Сказки и песни Фомы Недлядетея

2008-2014
||||||||||||||||||||||
ПЕСНИ ФОМЫ НЕДЛЯДЕТЕЯ
|||||||||||||||||||||

Прораб Ангелюк и бетонщик Валера

1
Прораб Ангелюк и бетонщик Валера
Поставили новый забор.
Явилась какая-то мелкая псина -
Забор не понравился ей.

Смеялись прораб Ангелюк и Валера
Над псининым "гры" и "пяв-пяв";
Но прыгнула псина повыше забора,
И стало не очень смешно.

Сидят на рябине прораб и бетонщик,
Швыряют горстями болты
По темечку псине, которая снизу
Рябину под корень грызёт!

Поёт Ангелюк, подпевает Валера
Про тяжкую долю свою.
(И мелкую псину, которая снизу
Рябину грызёт и грызёт)

2
Прораб Ангелюк и бетонщик Валера
На стройке нашли агрегат.
"Какой-то он странный. - подумали оба, -
Зачем же он нужен такой?"

Чесали затылки прораб и бетонщик:
"И как же его подключать?
И кем позабыт он? И нужен кому ли?
Давай-ка его разберём!"

Приехала скорая помощь нескоро,
Но все же успела спасти
Прораба с бетонщиком, и увезла их
Надолго в больницу лежать.

Прораб Ангелюк и бетонщик Валера
В больнице в сознанье пришли.
Подумав, решили, что лучше не надо
Им было ту штуку ломать.

Сказал Ангелюк:"Ты - бетонщик, Валера."
Валера сказал: "Ты - прораб."
"А нужен механик, а нужен электрик
Чтоб всякие штуки ломать!"

3
Прораб Ангелюк и бетонщик Валера
Картошку жуют в перерыв:
С лучком, со сметаной. И тут к ним подходит
С бедой Лизавета, маляр.

Прораб Ангелюк, утирая усищи,
Смахнул из еды муравьев,
Поднялся с бревна и спросил: "Что случилось
У вас, Лизавета, маляр?"

"Зашли мы с Любашей в подсобку за краской,
А там - тараканов полно!
Цветные-цветные... И пусто в ведёрках.
И нечем нам красить теперь."

Задумались все над возникшей проблемой:
"Так чем же им красить теперь?"
Пришли тараканы и влезли в картошку,
И стала картошка цветной.

Прораб Ангелюк и бетонщик Валера,
И с ними вдвоём маляры,
И плотник, и сварщик схватили метёлки -
И ну тараканов гонять!

Гоняли-гоняли, гоняли-гоняли...
Устали, присели, глядят:
А стройка - такая цветная-цветная!
Прошли тараканы везде!

Сказала маляр Лизавета коллегам:
"Спасибо, товарищи, вам!"
Бетонщик Валера смутился: "Ну что вы,
Не мы - тараканы везде!"

4
Прораб Ангелюк и бетонщик Валера
Решили слегка отдохнуть:
Присели на лестнице и отдыхают.
(А лестницу делал Митяй.)

Митяй им кричит: "Осторожно, ступеньки!"
Прораб отвечает: "Да что...
А ты отойди-ка, Митяй, из-под крыши,
Ведь крышу Петрович собрал."

Петрович - Митяю: "Эй там, ты с оглядкой!"
Митяй: "Да нормально висит!
А ты бы, Петрович, не трогал ту стенку,
Там Вася работал вчера."

Петровичу - Вася: "Уйди христаради!
Не видишь, что там кирпичи?"
"Я вижу... А вот на окошко я после
Федюли садиться б не стал!"

Федюля: "Ещё бы, там гвозди такииие..."
А Коля: "Куда ты, там пол!"
Прораб и бетонщик уже отдохнули,
Успели работать начать.

Стоят во дворе и любуются зданьем.
Валера: "Прекрасно стоит."
Прораб Ангелюк: "Да, неплохо, но всё же,
Пора бы работать начать!"

Элли-Долли

Гулял по роще пастушок,
Навстречу - Элли-Долли.
-Куда идешь, куда идешь,
Малютка Элли-Долли?
-Тебе навстречу, мой дружок, -
Сказала Элли-Долли, -
Несу для матушки цветок. -
Сказала Элли-Долли.
-Пойдём к ручью, пойдём к ручью,
Со мною, Элли-Долли!
Я много песенок спою
Малютке Элли-Долли!
-Пошла б с тобой, пошла б с тобой, -
Вздохнула Элли-Долли, -
Но дома ждёт папаша злой. -
Вздохнула Элли-Долли. -
Цвету и чахну, мой дружок,
Как на окошке роза.
Тебя ж папаша мой, дружок,
Сказал, коль встретит - обдерёт
Как сидорову козу!

Балконы

На балконе в кружку чая,
Удручён большой бедой,
Кто, грустя, слезу роняет?
Это Вася молодой.

А внизу Михайло Спицын,
Далеко не молодой,
Прочит Васе удавиться
Очень длинной бородой.

Над страничкою журнала
Вьётся Катенька гюрзой.
Ей, о чём вздыхает малый -
Прошломодний мезозой.

Дремлет бабушка в качалке:
"А была я хоть куда!
Жаль, со мной не приключалась
Эта васина беда."

За стеной сосед Семёнов
Вдалеке от чьих-то бед
Дрелит стенку окрылённо -
Потому что он сосед.

А Василь мрачнее ночи,
Потерял раздумий нить:
"И чего они хохочут,
Будто не о чем грустить?"

Нескладушка о всемирном тяготении

Вверху бумажный змей висит,
Пацан на ветке голосит:
- Ой, как же мне теперь слезать?

Электрик на столбе висит,
Фонарь обнявши, голосит:
- Зачем я "кошки" отцепил?

Котёнок на трубе висит,
Под нею кошка голосит:
- Сейчас сорвёшься, дурачок!

Над полем вертолёт висит,
В нем вертолётчик голосит:
- Куда же делся парашют?

И где-то яблоня стоит,
Сэр Исаак под нею спит,
А выше яблоко грустит:

- Ужасно жаль, прошу прощенья,
Придётся, всё-таки, упасть!

Подружки

Две подружки, свинки-чушки,
Спорят в луже, кто чушей:
- Я в грязюке по макушку,
Ну а ты лишь до ушей!

- Нет ушей грязнее в мире.
Что макушка? Дятел с ней!
- А моя грязюка шире.
- А моя зато вкусней!

Ода бутерброду

Открою с мухами комод,
Возьму варенье, масло, мёд -
И буду мазать бутерброд.
Вареньем мажу бутерброд,
Чудесный, вкусный бутерброд.
Который день, который год
Я в семь утра встаю – и вот:
Я снова мажу бутерброд.
В комоде хлеб, варенье, мёд
На завтрак, ужин и обед,
И ничего там больше нет.
Я начинаю бутерброд:
Нащупать банки – и вперёд!
Есть хлеб, варенье... сода? йод?!
О!... Сольперчёный бутерброд!
Горчицей мажу бутерброд,
Что в банках – чёрт их разберёт!
Залезла муха в бутерброд.
Она считает, это – брод.
Она считает, это - вход.
Я мухой мажу бутерброд!
Стоит невкусный бутерброд.
Большой невкусный бутерброд.
...Я ненавижу бутерброд!
Хочу консервы и лапшу,
Хотя б картошку надкушу!
Хочу борща... Но бутерброд....
В ведёрко с мухой бутерброд!
Пусть мёда нет в шкафу пустом -
Ничто намажу на ничто!
И будет новый бутерброд,
Великолепный бутерброд,
Непревзойдённый бутерброд!
О, баснословный бутерброд,
Хвала тебе, хвала!

Шёл по улице монах

Шёл по улице монах
В ярко-розовых штанах,
А за ним брела метла -
Вся зелёная была.
А за ней бежал кондуктор
И горланил: "Тра-ла-ла!
Помоги, метла-сестрица,
Что-то странное творится:
Захотел сварить обед -
Из плиты: "Где ваш билет?
Без билета, без билета
Ни омлета, ни котлет!"
В телевизоре атлет
Говорит: "Давай билет!
Не включаем без билета
Ни мультфильмы, ни балет"
В общем, нужен мне совет
Как спастись от этих бед
Если без билета даже
Не пускают в туалет!"
Отвечал монах: "Гу-гу!
Я проблеме помогу!
У меня есть кирпиченье -
Принимайте на бегу!
Средства лучше кирпиченья
Не найдёшь от огорченья,
Лишь надкусишь кирпиченье -
Станет на душе легко!"
Надкусили все по разу
На бегу - и легче сразу
Стал кондуктор, и с метлою
Поднялся до облаков.
А за ней взлетел монах,
Догони-ка - не догнать!
Вот втроём они летят,
На душе у них легко.
А под ними Петроград,
Очень маленький такой.
А под ними Летний сад,
Дядя шмель поет "бжее-бжее" -
Потому что очень рад,
Что в саду весна уже.

Культура встречи

(пособие для юных особ)

Не говорите у накрытого стола
Над чистой скатертью - слова её замажут,
А вид без скатерти стола не слишком важный:
Сидите молча, если выбрались к столу.

Не говорите о погоде и цветах -
Они пластичны и легко меняют позы.
А вы плетётесь, словно были под наркозом,
Весь день болтая о погоде и цветах.

Не говорите про зелёные луга,
Среди посёлков разлинованные соты,
Где очень просто можно вляпаться во что-то,
В пути отвлекшись разговором про луга.

Не говорите о любви и о стихах.
О сочинительстве полно макулатуры,
А про любовь - так целый воз макулатуры!
Безмерно больше, чем любовей и стихов.

Не говорите ни о чём и никому,
Язык - не флаг, чтоб перед всей страной трепаться.
Он нужен только чтобы есть и целоваться,
А больше функций не предписано ему!

