Легенда, подслушанная однажды вечером

Расскажу я вам не сказку, не легенду, не былину. Расскажу я, что поведал старый дуб березе белой предвечернею порою. Я под дубом тем сидела, слушала, как шепчут листья о любви и об измене, об отцовском деспотизме (нет ужасней преступленья, чем родную душу в жертву принести себе в угоду!), и о верности бессмертной.

Жил однажды светлый рыцарь. Был он молод и бесстрашен. Благородством и отвагой славен был тот юный витязь. За слабейших заступался, пред сильнейшими не гнулся, взгляд прямой, душа открыта, в сердце ж тайна, да какая! Витязь тот любил не просто девушку, себе не ровню! Князя дочь его пленила, редкой красоты девица. Высока, стройна, румяна, гибкий стан, долгие косы, а глаза - как те озера, что в себе дна не имеют. Ни улыбки, ни привета от княжны не видел витязь, но стрела попала в сердце. Что ж тут сделаешь? Однажды не стерпел, пал на колени, молвил: "Свет мой! Моя ладо! Не могу жить без тебя я! Будь моей женой!" Однако, девушка, зардевшись нежно, отвечала: "Как я смею? Батюшка меня сосватал за правителя державы той, что по соседству с нами!" (У правителя того год как померла супруга. Сыновья ж погибли оба в пьяной драке, передравшись по причине... впрочем, полно! Наше ль дело? Вобщем срочно нужен был наследник новый. Князь уж стар был, но в надежде, что с супругой молодою справится еще в постели, он посватался... Девица и краснела, и бледнела, но против отцовой воли возражать все ж не посмела). "Горлинка моя! Родная! Умоляю, на коленях стоя пред красой твоею: коли люб тебе, сегодня, как стемнеет, быстры кони унесут нас прочь. Не только твой отец, но даже ветер нас в пути догнать не сможет!" "Люб! Ты люб мне, милый ладо! Но..." "Молчи! Сегодня ночью жди меня в своей светлице. Под окно твое приду я." И ушел. Княжна, пылая, спрятала лицо в ладони. Неужели? Быть не может! Тот, о ком она мечтала, по ночам вздыхала томно, в снах кого лобзала страстно... Он... Уже сегодня... Боже!..
 
Долго ль, коротко ль, однако вот и сумерки сгустились. Месяц тоненький и робкий зацепился за верхушку того дуба молодого, что под окнами светлицы у княжны раскинул ветви. Шорох. Скрип оконной ставни. Огонек мелькнул во мраке и погас, как не бывало. Тишина. Лишь конский топот затихает в отдаленьи.

А наутро всполошились: нет княжны! Пропала дева. Князь от гнева еле дышит: "Что хотите, - прохрипел он, - то и делайте, но дочку мне немедленно сыщите!" Только как сыскать? Однако, надоумили. В дремучем заповедном старом лесе есть избушка. Надо ведьме там живущей поклониться. Сыщет дочку. Князь не мешкал. Сам в седло взлетел, и птицей в лес помчался. Ветки рвали с плеч у князя плащ расшитый. Мошкара глаза слепила. Корни под ноги бросались так, что конь, ломая ноги, много раз едва не падал. Только где там! Нет предела для родительского гнева! Вот и круглая поляна. На поляне не хоромы, не землянка, не избушка - так, какая-то постройка непонятного значенья. Крыша, крытая корягой (правда, ооочень уж большою), Стены толстым слоем моха так покрыты, что не видно из чего слепили это непонятное строенье. Князь, однако же, не видел ничего, и двери настежь распахнув, вломился в хату. Пусто. Печь давно погасла. Паутина бахромою с потолка везде свисает. На стене под слоем пыли зеркало висит в тяжелой золоченой старой раме. "Эй, хозяйка!.." Нет ответа. "Выходи! Я знаю, здесь ты!" Шорох. Скрип. Туманной дымкой просочилось из-под пола нечто серое. Сгустилось, и в старуху превратилось "Знаю, - молвит, - знаю, милый, что тебя ко мне пригнало. Но помочь тебе не в силах. Здесь любовь меня сильнее. Отомстить могу. Но цену запрошу с тебя такую, что захочешь ли?" "Колдунья! Все отдам! Проси что хочешь, но предательство простить я даже дочери не в силах! Та, кого я так лелеял, на руках кого тетешкал, кто мое же порожденье - ночью, против моей воли, будучи уже невестой, дав согласие другому... Словно воры... Нет! Не мешкай!" "Выслушай хоть, что за цену заплатить ты мне обязан..." "Даже слушать не желаю!" "Ну смотри, великий княже, слово сказано!" И ведьма к зеркалу метнулась мышью. Взвилась пыль, мелькнули тени, прояснилось зазеркалье: рыцарь со свой любимой, под березою, в объятьях друг у друга мирно дремлют, ласками любви пресытясь. Зубы стиснул князь до хруста. Ведьма криво ухмыльнулась, из-за пазухи достала белый мраморный обломок. Пошептала, протянула князю камень и сказала: "Все, ступай. Как только ворон трижды каркнет над тобою, все исполнится. И помни: ты со мной не расплатился! Как случится все, заплатишь!" Только князь хотел у ведьмы выспросить о том, что будет, как исчезло все. Поляна опустела: ни избушки, ни колдуньи вмиг не стало. Только конь его пасется в отдаленьи на пригорке. Сделал шаг, другой... Вдруг слышит: "Каррр... Каррр... Каррр..." И вот два камня на пустой лесной полянке. Лишь две мраморные глыбы - князь и конь его послушный - мягким мохом зарастают.

А за много верст оттуда, так и не проснувшись боле, дева вмиг окаменела.

Он целует ее губы, но она лежит недвижно, словно статуя, что вышла из-под рук у камнереза. Не дрожат ее ресницы, не вздымаются под платьем перси девичьи. Ланиты так бледны, что белоснежным облакам в небесной выси в пору превратиться в тучи, позавидовав. Дремучий лес хранит красу девичью. Пылкость юноши не в силах сон прервать прекрасной пери. Он целует ее в губы, обнимает стан, подобный гибкой иве, ручейками волосы к земле сбегают. Нет, не вышло еще время. Крепок сон. Сильно заклятье. Верный рыцарь, превратившись в дуб могучий, остается сон любимой охранять.

Темнота все скроет. Время все залечит. Зарастает в заповедный лес дорога. Спит красавица. И вечно рядом с ней бессонным стражем - тот, кого она любила. Тот, кто лишь ее любил.