Монолог с этого берега

Разделяю твой траур, Америка -
помолчу, постою.
Опрокинула горсточка смертников
сверхдержавность твою.
Всем казалось, что неприступная,
ну а прежде – себе самой…
Погребён твой имидж под трупами,
рухнул миф голливудский твой.
Вдруг открылась за ширмой блокбастеров,
за декорумом крутизны -
суть, хотя и набитой баксами,
но вполне уязвимой страны.
И предстало совсем не гордое,
но с поникшею головой
тело раненое и голое
суперхищницы мировой.
Я, Америка, не злорадствую,
в позу ментора не встаю,
не юродствую и не ораторствую -
я тебе твоё воздаю.
В прихоть линии, в каждую петельку
событийной вникая строки,
я пытаюсь постичь диалектику
воздаяния за грехи.
Я пытаюсь понять, Америка,
жажду истины я зело –
почему так самоуверенно,
почему торжествует зло?
Если Богом любовь заповедана,
если в каждом частица Его –
почему доброта нам неведома,
ну а зло - популярней всего?
Правит миром не вера – уверенность,
что насилье во благо – не грех,
правит миром ракетонацеленность –
ты нацелилась первой на всех.
Разумеется, обоснованно -
вон их, недругов, сколько вокруг,
а ещё для порядка нового,
чтоб никто не отбился от рук.
И при этом с улыбкой праведной,
под густой фарисейский трезвон
вместо правил блюдёшь антиправила,
вместо совести - алчный резон.
Оттого и живёшь сыто-весело,
загребая весь мир в закрома,
что живёшь по подложному векселю,
что законы диктуешь сама.
Ты судить себе право присвоила
все народы – велик или мал,
ох, не малого это стоило
тем, кто права того не признал!
И не думай на милость надеяться,
кто осмелится спорить с тобой!..
Ты, Америка, - беспредельщица,
справедливость твоя – разбой,
твой коронный – плеснуть керосинчику,
там, где нужен пожарный рукав...
Ты, Америка, – хиросимщица,
страшный грех на тебе в веках.
Мир не знает кошмарней примера
за Историю долгую всю,
чем в твоей постановке премьера
ада атомного на Хонсю.
Столько лет с той поры пролетело,
но поныне, взывая из тьмы,
стонут души, лишённые тела,
стонут тени, что были людьми.
Стон витает над всею планетой:
над Сонгми, над корейской землёй –
не откупишься звонкой монетой,
не задушишь блокадной петлёй.
Неужели не мучит, не гложет? -
видно, нет, коль в руинах Белград,
коль Афган и Ирак корёжит
новоявленный бомбовый ад.
Нет, ухмылочка – не раскаянье,
долго ждать покаянных слёз,
раз убийца с жестокостью Каина
снова нож свой над жертвой занёс!
Усмирить бы злодея лютого,
нож бы выбить из рук – да кому?
Съела Муромца тля валютная
на печи, в разорённом дому.
То-то в раж ты вошла, Америка,
то-то всюду суёт свой нос
по-хозяйски самоуверенно
твой небитый вояка – биндос.
И чего ему, собственно, надо,
что за злейших таких врагов
он карает с дружками по НАТО -
вдалеке от родных берегов?
Ошалев, будто чёрт от ладана,
от мощнейшего тумака,
ищет-рыщет по свету Бен Ладена -
где ни ступит, там крови река.
Рвутся к цели ракеты-паскудницы -
по святыням, по образам...
Ты, Америка, - богохульница:
будь то Пасха, иль Рамазан -
ты стреляешь по тем, кто молится,
иль греха не боишься ничуть?
Образумься, покайся, крамольница,
хоть остатком рассудка и чувств,
повинись, что безмерно возвысилась,
даже с Богом и с тем – свысока...
Знай, кончались подобные миссии
незавидно во все века.
И смири на руинах Манхэттена,
повергающих нацию в шок,
вездесуйство своё всепланетное,
всех доставшее до кишок.
В час, когда непростительным кажется,
что ударили подло поддых,
справедливей самой покаяться
за руины и слёзы других.
Поспеши, ибо пропасть близко,
шаг последний непроследим…
Ты, Америка, - террористка,
террористка номер один.