Однажды в будуЮщем

На границе Империи Штатов
И Советской династии Блин
В страхолётах столкнулись когда-то
Граждосов, граждоам, граждочин.
Не увидели гражды, друг с другом
В мыслефонах ругаясь без слов,
Что роблиции вечный сотрудник
Отключил голограмму кустов:
"Добрый день, я сержант Виндовозов.
Граждочин, граждосов, граждоам,
Вы могли бы, совсем несерьёзно,
Рассказать, как случился бабам?
Не волнуйтесь, в отделе не страшно,
Как в трамбасно-дралейном депо,
Для базописи памяти вашей
Вы могли бы пройти в телепорт?
Вам покажут небольные матчи
И любые из виртопрограмм...
Ну не плачьте, прошу вас, не плачьте,
Граждосов, граждочин, граждоам!
Успокойтесь, улыбки наденьте,
Граждочин, граждоам, граждосов!
Обещаю, что в нашем отделе
Даже можно ходить без трусов,
Даже можно кидаться котлетой,
Даже можно скакать по столам...
Ну не надо вставать на колени,
Граждосов, граждочин, граждоам!
Может, звёздного сока хотите?
Эскимо из воды и огня?
Очень жаль. Что поделать - летите!
До свиданья, удачного дня."
Вновь включил виртуальные розы,
И вздыхая, под ними засел
Робоцейский сержант Виндовозов
На бескрайнем алмазном шоссе,
Дав салют водяным автоматом
Страхолётам, исчезшим вдали,
На границе Империи Штатов
И Советской династии Блин.

Осёл

Жил-был осёл, простой осёл,
Ушастый, серый - вот и всё.
Кому кричат:"Эй ты, осёл!"
А также: "Вот осёл!"

Всю жизнь таскал мешки, таскал
Мешки. Таскал, мешки, таскал.
И встретил смерти он оскал.
Что жизнь? Тоска, тоска!

Логический музей

Пойдём в хороший понедельник
Гулять в логический музей!
Все на работу в понедельник,
А мы - в логический музей.

Глазеть на видов многоцветья
И удивляться: для чего?
Дивиться смыслов многоцветью,
Не понимая ничего.

Была же логика под солнцем,
Теперь - логический музей.
Мурчала, нежилась на солнце -
Зачем за ушко - и в музей?

Её бы лучше в заповедник,
Её хотя бы в зоосад:
Жила бы логика на свете,
Цвела бы словно райский сад.

Мой друг, отдай меня в музеи!
Ведь я в роду последний сын.
Зато музею и музее
Я буду сразу дочь и сын.

И попроси Наталь Андревну
Нежней гонять с меня клопов.
И попроси Наталь Сергевну
С меня нежней клопов гонять.

Неразрешаемым вопросом
Я буду ревностно стоять:
Стоять и думать над вопросом,
Копя сомненья - и клопов.

Пойдём в хороший понедельник
Гулять в логический музей!
Все на работу в понедельник,
А мы - в логический музей...

Надоедливый оркестр

В часы, когда съедает сплин,
Когда хочу побыть один
И написать о чём-нибудь -
Приходит мистер Диндилин,

Звенит в бубенчики, хоть клинь:
Тилинь, дилинь, дилинь!

Приходит вдохновенья миг,
Уже готов родиться стих
Или рассказ о чём-нибудь -
Является мадам Пилик!

Трёт скрипку бедную до дыр:
Кырр-кырр, кырр-кырр, кырр-кырр!

Лишь начинает грезить ум
И полниться великих дум
О бесконечном чём-нибудь -
А вот он мистер Бадабум!

И барабан гремит в ушах:
Бабах! Бабах! Бабах!

Уж рифма бьётся у пера
Про веера и вечера.
А может, лучше что-нибудь?
Приходит мистер Тарара

И дует в страшную трубу:
Ту-ту! Ду-ду! Бу-бу!

Теряется сюжета нить...
Всех муз тогда начну молить
Дать бедняку хоть что-нибудь!
Но тут-как-тут мадам Фюить,

И глохнет бедная строфа
Под мощным Фа-фа-фа!

Я обращаюсь к господам:
"Ну сколько ваш терпеть бедлам?
Пусть буду я последний хам,
Но больше мне мешать не дам!

Остановите кутерьму!
Не то гитару я возьму:
На шее у мадам Пилик
Испанский будет воротник!

Остановите кутерьму!
Не то тарелки я возьму:
И станут щёки словно блин
У вас, голубчик Диндилин!

Остановите кутерьму!
Иначе тубу я возьму:
Заместо шляпы поносить
Вас обяжу, мадам Фюить!"

Посовещавшись, господа
Ушли неведомо куда.
Кругом ни звука, ни души -
Хоть пой, хоть музыку пиши
О чём угодно чём-нибудь...

Теперь-то я смогу один
Побыть в спокойствии, один!
Какое счастье! Я один.
Какая скука. Я один...

Да ну его, блаженный миг!
Да ну его, священный сплин!
Ко мне вернитесь поскорей,
Мадам Фюить, мадам Пилик,
И Бадабум, и Тарара,
А также, мистер Диндилин!
И летом, осенью, весной,
С ночи до самого утра
Играйте смело что-нибудь!

В дому кирпичного двора
За этой старенькой стеной.
____________________________________


Дополнение. Более позднее

На футбольном матче

На футбольном матче,
Где ведут игру большую,
Вы пинаете не мяч,
Вы пинаете впустую.
Не на девять, не на семь
И не мяч совсем.

- Вы пинаете не мяч!
Говорят вам два фаната.
- Это вовсе не пенальти,
Не в ворота и не мяч!
И ещё, добавлю я,
Это даже не судья.

Что вам даст удар коронный?
Закричим всем стадионом,
Чтоб спасти футбольный матч:
- Вы пинаете не мяч!

Эпитафия маленькому другу

Мой друг утоп в борща кастрюле.
Сражён не саблей и не пулей,
Он пал на грудь борща кастрюли,
Бесславный маленький герой,

Всю жизнь отдав семье и детям.
Он был отцом на самом деле
Своим семидесяти детям
В заглохшей трубке душевой.

Пускай жена его не съела,
Он прошагал по жизни смело,
Пока жена кого-то ела,
В труде не покладая рук.

Сожмурив крохотные ножки,
Он спит в большой столовой ложке:
Лежит, прижавши к сердцу ножки,
Несчастный маленький паук!

Печали сердце не вмещает,
Словам не выразить печали:
Бутылки пробочка вмещает,
Что нажил он своим трудом.

Остался угол паутинный -
Обитель сладостной рутины,
И этот угол паутинный
Мы никогда не подметём.

Дайте мальчику кларнет

То не с розгой соловей
На ветвях рябины.
Мальчик Вольфганг Амадей,
Избежав рутины,
Обхитрив отца и мать
В гения расцвете,
Тайно хочет поиграть
На кларнете.
(Дайте мальчику кларнет!)

Ветер, горе унеси!
Обожгли все пальцы
Скрипанит и клавесит
Бедному страдальцу.
Блещет с вензелем печать
В золотой газете:
"Всем позволено играть
На кларнете."
(Дайте мальчику кларнет!)

Ах, когда зажжётся свет
В тьме вселенской мира?
Если хочется кларнет,
Не трубу, не лиру,
Си мажором воспарять
Надо б строчкам этим:
"Мальчик может поиграть
На кларнете."
(Дайте мальчику кларнет!)

Мыли дуру

Как в семи водах перчёных,
И солёных, и слащёных
Мыли дуру - не отмыли,
Только спины натрудили.

И в чернильнице с белилой,
И с белильницей в черниле
Мыли дуру - не отмыли,
Только пальцы прищемили.

Верховодил кот учёный,
Две сороки помогали,
Мыли дуру - не отмыли,
Только стулья поломали.

Миртом, спиртом, скипидаром,
Пылом, паром, божьим даром,
Нилом, бором, хором хмурым
Мыли дуру, мыли дуру.

Мыли в море, в меле, в мыле,
И в реале, и в астрале,
Мыли дуру - не отмыли,
Упустили, не поймали.

Когда вернутся дни бесенние

Когда вернутся дни бесенние,
С клыков закапает слюна,
Пойдёт гулять моё сомнение
По гладким шиферным струнам.

Пусть мягкой лапкой сумасшествие
Его нечаянно толкнёт,
Моё глухое длинношеее
Как престарелый анекдот,

Там, где воздушной ямой выщерблен
Всё тот же каверзный вопрос:
Я вместо камня подан нищему
Или рабочий на износ?

Ах, что до нищих - перебесятся.
И будь рабочему урок:
Легко ль вострить при свете месяца
Никчёмным камнем мастерок.

Пойдём гулять, моё бедовое,
В пустую проголодь ворча
О том, какое всё не новое,
Кругом ни двери, ни ключа,

Как надоела жизнь собачая,
Ослиный рёв и рыбья муть,
И что в небесную коньячную
Коням никак не заглянуть.
(А всё ж вернутся дни бесенние,
Ты потерпи ещё чуть-чуть.)

