забора я уже ломала роковой осенью 2003, тогда же я последний раз была в шалаше, и стремный писк мышей вмиг сдул меня оттуда.

Пошел дождь, впервые за эту неделю. Знак, что мне пора возвращаться. На втором этаже два "добрых тепла" нагревают прилично, а внизу неприлично, зверски холодно. Легко закоченеть. Утром вообще не хотелось вылезать из постели, только музыка Flёur и вторая версия "Принцессы на горошине" как-то меня отогрели и взбодрили, так что я выползла на свет божий за кофе и хлебом с колбасой, а также чтобы возопить к Великой Корове под сливой. Люблю дождь. Да простит меня Генри Торо, я так и не была в лесу ночью. Для этого нужно особое настроение, лесная безбашенность. Но я уверена, самые необычные лесные эксперименты еще впереди.

Бабочка залетела на мой участок, посидела под сливой, пролетела над бассейном и мимо теплицы - через сетку - на участок ангела. И там чувствовала себя как дома, порхала у шалаша, танцевала вокруг кустов, как друид вокруг дуба, свободно садилась на фундамент. Все это - ее, по неоспоримому праву природной наследницы. Если бы я могла в любой момент залетать на участок ангела и садиться рядом с ней, позволяя любоваться своими крыльями, а потом как ни в чем не бывало лететь дальше, как будто ангел - одна из многочисленных ив у пруда или цветущая крапива. Я села бы ей на плечо вдохнуть запах шеи и волос и унести его в лес, а еще лучше в небо, грозовое небо, полное дождя. Чтобы раствориться там вместе с тем, что люблю, и так закончить короткую жизнь бабочки.

Со стороны леса с\т закрыто. С наступлением осени на ворота и калитку вешаются цепи и прочные замки extra security, и влюбленные парочки, желающие целоваться под кронами деревьев и подпитать пламя своей страсти огнем костра в посадках, с сожалением поворачивают обратно. Их корабли боятся этих мелких рифов, но только не моя шустрая лодка. В прошлый раз я перелезла сверху, по косым металлическим прутьям сбоку от ворот. Сегодня для разнообразия я нырнула под ворота, расстелив в этом месте любимую старую куртку голубой подкладкой кверху. Она прожжена в рукавах искрами посадочных костров и потому особенно ценна для меня. Бывало, в кострах посадок парни-энтузиасты взрывали пустые полиэтиленовые бутылки, досталось и моей одежке.

Стволы деревьев по осени стонут так, будто открываются тайные двери в параллельные миры, и оттуда выходят тени и призраки, мудрые и опасные. Готовые высосать немного жизни из тебя и поделиться сакральным знанием. Кваканье лягушек в пруду, шелест листьев орешника на ветру, скромные песни птиц - все звучит в единой симфонии, доступной, впрочем, только тонкому слуху, способному ценить нечто изысканное. Шелест листвы то затихает, то усиливается, но звучит непрерывно. Лай собаки и стук молотка выбиваются из общего ритма пульсации жизни, и будь я дирижером, я бы сказала им играть в другом оркестре. Но я слушатель, благодарно внимающий подданным бога дождя и ему самому, руководящему ими. Небо вполне ясное, но слева от меня куст полыни на фоне гигантского серого облака. Она гнется под собственной тяжестью и под порывами ветра-путника, проделавшего путь сквозь лес...

Передо мной солнце-ювелир золотит жёлтые листья берёз, маленьких и тонких, клён вызревает из зелёного в спелую осеннюю желтизну, а дальше каштан с изумрудной сердцевиной кроны и огненно-алой с оранжевым оболочкой, он так красив на фоне голубого неба. Стоит зайти в заросли пряных сорняков, чтобы подобраться поближе к деревьям, стройным и стремящимся в небо, как жучки и букашки начинают тянуться к горячему телу и сердцу, бьющемуся в такт с природным ритмом. Я нежно сдуваю их с тыльной стороны ладони...

Холодная жемчужина солнца сияет в раскрытой ветрам и взорам дымчатой раковине облаков, над водорослями деревьев, над выцветшим разнотравьем, и если лечь на холодную землю, впитав глазами блики травы и маленькие нежные фиолетовые цветочки, то нырнёшь в небо, плывя по течению ветра, и достанешь жемчужину, не чтобы забрать себе, а чтобы поделиться её светом.

Под клёном и орешником стелются лопухи, а над ними монументом возвышается неведомое сухое дерево, давно уже мёртвое и застывшее, но всё ещё впечатляющее. Ураганы ломают и выкорчёвывают живые деревья, а это стоит, как потустороннее существо с другого берега Стикса, страж в иной мир, приют бездомных насекомых, мхов и грибов, ещё стремящихся быть частью пульсирующей жизни.

Травинки с пушистыми наконечниками доверчиво заползают в мои рукава, в белых цветочках прячется чёрный жучок, на лиловом цветке - пчела, песня осени слышна в холодном ветре, в красивом медленном увядании, нет для неё пределов и границ, она - посланник космической холодной смерти, своей силой она приближает законченность и выводит на финишную прямую. Последнюю красоту дарит она, неизбежную и потрясающую. С каждым вдохом вкусного ветра, глотком родниковой воды, листком мелкой крапивы с черными пятнышками в зрачках, я приближаюсь к октябрю - сердцу осени.

