Письмо в армию Шурику

Мой милый Шурик, шлю салют
Тебе огромный и почтенье!
Мной не забыт твой скорбный труд
И дум высокое стремленье!
Хоть я – подлец и не писал,
В то место, где жил Пётр,
Где с декабристами скандал
Произошёл, и где был смотр
Сил революции… Но я
Не так направил вежды,
Я признаюсь, что я – свинья
И круглая невежда!
С рыданьем в голосе прошу:
Прости моё молчанье,
Не то себя я задушу
И утоплюсь в страданье!
Что ты сказал? Ах, что простил!
Как ты великодушен!
Теперь мне этот свет так мил,
Не так, как прежде, душен.
Теперь позволь мне перейти
К размеру чуть пошире.
Так тяжело слова найти
Моей Парнасской лире
В размере сём, что я привык
Писать спокойным слогом,
А не скакать под «скок» и «прыг»
По взорванным дорогам…

1.
Итак, мой друг, я был на Иссык-Куле.
Письмо твоё едва лишь получил,
Работе всякой показал я дулю
И тут же отдыхать заколесил.
Теперь тебе понятно, почему я
Тебе не написал, мой добрый друг
(Во мне сейчас пылает много мук,
И я о прошлом, право же, тоскую)…

Там был отличный, кладбищенский луг,
На его фоне горы возвышались,
Дома пансионата упирались
В подножья их. А дальше, тут и там,
Берёзки прикрывали вход ветрам.

2.
Мы чащей это место называли…
Нам было так приятно там бывать,
Что я сейчас пишу, и вздох печали
Меня чуть не заставил застонать.
Но я отвлёкся. Там, за этой чащей,
Похожий чем-то на огромный нуль,
Гудел и охал синий Иссык-Куль,
И грудью бил в песок, так мирно спящий.
Спасти от ветра лодку мог лишь руль,
А вёсла же беспомощно скрипели,
И волны с лодкой дрались и ревели…
Мы были в этой лодке с ней вдвоём,
Борясь с волнами, ветром и рулём.

3.
«Да кто она?» - Ты спросишь. Это - Ольга.
Мы с нею были счастливы вполне,
Когда у пристани стояли и подолгу
Так страстно целовались при луне!
Когда, под утро, вместе с ней купались,
Когда светила нам одна звезда,
Когда по небу плыли туч стада,
И мы с ней торопливо одевались,
Когда рассвет встречали, и вода
Вокруг искрилась. Мы же с ней стояли
Счастливые. Смотря вперёд, молчали,
И крыльями рассекши небосвод,
Приветствовала чайка солнца всход.

4.
Ты чувствуешь, мой друг, что я вздыхаю?
Что мне писать об этом тяжело,
Что это вспоминая, я страдаю.
В груди кипит к всему живому зло.
Поэтому, давай сиё оставим.
Могу сказать: конец банален был.
И не подумай, друг, что я любил.
Порой мы сами себе сердце раним,
Внушив, что любим из последних сил.
Затем в душе, как в космосе, всё пусто,
И безразличие – последнее то чувство,
Что дарит нам разбитая любовь
Своей банальностью и тусклой группой слов.

5.
Тогда я, бросив всё, бежал к берёзам…
О, если бы я выплакаться мог!
О, если бы текли по щёкам слёзы,
Мне было бы всё ж легче, видит Бог!
Но не было, ни жалоб, ни рыданий,
А только лишь пылала голова.
Собою остудить её трава
Была не в силах. Прошлые лобзанья
Горели на устах, и я едва
Мог осознать вполне, что приключилось,
Причиною разлуки что явилось,
Меня трясло, безумный, я стоял
И яростно, беспомощно стонал.

6.
Слеза скупая взоры омрачила
И тут же высохла. Я нервно закурил.
Не помогало. Сердце сильно ныло,
И пот холодный чело оросил.
Я вспомнил, как в последний раз мы с нею
Расстались. И расстались навсегда.
Как страстно целовал её тогда,
Как жадный зверь, и руки, губы, шею,
И как она шепнула страстно: «Да!»
Как к полной груди я припал устами,
Как мял её дрожащими руками,
И как раздел её, едва-едва дыша,
И как меня покинула душа…

7.
Она вздыхала шумно и стонала,
Я зверем был, и чуть ли не рычал,
И мраморная грудь её вздымалась,
Когда сосок я нежно целовал.
Я испытал блаженство, опьяненье,
Всё счастье рая и кипящий ад!
Впервые я был жизни своей рад
И чувствовал счастливое биенье
Ключа судьбы. Я слышал, как стучат
Наши сердца, от страсти пламенея,
Я – смертный был, она же – была фея.
И счастье распростёрши надо мной,
Она же отняла его! Бог мой…

8.
И всё прошло. И всё кануло в вечность…
Мне было тяжко, но я не страдал.
Мной овладела странная беспечность
И я один вдоль берега гулял.
Я слушал соловья и улыбался,
Но омрачалося морщиною чело,
Когда всё небо серым волокло
И гром небесный яро бесновался,
И тучи молнией немилосердно жгло.
В душе моей туман густой стелился,
Я думал, что уж лучше б застрелился,
Всадил в себя бы лучше пару пуль,
Чихая на блаженный Иссык-Куль.

9.
Ты видишь, я шутить теперь пытаюсь,
Быть может, неуклюже. Ну и пусть!
С любовью оголтелою прощаясь
Хочу вот так запрятать свою грусть.
И баста! Шурик, как твоё здоровье?
Нужда есть в сигаретах – напиши,
И я тебе в ночи, в её тиши,
Отраву эту отошлю с любовью,
С приятно-трепетным волнением души,
Что сделал я полезное для друга,
(Бросай курить, избавься от недуга!)
И что письмом своим развеселил,
Что вообще, вниманием почтил.

10.
Последнее. На этом я кончаю.
Теперь почаще стану я писать.
Я мысль на пути своём сметаю,
Что ты мне не захочешь отвечать.
Попробуй только! Я к тебе приеду,
В казарму вашу ночью я войду,
Тебя в овраг ближайший украду
И выпьем мы за дружбу и победу!
А после я по-тихому уйду.

Писал я своё странное посланье
Надеясь, что и мне есть оправданье,
Хотя бы в том, что если что не так,
Всегда же можно брякнуть: «Он – чудак»…
Август, 1974 г.