___________________________________________
|||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
СКАЗКИ ФОМЫ НЕДЛЯДЕТЕЯ
|||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||

Собака Павлова

Собака Павлова отличалась от всех прочих собак наличием пяти ног. Их было ровно пять. И она спотыкалась. Павлов любил погулять с собакой, но всякий раз, когда она спотыкалась, бил её по морде. Со временем собака поняла, что спотыкаться плохо, но ничего не могла с собой поделать. А чтобы не было мучительно больно, научилась прятать морду под хвост, когда Павлову хотелось по ней стукнуть. С тех пор на прогулках, стоило собаке споткнуться, морда рефлекторно тянулась к хвосту - и собака падала. А Павлов бил её по морде. Вскоре она научилась после падения перевёртываться на спину лапками кверху, в надежде развести хозяина на "почесать пузо". Получалось. Но с тех пор собака разучилась спать. Стоило ей лечь на пол и прикорнуть, как тело рефлекторно переворачивалось на спину - а в такой позе попробуй поспи. Павлов же, едва завидев собаку на спине, тотчас срывался с рабочего места и бежал чесать ей пузо, ругаясь от упущения очередной великой мысли. Собаке это быстро надоело, и с тех пор, как только Павлов протягивал к ней руки, она начинала кусаться. Павлов просил прощения за беспокойство, но ничего не мог с собой поделать. А чтобы не было мучительно больно, научился резко отпрыгивать в сторону за миг до укуса. И всё бы ничего, но теперь спать разучился Павлов. В его кровати водились клопы, и с тех пор каждый раз, когда кто-то из них примеривался тяпнуть, Павлов резко отпрыгивал и падал с кровати. Клопы его за это били по морде. Павлов печалился, что обделяет кровью голодающих. Но чтобы не было мучительно больно, научился сразу после падения уползать под кровать, где клопы его не находили. А под кроватью жили тараканы. Увидев ползущего Павлова, они принимали его за своего и кормили с ложечки - ведь ползал он как младенец. С тех пор, едва завидев где-нибудь таракана, Павлов бухался на коленки и полз к нему с открытым ртом. Чужие тараканы пугались и били его по морде, думая, что Павлов хочет их съесть. А вот есть он вскоре как раз и разучился, от неоднократного битья по морде, предваряющего сей процесс. Собаке было печально видеть, как хозяин помирает с голоду. Однажды, когда он сидел в своём кресле, подавленный и грустный, собака положила голову ему на колени, чтобы утешить, но сильно обслюнявила брюки. За что сразу же получила по морде и возмущённо взвыла на весь дом. Озверевшие от воя клопы набросились на Павлова и стали истово кусаться. Павлов прыгал от них по всей комнате, громко топоча. Озверевшие от грохота соседи стали лупить по батареям поварёшками. Клопов снесло звуковой волной - на тараканов, вылезших посмотреть, в чём дело. Тараканы упали в обморок кверху лапками. Павлов кинулся чесать им пузо, но споткнулся о собаку, ударил себя по морде и остановился в недоумении. Осторожно взял ложку, взял тарелку, взял кусочек хлеба - получилось! Какая красота! Это значит - можно спокойно поесть, наконец, поспать, поставить парочку опытов, погулять с собакой... Пока опять не споткнётся.

Болван ТВ

Жил-был Болван, и было у него ТВ. Он сидел в ящике и смотрел ящик, в котором было ТВ, а ящик, в котором было ТВ смотрел ящик, в котором сидел Болван, и думал, что ящик Болвана его не видит, ведь у того не было глаз. А у ящика, в котором было ТВ, имелся целый глазище - большая круглая дыра, нужная, чтобы Болван мог видеть ТВ. Но ящик, в котором было ТВ думал, что это его собственный глаз, данный ему богом. А ящик, в котором сидел Болван, думал, что хочет сидеть в Болване и быть пустым, как Болван, но в то же время понимал, что если ему залезть в Болвана - тот будет полным, в отличие от ящика, и грустил, что никогда не будет похож на хозяина. А ТВ хотелось думать ящиком Болвана, но в нём сидел Болван, занимая пустое место мозга ящика. В ТВ Болвана не было, поэтому оно могло думать мозгами, отчего злилось, и даже хотело думать Болваном - но ТВ мешал ящик, полный Болвана, пялящийся на него! И ТВ просто пялилось на него в ответ, а ящик ТВ думал, что это он смотрит целым глазищем, данным ему богом. А потом пришла Болванка, у которой тоже был ящик ТВ, и вышла замуж за Болвана. Прошло немного времени, и Болван понял, что на самом деле он - ТВ, а значит, должен передать мозги будущему поколению. Так родился мальчик с ТВ вместо головы. Мальчик вырос и стал президентом, теперь люди смотрят в башку ТВ по ТВ, но там сидит Болван! Рукописи не горят, ТВ, видимо - тоже,  но если б его почаще отключали - меньше было б на свете Болванов, Болванок, мозгов ТВ, да и нас с вами, кому господь дал глаза непонятно зачем.

О природе вещизма

Детство Лизаньки прошло тепло и незаметно. И в тот день, когда из легкокрылого создания она превратилась в лохматую гусеницу, посуда полетела вверх дном. Сидя на диване, она заметила пробегающее мимо молоко. "Как тошно быть поварочным изделием" - подумала Лизанька. Тут в комнату ввалился муж с работы и угодил ногой в кастрюлю. От боли он закричал:"Твой суп мерзобразен! Вскипяти чай!". Возможно, он хотел сказать "чайник", но в этот момент в комнату влетел сын со школы и столкнулся с чайником головой. "Здравствуй, братец!" - захлопал в ладоши сын. "Ты никогда не говорила, что у нас двое детей!" - воскликнул муж. "Так я ж тебе говорила! - проскрежетала его мама с поленом в руках, вкатившаяся в комнату, пыхтя изо всех щелей - Всё от того, что она - бревно! Вот!" - она вогнала полено в пол, и то пустило корни. Поцеловав маму в радиатор, муж принялся поливать бревно из чайника. "Братик, зачем ты писаешь на папино дерево?" - удивился сын. "Потому что он - писающий мальчик, а ты - думающий! Марш за уроки!" - прогромыхал дед, сшибая плешью дом. "Ты разрушил семейную идиллию!" - запричитали все и накинулись на него с тапочками, а Лизанька сидела на диване и перебирала кирпичи в фотоальбоме. "Пора заканчивать." - подумала она и швырнула кирпич мужу в голову, отчего тот ушёл в пол. "Как странно - подумал муж - у меня не было детей, откуда же тогда жена?". Рядом стояли чайники со скрещенными носиками и трактор, похожий то ли на деда, которого он не помнил, то ли на мать, которая его не любила, а над головой шумела березовая роща. "Я не муж, я Михаил! И я должен пахать." - твердо решил он. Жаровонки в небе. Тракторт в поле. Рожа. "Хорошо, когда работа спорится! Эх, баня моя, баня...". Вместо руля в каждой руке Михаила выросло по венику, а вокруг простёрлись голые мужики. "Отчего я сейчас не в армии? - подумал Михаил - Наверное кошу, хотя должен пахать. Ведь это мое призвание. Но где же приз?".  "Приз в студию!" - зарычал старшина с погоном под носом.  "В вытерзвитель его! - зарычал погон, указывая на Михаила - Исполни приказ!". "Ах, мильон вытерзаний! - вздохнул Михаил - Как же я сам себя отведу?" Он посмотрел на себя в зеркало, поправил платье и понял, что превращается в Марину. Завив кудряшки, Марина понюхала веник, удостоенный звания венка, и всплакнула: "Я - безутешная вдова!... Отчего же мне так хорошо? Наверное, потому что я - хорошенькая!" - улыбнулась она. "И потому ты должна выйти за меня замуж!" - проскрипел контрабас в углу. Марина хотела взять смычок и начать его пилить, но с горечью вспомнила, что неспособна к музыке, потому что она - машина. Кошки заскреблись в её душе, и чья-то потная рука сдавила горло. "Лови кота! - закричали сверху - Цапучий!". Два огромных детских глаза опустились на нее, как парашюты. "Нет, напрасно мы решили прокатить кота в Марине!" - спела пара шутов. "Нескладно, нескладно!" - оскорблённо забибикала Марина. Биип-биип-биип... "Чёрт, занято!" - Марина раздраженно пнула туалетную дверь, за которой вот уже пять минут пыхтел её старый контрабас. На полу пара чайников мучила кота. Из кухни доносилось почухивание и покашивание - пара тракторов мучила обед. Помаячив взад-вперед, Марина взяла телефон: "Алло! Дом престарелых? Дайте Лизаньку!... Дорогуша, мы сегодня намереваемся в театр, не посидишь с моими чайниками? Тебе же всё равно нечего делать... Как это нет!?... Что значит "полная потеря смысла жизни"?... Биип-биип-биип...Тьфу, вот стерва!" Марина плюнула в пробегающее мимо молоко и повесила трубку кальяна.

Один господин

Один господин как-то жевал сардельку и вдруг почувствовал, что жуёт своё лицо. Господин удивился: как это, оказывается, приятно - жевать своё лицо. И продолжил сие увлекательное занятие. А лицо скручивалось в спиральку, расплывалось лужицей по обоям и яично моргало. Из-за уха выскочила улыбочка-блошка и впилась в ближайшую мадаму, дефилирующую мимо с видом священного треножника, которым только что имели самого папу римского, а в сумочке у неё болталось нечто настолько непотребное, что даже самые отъявленные мужчины уворачивались от вида этой сумочки и прятали взгляды в карман. Прыткий карманник тихонько присоседился к одному из мужчин, вытащил взгляд, нацепил себе на нос и пошёл с видом умного профессора, будто у него за пазухой Эйфелева башня и пустыня Гоби вместо лысины. Мимо шли студентики и нижайше кланялись. Профессор отчего-то подумал, что слово цивилизация образовано от "цивильно" и "лизать", но кому лизать и что лизать профессор знал слишком хорошо, чтобы окручивать это корягами философии. Измочаленный неразрешимым вопросом, профессор поставил сам себе кол, пошёл и напился в сардельку. Которую как-то жевал один господин и вдруг почувствoвал с удивлением, что жуёт своё лицо. Причём лицо удивилось не меньше. А сардельке было уже всё равно... Один господин как-то посмотрел себе в глаза и увидел нечто настолько непотребное, что одна дама от ужаса засунулась в сумочку и больше оттуда не вылазила, пока не умерла. А она ещё не умерла, потому вернёмся к господину и не будем докучать сиятельной леди несвоевременными вестями о её безвременной кончине. Так вот, один господин...

