Дмитрий Дамиров - Книга Из Конвертов

Автор: Дмитрий Дамиров
Произведение: «Книга Из Конвертов»

От автора:
Сколько можно уместить в одном конверте для разных людей? Он знает.


       Вряд ли можно назвать звуком надежды отголоски вибрирующего телефона, но, чёрт побери, как они могут быть созвучны на первых секундах. – Именно с такими мыслями я делил одиночество, сидя в, привычном для меня ранее, кресле.
       Спустя день меня не будет здесь, не будет дома. Опять разрушенный фасад здания, опять лица, что теряли цвет от того, что стены коридоров и палат будто цеплялись невидимыми иглами шприцов и те беспощадно впитывали в себя краски жизни из одежд, кожи и взглядов. Нет. Стоп. Заморозив взгляд на четырехэтажном здании из тетрадей, среди обычного для меня творческого беспорядка, я одним щелчком попытался, как с пульта, переключить мысли. Гладя взглядом поверхность стола, по-прежнему привлекали две вещи: лоскуты чётких кусков солнечного света, накрывавшие его, и мобильный телефон. Он светился, но лишь для меня и лишь серым светом ожидания. Перемоткой заводом наручных часов растворился день, а за ним и вечер покрывался тенями ночного времени суток.
       - Что-то припозднился, – таким было пожелание доброго утра, когда я вошёл в палату. Дав ответ и, поздоровавшись, разложил вещи в тумбочке; это и была отметка нового дня и новой истории.
       В обществе с монообщением радио и лежавшим рядом пациентом я разглядывал пейзажи за оконным стеклом. Их неподвижность всё больше укрепляла моё предположение, что это были больше картины, написанные живыми красками, нежели реальный мир.
Так настал вечер. Я лежал на койке и под музыку прогонял мысли о ней и варианты, которые она находила для оправдания своего поведения. Почему она поступала именно так, что выбор шёл в разрез с произносимыми ею словами? После них она, как заплаткой говорила: «Прости, но я всё равно люблю тебя». Сколько раз во мне возникало желание или слова, которые поменяли бы две жизни разом, но её поведение заставляло отпускать их в темноту несбыточности, в простор молчания.
       Ночь. Очередная полубессонная ночь. И вот уже любуясь коврами солнца, поделёнными рамами, прищурившись, но с улыбкой загадки и добрым взглядом я замораживал утренние минуты. В этот момент я решил написать ей письмо, первое письмо…
       - Здравствуй, – на этом слове всё рвения письма и спотыкнулось. Я отвёл взгляд, и при виде отблесков солнца в пластике бутылки минеральной воды, вспомнил её образ. Замедленные движения, как кадры из фильма с её именем в титрах, с её именем в названии.
       - Осень остаётся солнечной, хоть и обнажила деревья, а я не могу с тобой делить эти моменты, – продолжал я. - И эти листья, мы не сможем ощущать их хруст под обувью при прогулке, разбивать их своры, собранные дворниками. А вскоре их и вовсе сожгут или увезут, специально, назло нам. Наверно, ты удивилась письму, но просто больше нет выхода. Хотя, как говорил один умный человек – «Безвыходным мы называем положение, выход из которого, нам не травится». Так же и я не хочу слышать твой голос по телефону, ибо он слишком манящий для меня, больше даже, чем это солнце и эти будни. Не хочу, что бы ты приходила ко мне, ведь слишком трудно смотреть в след тебе, я не такой сильный, что бы отпускать тебя так часто. Поэтому и письмо. Обычно, что в них пишут? О том, как проходят эти часы, люди, но не в моём случае. В первый же день, как я попал сюда, за первые пять часов пребывания я ощущал неделю, проведённую здесь. Обычно после первой ночи должно быть обострение желания возврата к прежнему? Но в моём теле жила обязанность, что гасила его. Это, как долг, как стена, что непосильно крепка для разрушения мною самим, ведь кто, как не я знаю свои силы.
       Ведь можно и развести эти тёмные облака на небосводе настроения. Даже ходя по этим коридорам, опустив голову, я нашёл себе занятие. Шагая по линолеуму, я метил шагами ровно на нарисованные квадраты. Не могу не заметить, что это предавало лёгкие краски радости мне. И эти виды из окон, эти картины, жаль, что их так мало.
Помню, как многие, прознав о моих увлечениях читать взгляды между слов, допытывались резюме о себе. Я читал их и давал им то, что они хотели. Но в тебе я не понимал кое-что или просто внушил себе, что не могу, не должен понимать это. Как исключение из правил.
На предмет чего я начал это письмо? Просто хотел хотя бы сказать то, что не мог тебе, но сейчас понимаю, что даже самому себе признаться в письме тоже неимоверно тяжело. Знаешь, ища в себе силы, перебираю кадры наших прогулок, твоих взглядов, что кидала мельком, во времена наших вечеров и недосмотренных фильмов из-за моих прикосновений. Глупо. К чему это всё вспомнил… Прости, не знаю. Просто нужно выговориться, наверно. Письма другим людям, что выливал страницами в них, уже сейчас не помню. И как минимум те слова не подойдут для нашего случая. Мда…
Прощай до следующего письма. Целую.
       
