Любимые строки из французской классической поэзии

ЛЮБИМЫЕ СТРОКИ

ИЗ ФРАНЦУЗСКОЙ КЛАССИЧЕСКОЙ ПОЭЗИИ

В ПЕРЕВОДЕ

МАРИНЫ МИРИМСКОЙ

       С О Д Е Р Ж А Н И Е
- ПЬЕР РОНСАР
- ЛУИЗА ЛАБЕ
- ПЬЕР-ЖАН БЕРАНЖЕ
- МАРСЕЛИНА ДЕБОРД-ВАЛЬМОР
- АЛЬФОНС де ЛАМАРТИН
- ВИКТОР ГЮГО
- ЖЕРАР де НЕРВАЛЬ
- АЛЬФРЕД де МЮССЕ
- ТЕОФИЛЬ ГОТЬЕ
- ШАРЛЬ БОДЛЕР
- АРМАН СЮЛЛИ ПРЮДОМ
- СТЕФАН МАЛЛАРМЕ
- ПОЛЬ ВЕРЛЕН
- АРТЮР РЕМБО
- ЖЕРМЕН НУВО
- ПОЛЬ-ЖАН ТУЛЕ
- ФРАНСИС ЖАММ
- МОРИС КАРЕМ
- ЖАК ПРЕВЕР
- ЖАК БРЕЛЬ
- ГРАФИНЯ де ДИ
- МАРИ де ФРАНС
- ГИ де МОПАССАН
- АНРИ де РЕНЬЕ
- ПОЛЬ ВАЛЕРИ
- ПЬЕР РЕВЕРДИ
- РУБЕН МЕЛИК
- РОБЕР ДЕСНОС
- ШАРЛЬ КРО


П Ь Е Р РОНСАР
 
VII сонет к Кассандре

Хотя, дразня, и любишь ты порой
Зажечь в моей душе, твоем владенье,
Не только страсть, но гнев и осужденье,
Увлечена коварною игрой,

Хоть горек мне сплошных печалей рой,
Но от тебя и боль мне наслажденье:
Ты любишь жизнь, но мне претит раденье
Ее продлить, пускай не быть второй.

Но если и судил мне Бог смириться,
Прошу, оставь мне жизнь, моя царица.
На твой алтарь я верность положу.

Прими ее и не грози расправой.
Не может жертвы требовать кровавой
Та красота, которой я служу.

П Ь Е Р Р О Н С А Р

III сонет к Кассандре

Любовь тугие натянула стрелы –
Горячие лучи прекрасных глаз,
И факелом душа моя зажглась:
Кого не поразит стрелок умелый!

Вдоль милого липа рукою смелой
Густую сеть раскинула, смеясь,
И сердце мне опутала тотчас
Той сетью золотой, как колос спелый.

Что я поделать мог! Стрелок так нежен,
Так пламя горячо и так безбрежен,
Неудержим поток ее кудрей,

Что я, про все забыв, попался в сети.
Но есть ли что-нибудь милей на свете
Златых цепей владычицы моей?

П Ь Е Р РОНСАР

К Мари

Посылаю вам этот пакет.
В нем цветы, что росли накануне
И назавтра погибли бы втуне,
Не пошли я сегодня букет.

Так и вы, мой лазоревый цвет,
Вы бурлите, как пена в буруне,
Но и вы покоритесь фортуне.
Это, прелесть моя, не секрет.

Время быстро летит, моя Дама.
Как усталое время летит!
Вы надулись, глядите упрямо.

Слишком скоро коса заблестит.
Так не будьте ко мне безучастны.
Полюбите, пока вы прекрасны.

П Ь Е Р РОНСАР

VI сонет к Кассандре

Сеть солнечных волос, и ротик алый –
Цветок благоухающих полей,
И шея, та, которой нет белей,
И эти очи - светлые опалы,

И нежный лоб, и губы как кораллы,
И руки, словно крылья лебедей,
И завязь расцветающих грудей,
И взлет бровей, и ушки, что так малы, -

Все родило любовь в моей душе,
Которая, чреватая уже,
Давно в себе таила зерна страсти.

Как только жил я раньше, не пойму,
Не чувствуя бессмертной этой власти,
Не подчиняясь року своему!


П Ь Е Р Р О Н С А Р

II сонет к Кассандре

Составленный из прелестей старинных
И новых черт, Кассандры милый нрав,
Очарованьем юным заблистав,
Пленил и молодых, и старцев чинных.