Машенька

Однажды сидела Машенька в школьной библиотеке, философию читала. Вдруг - бабах из лаборатории! (видимо, прогульщик Сидоров опять что-то изобрёл). Ну, сирена, понятно, гудит, народ из окон сыплется, да вот что-то зачиталась Машенька, очень ей Ницше понравился. А ещё у неё плейер был, и слушала она хорошую группу Грейтфул Дед. Вот уже директор вылетел с переходящим знаменем, а Машенька всё читает, пальчики слюнит. Ну и дождалась - как дунет из вентиляции! И накрыло Машеньку с головой. Сначала под столом тошнило Машеньку, потом нечем стало тошнить: она уже не девочка, а коробочка. А в коробочке - чудеса дивные! Лес в коробочке. Густой-густой, как партсобрание. Туман. Идёт по лесу Машенька, грибы собирает... Вдруг один гриб как зыркнет на неё! И говорит ещё важно так: "Открой, девочка, ротик - вылетит птичка!". Так и села Машенька. На бобра. И впечатала его в землю по уши, только хвост торчит. Машенька была добрая девочка, пожалела зверюшку: взяла за хвостик и дёрнула. Смотрит - сома вытащила! Мужики кричат: "Подсекай, подсекай!". Ну, Машенька дёрнула удочку - и давай сечь... А на обратной стороне Земли дед с бабкой репку тянули и сами оттягивались. И приложило деда так, что вместо носа у него выросла картошка. Но далась же ему репка! Вынул он из кармана Жучило и ка-ак дёрнет! Так и прижучило его. А рыба-сом ведь хитрая и опасная – засосала у Машеньки ручку, и не стало у Машеньки ручки, стала попа с ручкой. А дед еще ка-ак дёрнет! Вытащил репку! А на ней написано: "Елов Субмарин". Бабка орёт: "Сувай взад!". Дед и засунул. С тех пор у него в заду Елов Субмарин. А вот ручки-то и нету. Но Машенька не отчаялась и дёрнула ещё раз. И выросла в лесу пальма. Пригляделась Машенька – да это не пальма! А засунутая в землю дуда развесистая. Лезет Машенька на дуду развесистую, а сверху ей кричат: "Давай живее, ероплан уходит!". Смотрит Машенька вниз: а из под земли губищи появились, жаром повеяло. Сверху кричат: "Это же земное ядро! Сейчас как пыхнет – мозгов не соберёшь!". И пыхнуло.... Так, что Европа провалилась в Америку и малость окосела. Лежит Машенька у ворот высокого рыцарского замка, только это не замок, а кактус с дверью и окошечками. И написано над дверью: "Общежитие литературного института (Дом Умалишённых)". Заходит Машенька – внутри пусто, все уже ушли, только на 5-м этаже стоят винни-пухи, в стены пальчики суют и гудят. Говорит Машенька: "Винни-винни, а что это вы тут делаете?". Самый зелёный отвечает: "Електричество". Вынимает пальчик из стены – а там лампочка улыбается, и ещё лампочки, и шарики с веселящим газом полетели – просто праздник какой-то. И так Машеньке хорошо вдруг, светло стало! Выходит из кухни парень с цветами и говорит: "Я кухонный ангел, позовите меня, если хотите готовить то, что будете есть именно вы, а не ваши сокурсники". Пошла Машенька на кухоньку, а там – занято. Стоит охранник, жарит, на сковородке у него какие-то винтики-штырьки, и в кастрюльке тоже винтики-штырьки, и сам он какой-то привинченный. И штырит Машеньку нипадеццки. Говорит охранник Машеньке: "А покажите пропуск". Достала Машенька пропуск – только он маленький какой-то, всё меньше, меньше...марочка это. Оттуда вылезла Алиса, зарезала напополам коменданта (ему не было больно, он же конфетка! просто стало два коменданта), потом в уборной сунула два фена в розетку – и электричество вырубилось по всей общаге! Темно Машеньке, страшно... Где-то рядом ходит башня с баяном, поет и крякает, а за ней выводок башенок. Окружили Машеньку – выбирай, девочка! Но Машенька не растерялась: кинула гранату с клеем, потом превратилась в свинью и вылетела в трубу. Барахтается Машенька в тине, рядом глаза летают(её). Схватила она их во все руки и вставила во все щели. Летит Машенька над землёй, во все небо Машенька, а по телу у неё – звёздочки, звёздочки! С ресницами. Глаза это. Хорошо Машеньке быть Аргусом! Вдруг откуда-то Гермес с серпом, всё ближе, ближе... Да это же Кондратий! Летит-свистит-топором-машет-того-и гляди-башку-снесёт! Заорала Машенька как футбольный болельщик, прыгнула сквозь тину... и вынырнула на кровати. Хижина. Столик. На столике мука, зеркало, свечи. Сидит медведь, гадает: "Торкнет-отпустит-торкнет-отпустит...". Повернулась Машенька – рядом еще медведь, говорит: "Я твой муж, рожай уже!". И вылазит из Машеньки ещё медведь с букетом маков: "Здравствуй, мама! Дай шишечку пососать!". Совсем зависла система у Машеньки... но она нашла в голове кнопочку с надписью Эрейз, нажала...и не стало головы у Машеньки, и наделали из её головы ластиков для карандашей. Но Машенька не растерялась – надела голову Медузы Горгоны. Идет по джунглям, смотрит – а они-то каменные! И корзинка у Маши каменная, и грибы, и трава тоже каменная! Разревелась Маша от обиды, потекла из глаз серная кислота и сожгла тело Машеньки, ни косточки не оставила! Парит Машенька над Вселенной, планеты покручивает, и тут до неё доходит: "Я Бог! Вернее, Бог – это Я!". И совсем отрубилась... Очнулась Машенька в мусорной корзине, куда её испаццтола выбросила уборщица, приняв за старого манекена. Посмотрела на себя Машенька в зеркало, ойкнула, а потом чихнула – и мозги вылетели вон! Но Машенька не растерялась и послала их в подарок маме, потом уехала в Мексику и провалилась в вулкан. Вот какие бывают в жизни страсти! А вы говорите – медведи...

Солнечный зайчик

По улице шла бабушка с сумочкой, а в сумочке у неё была граната, которую она купила в магазине за 5 рублей, потому что на хлеб не хватило. Шла бабушка и думала, что ей с гранатой делать? В салатик порезать? На всех не хватит, семья-то - большая! Супчик с ней сварить? Так на супчик надо ещё коробку патронов, две пулемётные ленты и пороха по вкусу... Так шла бабушка, перебирала рецепты, и вдруг видит - сидит дедушка без ножек с табличкой "подайте ветерану войны", а глаза у дедушки печальные-печальные. Стало бабушке с сумочкой жалко дедушку без ножек, вынула она из сумочки гранату и бросила дедушке в шляпу, только чеку выдернула и назад положила - внучке на леденец - и пошла дальше. А бабушкин дедушка уже много лет, как помер, семья поплакала-поплакала, да и положила его в конфетную коробочку, и на витрину поставила. Люди подходили, думая - там конфетки. Купят, развернут - а под каждой бумажкой орден, или медаль, или звезда. Сердились люди на некачественный товар, бросали медальки в мусорки. Оттуда их доставали дети, цепляли себе на маечки и шли играть в войну. Один такой ребёнок пробежал мимо бабушки с сумочкой. Посмотрела она ему вслед и заплакала. А дедушка без ножек сидел и считал, сколько ему ещё надо гранат на пакет молока насобирать. Была у дедушки без ножек когда-то бабушка без ручек, как-то захотела она варежки надеть - глядь, а ручек-то нету! Обиделась бабушка, а на обиженных воду возят, вот и приехала за ней водовозка, увезла в большое белое здание... Посмотрел дедушка без ножек на бабушку с сумочкой, посмотрел на гранату... да как подбросит её вверх! Высоко-высоко! Рядом дядя с усами закричал: "Граната! Ложись!". Рядом тётя в толстой шляпе в обморок - шлёп! Разбежались все, опустела улица - только бабушка плачет и дождик идёт. А граната долетела до окон Большой Бухгалтерии - бах! - и рассыпалась разноцветными фейерверками, разлетелась серпантином, конфетти и солнечными зайчиками. Повысунулись из окон большие злые бухгалтеры: мол, кто это порядок нарушает? Смотрят - а на подоконниках солнечные зайчики прыгают, и вместо усиков у них золотые струнки. Попрыгали зайчики, да и улетели вниз, а один заскочил в здание, и внутри сразу стало так светло, так ярко, что злые бухгалтеры сразу подобрели. Снаружи Большая Бухгалтерия показалась бабушке с сумочкой большим светлячком, присевшим отдохнуть, и бабушка перестала плакать. А салют продолжался, взлетал и рассыпался над головами прохожих, всё ещё с опаской жавшихся к домам. Один из солнечных зайчиков запрыгнул в сумочку к бабушке, и чека от гранаты превратилась в леденец, другой - на колени к дедушке без ножек, и выросли у него золотые ноги. Встал дедушка, подбежал к бабушке с сумочкой, обнял и поцеловал её. Ещё два зайчика запрыгнули на плечи к бабушке без ручек, и выросли у неё вместо ручек крылья, стала она бабочкой и полетела. Пролетая над бабушкой с леденцом и дедушкой с золотыми ногами, она помахала им крылом, но они её не заметили - так сильно обнимались. И повсюду скакали солнечные зайчики, запрыгивали к прохожим в руки и делали их золотыми. Всё длилось каких-то пять минут, а потом вышло солнце, зайчики улетели, люди разошлись по делам. Только бабушка с крыльями всё порхала над улицей, где бабушка с сумочкой шла рядом с дедушкой на инвалидной коляске, а за ней - внучка с леденцом в руке. Но один солнечный зайчик не смог улететь - его поймали дядя с усами и тётя в толстой шляпе, выдернули золотые усики и продали его на рынке. На вырученные деньги дядя с усами купил себе фабрику по производству толстых шляп, а тётя из усиков сделала себе золотые бусы. Они висят и говорят: "Как хорошо жить на шее у тёти в толстой шляпе!". И тётя, и дядя повторяют за ними: "Как хорошо жить, как хорошо жить!". Кто знает, ведь каждый счастлив по-своему...