       Пока.


       Я свернул лист пополам, положил его в конверт. Найдя адрес в записной книжке, перенёс улицу, дом и индекс на бумагу. Секундами мелькнула мысль: хорошо, что заношу в записную книжку всё вплоть до индекса и дня рождения людей, с кем общаюсь. Немного странными кажутся эти мелочи другим, тем, кого записывал. Но вот и пригодилось. Оставалось передать конверт медсестре и ждать ответа.
Спустя три дня я не мог так дальше просто ходить мимо чистых листов. Взяв один из них начал новое письмо…

       Здравствуй. Не дожидавшись ответа, решил написать вдогонку к первому письму второе. Человеческая восприимчивость – забавная вещь, всё-таки. В памяти все наши дни и часы соизмеримы с непродолжительным последним разговором, что состоялся у нас. И эта любовь, я понял, что, ходящая по устам байка о том, что можно любить несколько человек одновременно, это – правда. И нет никакого преступления в подобное любви. Поэтому, за что не мог простить… прощаю и прошу простить меня за непонимание и слова, что служили приправленные ревностью и гордостью. Я заблуждался.
       В этих будняя утро, кофе, работа и прочее, но так мало времени для чувств и понимания. А без этих веще, что значат люди окружавшие меня? Ничтожно мало. А я не видел этого.
Сегодня, да и вчера, пока ходил по этим коридорам и оставлял часы в палате так много хотел сказать, но всё развеялось при виде чистого листа, как тогда, когда не виделись две недели. Столько слов вертелось в голове, но, в первые же секунды нашей встречи, они растворились с зимнем воздухом. И этот мир, белый от снега и солнца, размытый, где всё внимание было сосредоточенно на нас. Мне не хватает тебя. Прощаюсь до следующего письма. Целую.
       Пока.

       На этот раз письмо оказалось короче прежнего, но если в чувствах применимо слово конкретика, то в этом письме я выразил свои мысли и чувства более конкретным текстом, без сумбура смятения и потерянности. Запечатав конверт, я взглянул на закрытую дверь, оценивая, когда лучше отдать его на отправку. Переведя взгляд и прикусив слегка губу, я дотянулся до тумбочки и кинул его в ящик. Завтра отправлю – приняв такое решение, я уткнулся в неподвижную картину на стене, оббитую оконными рами.
       Так я прожил пять месяцев и семнадцать дней. Под байки о рыболовстве, спорах о власти и молчание глухонемого старика. Свои мысли и плавно протекающие пустые часы я разбавлял конвертами с её и моим адресами, редкими свиданиями с родными и парой-тройкой друзей. Два вопроса я так и не решался задать до почти самого конца моего пребывания здесь. Это когда меня отпустят, выпишут или прогонят и почему здесь такие широкие двери.
-Запах свободы. - Мысль созвучна с репликой из фильмов криминального содержания, но так легко слетела с моих губ. Почти бесшумно. Я шёл пешком, наверно, часа полтора, наслаждаясь тем, что так привычно для прохожих, но с новым вкусом и красками для меня. Присев на какой-то лавочке, принялся рассматривать эти деревья, что колыхались от ветра, в отличие от тех, что были видны мне в палате. Вдыхал воздух, не перемешанный с теплом батарей и запахом лекарств, к которым уже привык. Просидев так с 15 минут, залез ладонями в пакет с вещами и достал оттуда то, чем жил почти полгода подряд, двадцать шесть конвертов. Те письма, не единого из которых я так и не отправил ей. Собрав в охапку, как колоду гигантских карт, я протянул руку и положил их в, стоящий рядом, ящик с мусором.