К ангелу

Колонковою кистью писала на мутном стекле,
не боясь ни молвы, ни суда фарисеев,
даже россыпью звёздной по мокрой, холодной земле,
если Бог разрешал эти звёзды, как зёрна, посеять.

А на скользкой дороге – тяжёлым железным скребком,
лёгкой вязью арабской берёзовых крон оголённых,
и на хлебной буханке – чуть тёплым парным молоком,
на медовой ковриге – орехом калёным.

Только нет на бумаге тех горьких и солнечных строк:
их размыли дожди, иссушили и солнце, и ветры,
а мой друг и мой враг, скоморох и пророк,
не нашли в них божественной силы и веры.

Я искала своё по чужим погребам,
по томам неподъёмным, в скитах незаметных,
но из чащи звучал мне другой барабан,
не давая принять и пример, и совет их.

И рассыпались строки и звуки на тысячи брызг,
словно не было их никогда и душа не стремилась
что-то миру сказать, и, промокшая вдрызг,
оробела, почувствовав Божью немилость.

Ангел мой и святая с прозваньем моим!
Что по жизни вела, воспитала меня и вскормила, –
дай другие слова, что не будут лишь дымом седым,
чтоб под ними поставить негромкое имя Людмила.