Такая заводная семья

В одной коммунальной квартире жила нормальная советская семья: папа, мама, девочка Оля, дедушка, бабушка, и всякие глюки. У девочки Оли была одноногая и одноглазая кошка, и сама девочка была одноногая и одноглазая, и ещё зубов у неё не было. А всё потому, что её мама всю жизнь курила, и мама мамы курила, а прабабушка вообще родилась в кальяне, за что её прозвали дымовой. Домовой умер от зависти, потому, во время постройки дома для нормальных советских семей, под один из его углов заложили череп лошади, а под другой - череп прораба стройки, забывшего каску надеть, увлёкшись домововодством. Проект условно обозначили как Дом2 - первый дом провалился в буквальном смысле, и предположительно - в ад. Второй же, благодаря усилиям бедных родственников, устоял. Именно в нём и жила, а вернее - умирала от любви одноногоглазая девочка Оля. Да-да, это была уже большая девочка: ростом с пальму и шириной с баобаб, она всегда ползала, но учитывая, что ходить она не могла, ей это было приятно. Соседи ругались, что двери в квартире каждый год приходилось расширать, потому что на каждый свой день рождения Оля получала большой-большой шоколадный торт, съедала его, толстела и плакала, а папа и мама улыбались и радовались, что дочка большая растёт. Не есть Оля не могла - иначе умерла бы с голоду, как и любой порядочный советский гражданин. Не плакать - тоже, потому что такую некрасивую девочку никто никогда не полюбит, особенно - дед Мафусаил, в которого она влюбилась по уши ещё до рождения. Он жил в соседней комнате и чихал, вернее, чихание и было доказательством того, что он ещё жил. Вернувшись со школы, где её дразнили Евой, съевшей своё глазное яблоко, и били мячиком, она делала уроки, а потом садилась в кресло у стены, где на обоях отпечаталась голова её бабушки-паралитички, просидевшей на этом месте всю жизнь и лишь недавно унесённой ветром в шкаф (бабушка ещё страдала дистрофией). Всё своё свободное время Оля сидела в этом кресле и считала чихи за стеной, где жил Мафусаил, и это было для нее сладчайшей музыкой. Оля никогда не видела его, но влюбилась, можно сказать, с первого чиха. Признаться в своих чувствах она боялась, потому что была страшная, и к тому же, не пролезала в дверь его комнаты, но если бы узнала, что Мафусаил был слепоглухонемым, то наверняка отбросила бы страхи по поводу своей внешности. А пока она сидела и вздыхала, и капали слезы у неё из глаза, прямо на одноглазоногую кошку. Хвоста у кошки тоже не было, и она жутко этого стеснялась, что выражалось в передвижении по ковру исключительно на заднице. Заставая её за этим занятием, дедушка брал топор и бил её по голове, отчего, со временем, черепушка растрескалась, и маме пришлось её склеивать. Так у кошки и не стало глаза, после того, как мама случайно приклеила на его место ухо. Мама, вообще, добрая была. Но, к несчастью, подслеповатая. А вот папа был злой, каждый раз, вернувшись с работы, он становился посреди кухни и кричал нецензурные слова, потому что работал журналистом. А потом садился под стол и писал непристойные заметки. По утрам Оля их читала и очень возбуждалась. Ещё папа был рассеянный, по утрам он часто доставал бабушку из шкафа, надевал на плечи и так уходил на работу, а мама, будучи слепой курицей, начинала кормить его пиджак с ложечки. Обнаружив свою ошибку, она вздыхала и шла обратно на кухню, где кудахтала круглые сутки, осторожно пробираясь мимо комнаты дедушки, откуда в любой момент мог вылететь топор. Дедушка же вообще был псих. И Оле несколько раз попадало топором, а чтобы дырки в голове не были так заметны, мама приклеила на них белые бантики. Добрая она была, хоть и курила. А ещё она очень хорошо готовила суп с клопами, но даже соседки этого не ценили - они были злые и завидовали ей, думая, что у неё в шкафу очень много платьев, и не знали, что половину из них давно съела бабушка. В шкафу не было моли, и бабушка, чтобы не быть обузой, подрабатывала на благо семьи. Часто вечером, часам к восьми, в дом приезжали пожарные - именно в это время бабушка начинала курить в шкафу, и кто-то из соседей звонил 01, опять забыв о её вредной привычке - склерозом же весь дом страдал. Следом за пожарной приезжала милиция, после того, как дедушка кидал в кого-нибудь из пожарных топор. Потом приезжала скорая - забирать милицию, после того, как мама сердечно её угостит фирменным супом с грибами, время от времени вырастающими у неё на лице от косметики (мама не только добрая, но и красивая была). Последней приезжала санэпидемстанция - дезинфицировать комнаты от мафусаильского чоха. Часам к десяти приходили глюки, но познакомившись с дедушкиным топором и папиными нецензурными словами, уходили. На этом семейный досуг заканчивался, все смотрели новости про наводнение и шли спать, удивляясь, что опять показывают наводнение, и не зная, что телевизор давно сломан и Оля устроила в нем аквариум с пираньями, которые отгрызли все лапы кошке. Ногу же Оле никто не отгрызал - она родилась такая, а зубы ей дедушка выбил. Топором. Перед сном мама рассказывала Оле страшные сказки про папину работу и шла перевешивать бабушку, которую папа по рассеянности, присущей ему как творческой личности, вешал на вешалку с последним маминым выходным платьем, до которого в обычной позиции бабушка никак не могла дотянуться. По воскресеньям вся семья выезжала на природу или к тёте Маше, хотя это было одно и то же, потому что тётя Маша давно мохом поросла. Папа ровно два с половиной раза целовал маму и нецензурно ругался от табачного запаха. Мама время от времени тыкала папу вилкой, проверяя, как прожарился - она забывалась, что не на кухне. Бабушка висела на ветке и чирикала или спала на тёте Маше, которую папа по рассеянности и мама по подслеповатости путали с пеньком. Одноглазая кошка охотилась на свою лапу, но у неё это плохо получалось. Дедушка рубил лес и зайцев, случайно попадавших под топор, а Оля сидела и мечтала, что когда-нибудь станет маленькой и сможет вползти в комнату музыки своего сердца (так она любила называть своего возлюбленного). Жаль, но она умерла. И все умерли. Потому что всем нормальным людям свойственно умирать, и кошки - не исключение. А домовые в Доме2 так и не завелись.

Из жизни ангелов

У Танечки было два тапочка - синий и зёленый, два котика -  живой и дохлый, два глазика - подбитый и слепой, два ангела - добрый и не очень. Каждое утро котики надевали изумрудные камзолы, поднимались на высокую-высокую гору и кидались пирожками в ангелов. Добрый ангел хмурился и грозил им пальчиком. Не очень добрый ангел вырывал с корнем берёзу и колошматил котиков, а потом украдкой съедал все пирожки и доброму ангелу ни крошечки не оставлял. Котики шли домой грустные-грустные, с берёзовыми серёжками на ушах, отчего все бюргеры принимали их за кошечек и пытались стерилизовать. На их громкие вопли прибегали тапочки, зелёный и синий. Зелёный тапочек был упырем, по ночам он ходил на свалку, выкапывал трупики недавно погрёбенных тряпичных собратьев и пожирал с огромным удовольствием. Увидев зелёный тапочек, тапочки бюргеров истошно орали и разбегались за крестами и кольями, оставляя своих хозяев по колено в навозе и очень несчастными. Воспользовавшись замешательством, живой котик подхватывал дохлого на спину, запрыгивал правыми лапами в синий тапочек, левыми - в зелёный, и плыл домой, руля хвостом и повизгивая  - зелёный тапочек больно кусался. Тогда живой и дохлый котик менялись местами, и всё шло как по маслу, потому что дохлому котику не больно. В это время, дома в своей двуногой кроватке просыпалась Танечка и улыбалась солнышку за окном. Она считала, что для двуногих созданий и кровати должны быть соответствующими, поэтому отпилила своей лишние ножки. Первым делом Таня чистила зубы, потом готовила мышей для живого котика, вискас для дохлого, кашу для синего тапочка и шоколадное мороженое для себя. Зелёный тапочек она не кормила, потому что знала, что он за ночь трупиков наелся, ангелов - тоже, думая, что котики уже накормили их пирожками. Накрасив подбитый глазик и раскрасив слепой, она шла на чердак осторожно открывала слуховое окно, через которое в тот же миг вваливалась вся компания под аккомпанемент молитв вперемешку с руганью и угрозами: за ней гналась толпа тапочков со всего города и одинокий дырявый сапог тетушки Клариссы, рьяно руководящий охотой на нечисть, ведь со дня на день его могли отправить в последний путь, и он старался изо всех сил. Быстро захлопнув окно и спрятав питомцев в цветочные горшки, Танечка хватала большое мусорное ведро, запрыгивала на спину к не очень доброму ангелу и пулей вылетала в дверь, горланя индейский боевой клич и колотя по ведру половником. Половина тапочков падала в обморок, а вернее - в навоз, остальные разбегались кто куда, потому что охота охотой, но вид летающего гроба отнюдь не для слабонервных. Разобравшись с непрошеными гостями, все дружно садились за стол и завтракали, наконец. Доедая последние ложки мороженого, Таня мучительно вспоминала что-то важное, и лишь слизав последнюю каплю, вдруг понимала: глаза остались ненакормленными! Танечка быстро, но аккуратно убирала со стола, мыла посуду и дохлого котика, перепачкавшегося-таки в навозе, щёлкала по носу не очень доброго ангела, чтоб не куксился, надевала намордник на зелёный тапочек, чтоб не кусался, сажала тапочки на ноги, а котиков - на плечи, хватала за щиколотки немного подобревшего ангела, вылетала в трубу и летела на край света, где совсем не бывает навоза и бюргеров, где растут бесконечные деревья, усато-полосатые цветы, умеющие царапаться и мурчать, и многое-многое другое, чего и в Африке не растёт. Не очень добрый ангел приземлялся посреди поляны с сине-зелёной травой, а потом улетал на самое дальнее дерево, чтобы кукситься дальше. Тапочки соскакивали с Таниных ног и убегали играть в прятки в траве, коты пекли пирожки, чтоб потом бросаться ими в ангелов, причём, живой котик пёк пирожки с мышами, а дохлый - с вискасом. В это время Танечка лежала среди мурчащих цветов и кормила глаза, глядя в глубокий пруд. Подбитому глазу - белые кувшинки и лёгкая-лёгкая рябь. Слепому глазу - тёмное-тёмное-тёмное дно. Потом Танечка кормила подбитый глаз прохладной щербатой луной, а слепой - горячим, как пирожок, солнцем, потом смотрела на птиц, муравьёв, шляпки грибов, крылышки мух, зубчики снежинок, бесконечно высокие деревья, и всё удивлялась, чего глаза никак не наедятся. Цветы, умеющие царапаться, жаловались на зелёный тапочек, умеющий кусаться. Синий как мог выгораживал брата, используя намордник в качестве главного аргумента, пусть и шаткого, коты спорили, чей рецепт пирожков лучше, и звали не очень доброго ангела судьёй, только он куксился ещё больше и дальше, потому что и так объелся, плюс втайне стыдился, что не признался, а Таня всё смотрела, и мир уменьшался у неё на глазах. И только грустный и голодный добрый ангел был несчастлив в такой день, но он только хмурился и грозил пальцем, прячась у Тани под косой - подальше от её ненасытных глаз. В какой-то момент Таня обнаруживала себя абсолютно одинокой в пустом пространстве и с ужасом понимала, что случайно съела мир! Она пыталась закрыть глаза, но слёзы градом катились из них, лишь растравляя нестерпимый голод. Не в силах терпеть больше, Танечка доставала из кармана маленькое круглое зеркальце, открывала глаза и смотрела на себя. Подбитому глазику - Таня, слепому - зеркальце... Миг - и лишь два сверкающих глаза оставались висеть в пустоте. Добрый ангел, оставшийся по ту сторону глаз, устало вздыхал, заворачивал их в платочек и летел домой, с грустью прислушиваясь к урчанию в животе. Дома он аккуратно вытряхивал из подбитого глаза Танечку, из слепого - зеркальце, из подбитого глаза - живого кота, из слепого - дохлого, из подбитого - синий тапочек, из слепого - зелёный. Немного подумав и вытряхнув ещё корзины пирожков, он закрывал оба глазика и вставлял их в Таню - спи, Танечка, доброй ночи. Синий тапочек прятался под кровать, зелёный уходил на раскопки, коты засыпали в обнимку, и ангел, наконец-то вздохнув спокойно, собирался уже приступить к пирожкам, как вдруг понимал, что он уже не очень добрый. Да что там, совсем недобрый ангел! Устыдившись своей новой сущности, он летел на высокую-высокую гору, и думать забыв про пирожки. Там он встречал бывшего не очень доброго ангела, который заблаговременно спрятался на горе от цветов и котов, где с удивлением обнаружил, что объедание пирожками весьма способствует подобрению. Пожав друг другу руки, добрый и не очень добрый ангелы обращались к краю света и представляли то, чего и в Африке не растёт, особенно детально обрисовывая пирожковые кусты, так как добрый ангел тоже успел проголодаться, и надеялись, что в этот раз всё будет как надо. Никто из них не мог понять, почему вместо пирожковых кустов получаются цапучие цветы, причём, совсем несъедобные. В те минуты, когда солнце давало розовые всходы на влажной почве утреннего тумана, когда добрый и не очень добрый ангелы заканчивали представлять последнее бесконечное дерево у края света, когда дохлый и живой котики, сверкая изумрудными камзолами и пофыркивая, карабкались на высокую-высокую гору с корзинами пирожков на головах, когда синий тапочек осторожно открывал слуховое окно, чтобы впустить утреннюю прохладу и зелёный тапочек, ползущий с ночной охоты сквозь городские заросли, Танечка ещё крепко-крепко спала...