Глоток ветра, осколок яблока, кусочек подового хлеба, пуля-муха просвистела у виска - пугают непривычные звуки крыльев, необычные насекомые - не знаешь, чего от них ждать - а я приблизилась к дубу, к фиолетовым растениям и тем травам, в которые играют "петух, курица, цыплёнок". Люблю, когда осенью что-нибудь то и дело падает в траву, сливы или жёлуди. И тем более листья. Чувствуешь себя в центре падающего мира. Я беру на память об обстреле желудями (настоящий осенний град) один из них, тяжёлый, как патрон.

Приятно писать на освещённых солнцем мягких холмиках, тенистые влажные низины намного опаснее. Я иду к следующему дубу, и он огромен. Бесконечен звон в траве, беспределен шелест в листве. Я сажусь на сухое выбеленное бревно и ем огурец. Он свежий, крепкий и сладкий, его мякоть блестит на солнце. Травинка тычется в мои губы, на которых еще не высох огуречный сок, а ветер уже волнует крону дуба и обрывает с него листья. Муха щекочет мне кожу невыносимо, а рядом распушился чертополох. Ветер шумит в листве так громко, что мне кажется - я в центре шторма, я утону в этом море листопада и шелеста. Но ветер утихает, я всё ещё жива, смелый свет солнца наполняет лицо, цикады в траве звенят на одной волне с мощным ветром, солнце наполняет и дубовые листья, они пьют свет и сияют. Я прячу крестик за бордовую майку, я вновь под обстрелом желудей, я сражаюсь со своим страхом. Да и если попадёт - разве это больно? Разве не стоит выдержать это ради музыки в траве и листве, ради травинки, ласкающей мою шею?

В воздухе запах костров и увядающих листьев, вот что я люблю. Под берёзой совсем крохотный клёныш с темно-красными листьями в опалинах, такой красавец. На моей майке - семена неизвестных растений. Зачем люди ходят за грибами? Стоит забыть о них и войти в лес просто так - и всюду будут трофеи.

По солнечным тропинкам, мимо берёзовых рощиц, полевых кочек, ведьмин пруд слева (там был ведьмин круг), спелая рябина с пенистым терпким соком справа, к конечной цели - святому роднику. В трансе, среди незнакомых лиловых колокольчиков, к коричневой лягушке, прячущейся под травяную ёлочку и опавшие листья. Нежные крылышки земляники, дубики и клёники растут вдоль священной тропы, земля наполнена силой. В низине, рядом с папоротниками, странные ягоды - лиловый цветочек, и сразу за ним алая ягода с кошачьим черным зрачком - настоящее око Саурона. Я поспешила скрыться из Мордора в Лотлориен зеленых мшистых брёвен и освящённой воды. Орешник так низко склонился над тропой, что под него приходится нырять. Здесь был доеден последний помидор и покрошен для лесных обитателей последний хлеб. Зато я нашла орехи, и я буду грызть их с упоением, как лесной маньяк. Паучок залез на воротник, желая сплести мне из своей паутины значок фаната леса, но его спугнул треск разгрызаемого ореха. Вкус лесного, только что с ветки, наполнен соком, сладостью, свежим ореховым маслом. Это лакомство позже теряет силу, но сейчас - остановись мгновенье, ты прекрасно - не жаль зубов, они созданы для этого.

На кресте, кроме наших иконок, появилась чья-то фиолетовая тряпочка. Что-то вроде сетки от комаров успело покрыться налетом времени, а тряпочка совсем свежая, какой-то партизан здесь забыл ее. Позади меня ломаются и падают ветки. Не оглядываясь, зачерпываю воду из древнего, заброшенного колодца. На его мшистых бортах - брёвнах растут бледные поганки. Надо мной, за орешником - абсолютно жёлтая листва, золото без примесей, а дальше только бледно-синее небо и клочки облаков.

А у этого монументального дерева, чьей верхушки не видно - стрёмные оранжевые грибы, пластинчатые фурии, вроде ложных лисичек. Цилиндрическая многоколенчатая трава, как очень тонкие ростки бамбука, и большие пугливые лягушки. Солнце едва пробивается сюда, отчётливый грибной запах, а на одном из стволов, высоко над головой - огромная чага в форме сердца, признание дерева в любви к лесу и солнцу.
И опять я пошла новым путём, через другие ворота, где огромная щель между металлическими прутьями не представляла никакого препятствия для пешехода, и от неё через густые травы и овраг в осоке - на дорогу. Наградой за смелость мне была, во-первых, запредельно мощная красная рябина в сотню гроздьев на фоне угрюмого серого облака, а во-вторых паранормальные бабушки-прогульщицы, которые знают меня, но вот в чем загвоздка - я их первый раз вижу. Оль, да ты загораешь, говорят они мне, и с умным видом поддакивают, когда я завожу песню о редких солнечных днях осени и о том, что надо ловить лучи солнца, пока есть такая возможность.

Избавившись от бабушек, я сажусь на иву у пруда, слушая трение лезвий осоки друг о друга и задумчивый полёт изумрудно-голубой стрекозы над водой. Ветер тянет штанину, птицы поют на солнечном ветру более длинно и замысловато, кудрявое растение льнёт к бедру доверчиво, и я уже дома: запах костров, жёлтые листики ивы на илистом дне пруда, блики и рябь на воде. Великий Ив в лишайнике щедро делится теплом свой шершавой кожи. Сплошным потоком Дача входит в мой сияющий мозг неудержимо, пока бог дождя не наполнит сердце стихией до краёв...