Поэт и женское коварство

"На то, чтобы как следует зазнаться
 тоже требуется время. "
       Гераклит Одесский.

Поэт Василий Развалдайский на самом пике популярности чрезвычайно любил приставать к незнакомым женщинам. Правда, только в тех случаях, когда выпитая водка заставляла его временно позабыть о фамильных приличиях. Сколь частыми и приличными были его забвения –об этом точно напишут историки литературы лет через сто или двести, или даже через пятьсот. Ведь чем дальше от историка событие, тем точнее и подробнее ему удается его описать. Но черт с ними, с историками. Вернемся к нашим баранам, то есть к служителям муз.
 Итак, популярный поэт обожал приставать к незнакомым женщинам, но совершенно не терпел противоположного. То есть, его некоторым образом раздражало, когда незнакомые дамы первыми проявляли инициативу, покушаясь на его священное поэтическое право. И начинали приставать к нему сами. Да так настойчиво и самозабвенно, что Василий в ответ выходил из себя, распоясывался вконец и призывал их вести себя прилично. То есть вы уже поняли, что слава вконец испортила Развалдайского и однажды он должен был за это поплатиться.
Как-то раз он сидел в малом ресторанчике ЦДЛ. В относительно мирном одиночестве, относительно немного выпив. Чрезвычайно относительно…То есть относительно ЦДЛ, а не теории Эйнштейна, если вы не поняли. Развалдайский где-то посеял свой блокнот, что было печально, огорчительно и просто ужасно, но корейская ручка была все еще при нем. Ею-то он и набрасывал на мятой салфетке нечто новенькое и доселе неслыханное под названием "Женщина с внешностью Рузвельта". Довольно кособокие рифмы и несколько сомнительное содержание. Все это мало походило на его "обалденно-ошаленные" ранние стихи, оригинально воспетые критиками в ряде статей. Поэма не поэма, сонет не сонет, черт знает что такое.
Примерно к середине салфетки он и сам ощутил, что пишет нечто ни с чем несообразное, выпил еще рюмочку, закусил грибками тушеными в сметанке ( от чего печень его умеренно содрогнулась ), но это простое и испытанное средство, всегда вызывавшее мучительный приступ вдохновения, на сей раз почему-то не сработало.
-Гм! –сердито сказал Развалдайский и, воровато оглянувшись по сторонам, быстренько запихнул салфетку в карман. Так как хозяин был под хмельком, то и рука от него не отставала, а потому и карман обнаружила только с третьей попытки. Но наконец ресторанный черновичок с вышеуказанной белибердой осел на дне пиджачного кармана. И некоторое время шуршал там и ворочался, устраиваясь поудобнее.
Вот тут-то к поэту за столик без спросу и подсела незнакомая дама. Она его знала, а он ее нет. Знакомство было явно односторонним. Но дама не замедлила представиться и Василий Развалдайский ощутил и сердцем, и желудком, что мирный вечер испорчен окончательно и бесповоротно. Мало было потери дорогого сердцу блокнота! Теперь еще и это. О, жестокая судьба…
Со стороны казалось, что Развалдайский был заочно утомлен поклонницами задолго до своего рождения и теперь испытывает поистине адские муки. Тем более, что дама на первый взгляд более чем полусреднего возраста. Такие поклонницы бывали особенно назойливыми и не возбуждали в Василии вдохновения своими не слишком античными предпенсионными формами. Ну, не нравилась ему эта, с позволения сказать, Агриппина. Тем более, что, едва присев, принялась тараторить без умолку. Вроде бы по-русски, а ни черта не разобрать. Кажется, что-то такое умное и все про Александра Блока. Она говорила о нем так, будто им захлебывалась и Развалдайскому немедленно представился Чапаев угрюмо тонущий в реке и пускающий пузыри. Агриппина же тонула в поэзии Блока, почти в упор обстреливая Развалдайского словами не хуже пулеметчицы Анки.
Самому Василию она и междометия не давала вставить, и это настолько сильно его разозлило, что он протрезвел. Он понял, что перед ним не поклонница, а много хуже. Доморощенная поэтесса, считающая себя ему ровней. О, сколь жестоко обманулась Агриппина! В небольшой хмельной Вселенной Развалдайского существовал только один большой и настоящий поэт. Он сам. Прочих поубивали на дуэлях еще в 19-м веке, но он отважно пришел им на смену и, проявляя отменное благоразумие, не ходил в тир и даже не смотрел детективов. Стрельба в любой форме внушала ему отвращение. Но наивная и доверчивая Агриппина ни о чем таком, конечно же, не догадывалась.
-Кто вообще ее сюда пустил? –мрачно думал Василий. –ЦДЛ просто превращается в проходной двор.
Он в принципе относился к пишущим дамам с иронией и скепсисом. Пару лет назад даже написал об этом небольшое эссе, этак в 36 тысяч знаков с пробелами и остротами. Эссе в основном касалось электронного творчества, то есть Сетевой поэзии. И Василий набросился на дам как зверь. Он даже не пытался быть джентльменом. Не проявлял снисхождения. Ни разу не назвал их поэтессами. Поэтками, поэтесками, поэтесицами и поэтесищами –сколько угодно.
Приведем небольшой и не самый обидный отрывок из этого кошмара:
"Что подвигает поэтесиц писать, если не сказать хуже? Сыновья переженились, дочки повыскакивали замуж, любимая собачка сдохла. Муж за последние полчаса стал до того лысым и толстым, что взглянешь раз и уж любви конец. И к телевизору его ревновать дело бессмысленное. Тут уже ясно –любовь до гроба. Остается лишь всплакнуть и, севши за компьютер, написать об этом стих, другой третий. Десятка четыре, да и вывесить эту страдальческую груду букв и восклицательных знаков в Интернете, прозрачно намекая на свое недовольство окружающим миром. ………………………………………………………………..
Концепция тут одна "прошла любовь, завяли помидоры", но несмотря на весь внешний скептицизм, легкую душевную оторопь и тоскливое завывание очень и очень правильно выстроенных рифм, новоявленная поэтка все еще надеется, что помидоры зацветут точно розы и все прочее вернется непременно. И стройный лохматый муж отклеится наконец от дивана, позабыв о доверху набитом футболом телевизоре, радостно кинется ей навстречу и сдохшая собака радостно залает, и жизнь вообще наладится. Словом, романтика умирает последней. Потому что никогда не сдается."
Состряпав данный возмутительный пасквиль, Василий не без удовольствия вывесил все это хозяйство на стихах.ру и ряде других прогрессивных сайтов рунета. Дамы, понятное дело, обиделись. Случился жуткий скандал. Василий был освистан и позорно изгнан со стихов.ру и кое-откуда еще. На него грозились пожаловаться в ООН, Страсбург и районную прокуратуру. Развалдайский считал себя пострадавшим за правду, но лазить в Интернет с тех пор как-то опасался. И впервые в жизни всерьез зауважал критиков. Бесстрашные люди! Но на всякого из них найдется своя Агриппина…
-Эта-то небось из той же породы. Поэтесища! -Василию казалось, что он видит собеседницу насквозь, точно был он не поэт, а рентгенолог. Он уже был настроен крайне скептически, то есть заранее против всего, что она могла бы ему сказать. Окажись с ним за одним столиком какая-нибудь Ахматова и той бы не поздоровилось. Что уж говорить о безвестной Агриппине…
-В Интернет часто лазите? –напрямик спросил Развалдайский, когда собеседница, кажется, временно умокла.
-Захаживаю, -солидно ответила Агриппина, но от водки категорически отказалась и этим еще сильнее раздражила Развалдайского. Ну, не пиво же ей было предлагать! Он пребывал в творческих сомнениях, но тут…
Тут Агриппина начала читать ему свои стихи без спросу и как-то сразу, ни с того ни с сего. Это было много хуже ее загадочных рассуждений про Блока. Василий недовольно заерзал на стуле, свет был ему уже не мил. Но сидел он в своем любимом углу и не мог обогнуть столик ни справа, ни слева, так как на его пути был сам источник шума, т.е. Агриппина, намертво заблокировавшая собой выход на волю. Точно отряд спартанцев в ущелье Фермопил. Таким образом Развалдайский оказался в осаде и впервые в жизни ощутил, что поэзия бывает опасной не только для читателей. Это открытие оказалось неприятным.
Как хорошо, что Агриппина волновалась. Она запнулась, чтобы перевести дух, а заодно и услышать комплимент. Ну, таки перевела и услышала, как сказали бы в Одессе.
-Так вы поэтесса ( он с трудом выговорил это слово ), стало быть? –Развалдайский задал свой вопрос с плохо скрываемой иронией. И этим слегка смутил собеседницу.
-Ну-у…Иногда я пишу стихи, -скромно ответила она потупив то ли один, то ли сразу оба глаза.
Развалдайский уже раскрыл рот, чтобы сказать "Я тоже иногда мычу по утрам, но это не делает меня коровой", но счел, что выйдет слишком уж грубо, прямолинейно и прозаично. Он временно прикрыл свою "варежку" и тут ему в голову забрел крайне удачный ( как тогда показалось) и подходящий к случаю экспромт, говоривший о том же самом, но в куда более мягкой форме:

Поэт отважно лег на музу.
Скрипела старая кровать.
Что ж…Удавалось и Незнайке
"Селедку" с "палкой" рифмовать…

И Развалдайский , восхитившись собственным талантом, недолго думая, воспроизвел экспромтик вслух и даже негромко хрюкнул от удовольствия. Реакция воспоследовала. Причем немедленно.
Сравнение с Незнайкой явно возмутило Агриппину. Поэт Цветик- еще куда ни шло, но Незнайка…Она покинула угловой столик молчаливо, презрительно и величаво. Василий решил, что отделался от нее навсегда и вечер вновь казался ему прекрасным, но Агриппина быстро вернулась, причем не одна. В общем, оказалось, что она чья-то там племянница. И дядюшка-лауреат как на грех оказался у нее под рукой. В компании с плечистыми друзьями…
Развалдайского вышвырнули из ЦДЛ столь стремительно, что он даже не успел ничего сообразить. Только что мирно сидел за столиком и вдруг навстречу мчится нарядное здание бразильского посольства. Это такой ужас, что просто и не описать.
-Женское коварство вдвойне ужасно без любви, -пробормотал Василий, поднимаясь с размякшего от сострадания асфальта. Что и говорить, этот перефраз Шиллера достался Развалдайскому дорогой ценой.
Позднее он не без удовольствия узнал о том, что один из плечистых друзей заслуженного дядюшки был вынужден обратиться в травмопункт. Дело в том, что ближе к вечеру физиономия Развалдайского имела обыкновение ощетиниваться вовсю. В противовес утренней побритости. И от общего количества выпитого щетина затвердевала настолько сильно, что хватать Развалдайского за физиономию без защитных рукавиц было просто опасно. Но нападающая сторона об этом не знала.
-Вы, что, ежика погладили? –спросила любознательная медсестра с зелеными ирландскими глазами.
Плечистый молодец буквально утонул в этих глазах и пару лет не вылезал из травмопункта. И разве это удивительно? Поэзия и любовь всегда шагают рука об руку.