Трактат о флорофилах и древорастах

Флорофилы были очень маленьким, неизвестным цивилизованному миру племенем, живущим в дебрях африканской амазонки. Вернее, это они ничего не знали о мире, и думали, что земля по-прежнему держится на трёх слонопудилах и одном ибунафорном жирафе, который был настолько скромен, что постеснялся родиться на свет. И сами флорофилы были такими скромными и такими маленькими, что не изобрели даже счёта на пальцах. Потому что им пришлось бы отрезать почти все руки, чтобы для счета племени пальцев не хватило, и умереть от потери крови, или признать, что их действительно мало, и умереть от стыда. И не стало бы племени флорофилов в дебрях африканской амазонки, что было бы очень печально. Настолько печально, что сами флорофилы, едва подумав о таком развитии событий, бросались друг другу в объятия с громким плачем. И только добрый старец Учепень умел успокоить их песней или сказкой. Иначе умерло бы племя флорофилов от невыносимой жалости к себе. А были флорофилы настолько жалостливые, что целыми днями слонялись по деревне и хоронили мёртвых жучков. На которых наступали, всё время слоняясь по деревне, а потом хоронили и плакали. Иногда флорофилы чуть не умирали от голода, стесняясь выйти за ворота деревни на промысел, где их бы засмеяло племя древорастов за малочисленность, что повлекло бы за собой смерть флорофилов от разрыва сердца. И только добрый охотник Барабуча умел убедить племя выйти из деревни глубокой ночью, когда никого не видно, а значит, некого и стесняться. Тем не менее, несмотря на скромность, флорофилы были гордым племенем, и никогда не позволяли древорастам безнаказанно плеваться в идола Корягу из крон высоких деревьев. Они кидались в них дохлыми удавами, которых ещё не успели похоронить, и древорасты падали в обморок от отвращения. Древорасты были большими эстетами. И только добрый Невменяй, шаман древорастов, умел вернуть своему удручённому племени боевой дух. Он вручал древорастам краски из волос упёртой мыши, и те не могли противиться своей врождённой тяге к прекрасному. Они разрисовывали весь забор вокруг деревни флорофилов, несмотря на их крики протеста, портретами своих забытых предков и бежали в лес, умирая от ужаса, увидев, что за морды у них получились. А вслед им неслись вопли и стенания флорофилов, умирающих от непереносимости нанесённого оскорбления. И только добрая рыбачка Вонявка умела обратить внимание племени, на то, что давно пора бы помыть забор, который изнутри ещё грязнее, чем снаружи. Флорофилы кидались вдогонку за древорастами, чтобы поблагодарить их за напоминание о грязном заборе, от одного вида которого флорофилы могли бы умереть от стыда, но по дороге умирали от радости. И только добрый Головарь, мудрец флорофилов, умел объяснить им, что лучше умереть от стыда, чем умереть от стыда, осознав, как глупо вот так умирать. Решив повременить с путешествием к предкам, племя возвращалось в деревню, когда сиреневые сумерки уже струились из затылка идола Коряги, навевая лирический настрой, и всю ночь мыло забор, а после падало на койки, умирая от усталости. Флорофилы были очень чистоплотным племенем, возможно, оттого и малочисленным. Но на самом деле, древорастов было не больше, чем флорофилов, которые просто стеснялись им об этом сказать. А исключительная самоуглублённость древорастов не позволяла им прислушиваться к чьему-либо мнению, включая собственное. Они считали, что земля до сих пор держится на трёх ибунафорных жирафах и одной слонопудиле, слишком гордой, чтобы появиться на свет. И целыми днями слонялись по деревне, крася жучков, а потом умирали от скуки, не зная, что ещё покрасить. И только добрая дочь вождя Дурёна умела развеселить племя, предложив пойти плеваться в идола Корягу. Древорасты были слишком утончёнными, чтобы понять нелюбовь флорофилов к искусству плевания. А флорофилы были слишком душевными, чтобы проникнуться аристократическим сплином своих соседей. Но в одном флорофилы и древорасты всё же сходились во мнениях: краски из волос упёртой мыши очень легко отмываются от забора, но будут крепче, если добавить к ним порошок из усов грязопузки. Как уже говорилось, флорофилы и древорасты были очень маленькими, неизвестными цивилизованному миру племенами, а вернее, сами ничего о нём не знали. Соответственно, и понятие Красной книги им было совершенно незнакомо. В итоге, на данный момент уже можно констатировать факт полного вымирания грязопузок в дебрях африканской амазонки, что очень печально. Но упёртые мыши по-прежнему здравствуют.

Небоскрёб

В одной далекой бескрайней пустыне, пустой, да не очень, жил да был Небоскрёб. Никто не знал, кто его построил, и стоял он себе среди песков, один-одинёшенек, да небо скрёб со скуки. Скрёб да скрёб, скрёб да скрёб, глядь - дыру проскрёб! Вышел из Небоскрёба человек, глянул на небо - а там дырка. "Ух ты, солнце!" - сказал человек и ослеп. Небоскрёбу столо жалко человека, намотал он свою тень на шпиль, да как развернёт ввысь! Ночь настала. Но скука не прошла. И снова начал он небо скрести. Скрёб да скрёб, скрёб да скрёб. Глядь - ещё дыру проскрёб. Вышел из Небоскрёба человек, глянул на небо и говорит: "Ух ты, луна!". А потом загрустил и повесился. На Небоскрёбе. Небоскрёбу было жаль человека, но его самого-то некому было пожалеть. И начал Небоскрёб качаться, сначала потихонечку, потом сильнее, и сильнее, и ещё сильнее! Да как запульнёт мертвецом в небо! И полетел он как метеор. Летел-летел, летел-летел, бабах лбом в твердь! И дальше полетел. Оставив за собой мааалюсенькую дырочку. Вышли из Небоскрёба люди, посмотрели на небо : "Ух ты, звезда!" - говорят. Захотелось им тоже звёздами стать, похватали они верёвки - и давай на Небоскрёбе вешаться, да всяк повыше норовит! Совсем осерчал Небоскрёб, вертится, крутится! Всё небо звёздами усеял. А люди всё вешаются и вешаются - ну что тут поделать? Вот и оставалось ему только качаться и вертеться. А на одном далёком-далёком астероиде, стероидном, да не очень, сидел Бог и смотрел по телевизору, как бедный Небоскрёб отдувается, и всё думал - чем бы подсобить? Вот так сидел он, сидел, думал-думал, да темечко себе скрёб. Скрёб да скрёб, скрёб да скрёб. Глядь - дыру проскрёб! И вылез из дыры Сверхчеловек. Посмотрел на Бога - и давай хохотать: "Ухххагагааа! Бог с дыркой, Бог с дыркой!". Осерчал на это Бог, схватил Сверхчеловека за ногу и зашвырнул куда подальше. А дырка в голове, не имея возможности самостоятельно отделать обидчика, аж почернела от зависти. Так во Вселенной появились чёрные дыры. А Сверхчеловек летел себе летел, летел-летел, летел-летел, об Землю лобешником бац! - и прилетел. Лоб у него был стальной, а мозги титановые - что с ним станется? А Небоскрёб всё качается, а люди всё вешаются, уж на небе яблоку негде упасть. Посмотрел на это дело Сверхчеловек, хотел темечко поскрести - ан все ногти пообломал. Так и не удалось подумать. "Значит, работать надо!" - решил Сверхчеловек, и давай строить ещё небоскрёбы! Вернее, понабрал он небоскрёбных семян, летит над пустыней - и швыряет горстями, а за ним - небоскрёбы, небоскрёбы, небоскрёбищи встают как на дрожжах! Всю пустыню засадил, так и сяк, и наперекосяк, вкривь и вкось, да хоть не врозь. Много стало небоскрёбов посреди пустыни. Посмотрел Сверхчеловек на это дело, и очень стыдно стало ему : "Ну я нагородииил....". Так появился город. И трудоголизм, от которого умер Сверхчеловек в самом расцвете лет, попытавшись засеять небоскрёбами весь мир, но надорвавшись. А небоскрёбы тем временем успели открыть глаза, посмотрели друг на друга и несказанно обрадовались: "Нас много. Как хорошо!". Хотели было обниматься начать, да тут как повысыпали из них люди, как начнут вешаться! Да что ж за напасть такая? Небоскрёбы посовещались и пришли к выводу, что люди - это болезнь, передавшаяся им от самого первого Небоскрёба. А лекарство от неё, к сожалению, только одно... А на одном далеком астероиде Бог стирал космическую пыль с телевизора и включил невзначай - как раз в это время Землю передавали. Пустыня. Песок. Жара. Стоят небоскрёбы. Толпой. И качаются как дураки. Начал было Бог себе опять темечко скрести, да в этот момент, к счастью, отключили электричество. А небоскрёбы всё качались и качались, хором, невпопад. Среди них был один особо одарённый небоскрёб, который, качаясь, ещё при этом думать успевал. Думал-думал, думал-думал и придумал. "Братья и сёстры! - говорит - А давайте все вместе качнёмся сначала в одну сторону, потом в другую, потом в третью и так далее. И посмотрим, что будет". Идея пришлась по душе небоскрёбам, ибо скука за всё время никуда не пропадала. "И-и раз!" - сказал особо одарённый, и все качнулись направо. "И-и двасс!" - и все качнулись налево. Так появился счёт, танец и... Ветер. Не удостоив и каплей внимания небоскрёбы, увлечённо танцующие посреди пустыни, он полетел себе вдаль, гордый и напыщенный, летел он так, летел, летел-летел, летел-летел, и загрустил. Повеситься Ветер не мог из-за отсутствия шеи, и сильно рассердился. А тут еще небоскрёбы танцуют, такие весёлые-весёлые, весёлые-весёлые... Рассвирепел Ветер вепрем, вострубил трубадуром, да как ринется с высот, возвещая, всем - труба! Разнёс город в клочья, клочки - на кусочки, кусочки - на молекулы, и вновь вокруг лишь песок да пекло. Бескрайняя пустыня. Синь. И - глазам не поверить - ни одного небоскрёба! Устал Ветер, даже остыл немного - на такой-то жаре! - присел на камушек отдохнуть. Сидел-сидел, сидел-сидел, и стало ему скучно. Скука-то так никуда и не девалась. Загрустил ветер, потом завыл, застонал, заревел - и заплакал. Плакал он, плакал, плакал-плакал, плакал-плакал... Глядь - заплакал полпустыни! Так появился Океан. Перестал Ветер плакать, на волны засмотрелся. Сидел он так, смотрел себе, смотрел... И снова стало скучно. Хотел было Ветер попробовать утопиться, но вдруг вспомнил одно старое проверенное средство... Сел он на берегу Океана, и давай песок скрести. Скрёб да скрёб, скрёб да скрёб... Глядь - букву наскрёб! Обрадовался Ветер, и давай ещё буквы скрести. А из букв наскрёб слова, а из слов - строчки, а из строк - строфы... Так появились стихи. Но писать их было уже некому.

Похвала Селёдке

О Селёдка! Любая чаша пред тобой главу склоняет! Селёдка! Не именем Селены ль ты наречена? Серебряным лучом скользишь ты в тёмных водах пива, серебряным сияньем затмеваешь белый горький свет поллитры. О Селёдка! Руки нереид тебя качали, руки упаковщиц фасовали. С отрубленным хвостом и головой - Венеры изваянью ты подобна. Солёная, сушёная, в заливке или без, Селёдка, ты прекрасна, как ХаОс, Свет порождающий - так опьяненье мудрость порождает. Сушеная Cелёдка! Соленая Cелёдка! Вы - словно сёстры-девы лебединые, одна злата, сияньем Аполлона озарённая, другая же светлее облаков Нефелы, одна, иссушенная зноем, легче Терпсихоры стала, без крыльев воспарить готова, другая же слезами Океана пропиталась, в коих - правда жизни, соль и сладость. О Сушеная Селёдка! Не разрезать мойре нить, связующую нас! О Соленая Селёдка! Стыдится многоглазый Аргус взора твоего! Хвалу пою вам, сёстры неразлучные, менадами бы вам Дионису вослед в безумье мчаться с воплями, ударами в тимпаны полошить Счастливую Аркадию! Но провиденьем было суждено вам, о лучезарные, нести людскому миру красоту, блаженство, знание - о том, что есть закуска под луной - и кто бы, кто бы смог, посмел сравняться с вами в искусстве этом? Ни гордый огурец, ни многохитрый лук, ни братья-сухари, Деметры сыновья, чье множество неисчислимо, подобно множеству дриад в могучих кронах, не овладели человечьим сердцем так, как ты, Селёдка, подобно прометееву огню твой образ двоеликий в нем горит неугасимо. Хвала тебе, Селёдка, пусть звучит отныне и вовеки в мире, и отзвуки её слышны в заоблачных высотах у зевесова престола, и отзвуки её доносятся до царства мрачного Аида, и в глубях Тартара звенят. Хвала тебе, Селёдка, летит, с титанов кличем слита, от прометеева столпа к столпу закатному, и вновь, над миром воспаряет, не умолкая ни на миг, не прекращаясь, словно смена дня и ночи! Хвала тебе, Селёдка, о среброхвостая, о достохвальная, о несравненная, о богоравная! Селёдка! Закуске матерь, возлиянию сестра! Хвала тебе отныне и вовек!

Из архивов радио Дурдом FM

- Доброго времени суток всем слушателям Дурдом FM. Для тех, кто только присоединился, напоминаем, что мы ведем репортаж с колхозного поля деревни Старые Собаки, где сейчас происходит историческое событие: буквально несколько минут остаётся до начала первого в районе чемпиномата по перетягиванию репки. Старым Собакам не впервой принимать спортивные соревнования, но это особенный случай, к которому организаторы подошли со всей ответственностью и за целый день даже ни разу не выпили. А денёк сегодня солнечный, погода для соревнований - первый сорт. Солнце, поле, навоз - что ещё надо для приятного времяпровождения? Конечно же, репка! - говорит Никифоровна, вытягивая сапог из густого навозного покрова. Она сегодня в качестве помощника спецкора и тоже может видеть эту потрясающую, гигантскую репину, одиноко желтеющую посреди поля под палящими солнечными лучами. Вокруг виновника торжества уже начинают собираться болельщики. Они лузгают семечки, обсуждая предстоящее зрелище, и трезвеют потихоньку - организаторы подошли к алкогольному вопросу со всей ответственностью, в нашем случае можно сказать - геройством. Мы сейчас подходим к подножию репки, это просто восхитительно! Никифоровна, прокомментируйте с позиции эксперта, пожалуйста.
- Дааа, репа в этом году уродилась воооо какая! Не жалуемсь. Эт всё аномалия ента, магнитная, небось. От нее незнамо чё растет. Иш, хреновина какая вылезла, выше сарая будет!
- А тем временем в упомянутом передвижном сарае по правую сторону поля, который заменяет команде раздевалку, ведутся последние приготовления. Команда "Красный хрен" с минуты на минуту должна выйти на поле, только послушайте, как волнуются зрители, даже забывают сплевывать лузгу от семечек, судья в который раз свалился с комбайна, у меня самого пот градом  - не каждый день становишься свидетелем такого события. Вдобавок, жара сегодня страшная, даже немного завидую тем, кто сидит сейчас возле приёмников, настроившись на нашу волну, это радио Дурдом FM, не переключайтесь. Мы ждём с минуты на минуту... Но вот дверь сарая распахивается и на поле появляется дед Питрович, капитан команды "Красный Хрен"! Потирая жилистые руки и с улыбкой кивая болельщикам, он движется к репке. Организаторы только что привязали к её хохлу трос, который Питрович сейчас пробует на прочность, и судя по одобряющему мату, доволен вполне. Судья готовится дать стартовый свисток. Никифоровна, напомните, пожалуйста, правила соревнований.
- Ну, значит, тут всё просто. Есть репка, есть дед, он её берет - и тяянет, пока не вытянет. Если нейдёт - выходит игрок из команды и помогает ему, потом ещё игрок, и так пока вся команда не кончится. А если всёрно никак - тут уж ничё не попишешь, экскуватором рыть надоть. Но если уж вытянут....Опа!
- Свисток! Состязание началось, мы прервём пока Никифоровну и понаблюдаем за происходящим. О, вы только послушайте, как пыхтит и ругается дед! И-и раз, и-и раз! Давай, Питрович! К полю сбегаются новые зрители из соседних деревень, привлечённые эхом дедовых матюков. Сколько былинной мощи! Дед уже совсем красный, как символ его команды, изображённый на спортивной фуфайке. Ну же, тяни, тяни! Питрович перехватывает канат зубами - какой серьёзный ход! - но репка ни с места, сидит как вкопанная (простите за каламбур). Тянеееем!!... Ах, какое разочарование! Но пусть не вышло с первого раза, со второго точно должно получиться. И вот на поле появляется бабка Сима в розовом платке и красных шароварах, с лопатой на плече! Не знаю, зачем ей лопата, нужно спросить у Никифоровны... Ооо! Какой сильный ход! Со размаху бабка лупит деда лопатой по лысине! "Старый хрыч! - кричит она - Чаво харю развесил? А ну пошёл тягать, потащили, во, во!" Бабка за дедку, дедка за репку, судья дает свисток, второй тайм! "Оп, оп, опаа! Пошла, пошла!" - это болельщики поддерживают команду. Вокруг поля ездит спасательная бригада на тракторе - мало ли, что может случиться при таком накале страстей. А перетягивание репки идет своим чередом. О боже, впервые вижу такую слаженность действий игроков. Стоит деду заговорить "не получится, тяжко" - бабка бьёт его лопатой по лысине, и заседание, то есть, соревнование продолжается! Замечательная находка, не правда ли? Очень оригинально, а, Никифоровна?
- Да, бабка Сима у нас оргинальная! Про неё даже песни сочиняют... Твою дивизию! Куда тянешь, ну куда ты тянешь?! Слепой что ли?!
- Похоже, ситуация на поле патовая. Дед с бабкой все глаза повыпучили, а репке хоть бы что. Недовольство зрителей возрастает, кто-то начинает винить репку в нарушении правил, судья сидит на комбайне, прикрывшись куском сарая в качестве щита от летящих в него комков навоза - некоторые любят снежки погорячее. Тем временем выяснение отношений между дедом и бабкой закончилось поломкой лопаты о репку, бабка получает жёлтую карточку. А на поле появляется новый игрок - это внучка Анютка! Как же ей идет этот спортивный топик и не менее спортивная мини-юбка! Трибуны просто лежат...и...ну, товарищи! Это же совсем не спортивно! Да, кстати, во время второго тайма зрители успели натащить досок и брёвен, и таким образом вокруг поля появились импровизированные трибуны. Правую трибуну полностью заняли бабы, они стучат в жестяные ведра, вертят трещотки и дудят в картонные трубочки, поднимая таким образом боевой дух команды. Грохот стоит невообразимый, я, кажется прослушал свисток. Да, третий тайм начался! Внучка за бабку, бабка за дедку, дедка за репку! Тя-нем, тя-нем, тяяянеееем! Сколько визга, рёва, мата, соплей! Навоз летит из-под сапог спортсменов, как из-под буксующего будьдозера! Никифоровна убежала брать интервью у ещё не задействованных членов команды, пожелаем ей удачи. Как старается внучка Анютка, я просто не могу закрыть на это глаза, хотя по правилам приличия, стоило бы... Но что это? Неужели... Да, это так! Репка начала подаваться! У них получается, получается! И-и раз! Навались! Так, так, давай! Оооо-пааа!! Оооо-паааа!!! ООООоооох как внучка шлёпнулась в навоз!.... Бабка с дедом кое-как, но удержались на полуоборванном тросе - вот что значит, семейные узы! Пока спасательная бригада вытягивает внучку из навоза трактором, рабочие меняют трос, Никифоровна пытается разговорить кошку с собакой, мы, пожалуй, сделаем небольшой перерыв. Рекламная пауза на Дурдом FM. Радио Дурдом FM - это диагноз! Не переключайтесь!

РЕК-РЕК-РЕК-ЛААААААМАААА!!!
(жалостный кошачий хор)
Не видать нам больше миски,
Не мяукать под окном:
На сардельки, на сосиски
Нас порубит гастроном!

До свидания, скамейки,
И гуляния весной:
На сосиски, на сардельки
Нас порубит ряд мясной!

До свиданья, мальчик добрый,
Что подкармливал не раз:
Ты в салатах, ты в хот-догах,
Может быть, узнаешь нас!
(голос диктора)
Колбасы "Полиграф". От чистого сердца - для честных людей!

Радио Дурдом FM - это диагноз! А мы продолжаем наш репортаж со старособакинского чемпиномата, за время перерыва к нам вернулась Никифоровна, изрядно покусанная и поцарапанная, очень грустная, и лучше пока её не трогать. Погода тоже погрустнела, солнце скрылось за тучами. Низко летающие ласточки сшибают с деда ушанку, Питрович настолько устал, что даже не матерится. Но несмотря на похолодание, страсти только разгораются. Вокруг поля собралась уже вся деревня, не считая жителей соседних. Вижу, на трибунах появился милицейский мегафон, где сама милиция - неизвестно. Левый сектор центральной трибуны изо всех сил поддерживает бабку Симу, дающую оклемавшейся Анютке ценные указания. Но вот заканчиваются последние приготовления, и на поле выходит собака Жучка. Или Жуч? С такого расстояния не разглядеть, ну и ладно. Судья дает начало четвертого тайма! По-е-ха-ли! Внучка за бабку, бабка за дедку... Ух, как Жучка вцепилась-то куда! Внучка визжит, но рук не отпускает. Какие мужественные девушки у нас в деревнях - ничего не жалеют ради победы! И репка шатается, да, она шатается! Вперёд, "Красный хрен"! Как выяснила Никифоровна, команда назвалась в честь армейской газеты, издававшейся в этих краях в годы Гражданской войны. Много воды утекло с тех пор, но страна помнит своих героев, и рождает новых, ничем не уступающих прежним, например - таких как эти, изо всех сил тянущие гигантскую репу, хрипя, срывая мозоли, упираясь всеми четырьмя лапами - поаплодируем же им стоя, они заслужили такую честь! Но что-то я заговорился, а тем временем опять оборвался трос! И резинка внучкиной юбки - ну что ей сегодня так не везёт. Зато как везёт зрителям... Да, репка что надо. Тем не менее, команда не теряет боевого духа и готовится к новому заходу. Над полем собираются тяжелые тучи, похоже, скоро будет дождь - такая изменчивая погода у нас в краях. Но народу на трибунах только прибавляется, болельщики уже ставят самогон - кто на репку, кто на "Красный хрен". Левая трибуна подняла громадный транспарант "Хрен репки мудренее", а вот правая выступает не очень удачно, кто-то даже начал скандировать "Вперёд, Сельдерей!", когда у нас сегодня на поле "Красный Хрен", а команду "Вперёд, Сельдерей!" дисквалифицировали за злостное пинание сарая. Тем временем, напряжение нарастает... Простите, не заметил, когда успела выйти кошка. Поприветствуем Мурку! Свисток! И вновь закипело, и забурлило, и понеслось! Репка шатается, как Пизанская башня в бурю, уже на двух тросах висит истекающий потом дед, четвёртую лопату бабка ломает об его лысину, кошка дерёт Жучку за уши, та лишь сильнее сжимает челюсти на внучкином заду, трибуны ревут, трибуны вопят, "Даёёёёёёшь!!!" - кричит Никифоровна, где-то вдали сверкнули первые молнии - гроза собирается над деревней. Боже мой, боже мой! Опять неудача! Это не репка - просто монстр какой-то. Магнитом её там, что ли, держит? Унылая команда уходит с поля. Неужели это всё? Кто бы мог предсказать такой конец, какая была борьба! Бедная Никифоровна, она чуть ли ни плачет, я сам с трудом сдерживаю слёзы... Но что это? Не верю своим глазам, команда возвращается на поле! Оказывается, у них есть ещё один игрок, не входящий в постоянный состав. Вот так тёмная лошадка! Но по правде, это - Мыш....кааааа... Никифоровна, ты тоже это видишь? Ничего себе мышка! Дорогие радиослушатели, если вы когда-либо видели мышь ростом с хорошего баскетболиста и такими же мускулами...
- Да ето всё аномалия магнитная наша. Говорила ж - чёрти што после неё растёт...
- Это Никифоровна была, мне снова приходится её прервать, потому что Мышка уже подходит к репке железобетонными шагами и пробует тросы на прочность. Судя по знакам Питровича, нужно привязать ещё один. У бедной репки уже весь хохол изодран, но, как говорится, против Мышки не попрёшь. Аномалии это, или ещё что - кто знает. Главное - результат. А то, что мыши здесь такие - неизвестно, какой здесь сыр, какое молоко, какие коровы, какая трава... Оооо, какая трава...Так, не отвлекаемся, не отвлекаемся. Потому что судья уже объявил начало пятьдесят четвёртого забега. Ух-нем, ух-нем - скандируют матросы! Да, мышка - суперзвезда! А на поле появляется группа поддержки в красных юбочках - под цвет команды - и начинает строить пирамиду Хеопса. Вот! Вот! Репка уже на подходе! Так и прёт, ох, как прёт... Ась, Кефировна? Да туман - это ж от дожжя, от дожжя... Ооо! Похоже, дело принимает серьёзный оборот! На северном краю поля появляется отряд ковбоев Хаггис, на южном - ряды индейцев Там-тампакс. Предстоит решительная схватка! Они сошлись, волна и камень, навоз и солнце - день чудесный... Тяни, тяни, Супермышь!... Никифоровна, взгляни, какая кругом красота - а мы сидим в навозе и тянем кота за хвост... Что? Ой, товарищи, тьфу, дорогие радиослушатели, она выходит, выходит! Да, да! Давай! Красный хрен, Красный ХРЕН!! Опасный момент! УРААААААА!!!!! ГОООООлос сорвал... Вытянули репку!! Болельщики ворвались на поле, смяв сарай по дороге, и качают чемпионов на руках, ногах, голове в потоках дождя - лиловых, сиреневых, красных... Боже, что творится на стадионе! Это величайшая победа всех времён и народов! Никифоровна снова убежала интервьюировать, на этот раз - Мышку. Удачи ей. А мы завершаем репортаж из Старых Собак. С вами были специальный корреспондент Фома, Никифоровна, какой-то кирпич с глазами...Так, не отвлекаемся. На этом мы вообще завершаем репортаж, потому что поздно уже плакать. Радио Дурдом FM - это диагноз! Приятного вам отдыха, дорогие радиослушатели, и до новых встреч!