Любовь летит на крыльях лебединых,
Их в поднебесье вольно распластав,
И мне дарит средь всех бессмертных прав
Прекрасные глаза в ресницах длинных.

Она сошла, подобная богиням,
Из своего жилища в небе синем,
С тех пор моей душе покоя нет.

Любовь по жилам бурно заструилась
И мне дала единственную милость:
С восторгом созерцать ее портрет.

П Ь Е Р Р О Н С А Р

К Мари

Ленивица Мари! Пора вставать, уж поздно!
Давно веселый стриж щебечет в высоте,
И юный соловей поет своей мечте,
Хоть капельку любви вымаливая слезно.

Пойдемте в сад. Роса в траве блистает звездно,
Ромашки стебли гнут в изящной простоте,
Тяжелый шмель жужжит на розовом кусте,
Том, что поили вы вчера так грациозно.

Я помню, вечером вы обещали мне,
Что раньше всех других проснетесь на рассвете.
Но сомкнуты глаза, спокойна грудь во сне.

Как сладко утром спят все девушки на свете!
Я поцелую вам глаза и грудь сто раз,
Чтоб только научить вставать пораньше вас.


П Ь Е Р Р О Н С А Р

Любовь к Кассандре

Кто хочет увидать, как, повелитель властный,
Любовь, идя на штурм, в полон меня берет,
То в пламя вдруг швырнет, то погружает в лед,
Величье обретя в моей судьбе злосчастной;

Кто хочет увидать, как юноша в напрасной
Надежде, что ни день, предмет свой тайный ждет, -
Поймет, меня прочтя, всю тяжесть тех невзгод,
К которым Бог с моей богиней безучастны;

Поймет он, что любовь лишает нас ума,
Она - наш милый ад, прекрасная тюрьма,
Великолепный склеп, скрывающий надежду;

Что человек в любви - обманутый слепец,
Велением судьбы избравший, наконец,
Себе в поводыри глупца или невежду.

II Ь Е Р Р О Н С А Р

Кассандре

Из книги «Оды»

Пойдем-ка утром в сад, малышка.
Там ветер, юркий шалунишка,
С поникшей розы платье рвет.
Она была, как ты, румяна,
Но вот увяла слишком рано
И никогда не оживет.

На слишком маленькой площадке
Слинял пурпур, опали складки.
Что с нею сталось, посмотри!
Природа-мачеха жестока:
Все лучшее, что видит око,
Не доживает до зари.

Так торопись, моя родная:
Пока живешь, забот не зная,
Срывая юности цветы,
Не отвергай любовной ласки.
Ведь так недолго ждать развязки:
Увянет роза красоты.


Л У И З А Л А Б Е

Сонет

Ах, если бы, на грудь к нему склоняясь,
Мне ощутить горячей крови ток,
Когда бы мне войти в его чертог,
Хотя б недолго счастью предаваясь;

Ах, если б он, волос моих касаясь,
Почти неслышно прошептать мне мог:
«Подруга, как бы ни был мир жесток,
Пройдем всю жизнь, с тобой не расставаясь»;

Когда бы я, любимых уст ища,
Цвела, как лавр, в объятиях плюща,
И смерть-завистница вдруг захотела

Разъединить влюбленных навсегда, -
С каким бы наслаждением тогда
Я отдала ей трепетное тело!

Л У И З А Л А Б Е

Сонет

Пока слеза еще свободно льется,
И в памяти твой давний образ жив,
И голос мой, рыданья победив,
К тебе, чтоб быть услышанным, несется,

Пока под пальцами дрожит и бьется
Жеманной лютни ласковый мотив,
И разум, связь былую ощутив,
С мечтой тебя понять не расстается,

Я не хочу, не в силах умереть.
Но лишь смогу из памяти стереть
Твой взгляд живой, и высохнут ресницы,

Иссякнет голос, упадет рука,
Померкнет ум, - тогда наверняка
Гаси, о смерть, пожар моей денницы.

П Ь Е Р – Ж А Н Б Е Р А Н Ж Е

Чердак

Я здесь, с тобой, свидетель доли трудной,
Чердак, где жил в веселой нищете,
Где знал любовь подружки безрассудной
И пел друзьям, как птица в высоте.
О, двадцать лет, о, юность золотая,
Когда смешил и глупый, и мудрец!
Я хохотал, на свой шестой взлетая,
Когда ты юн, то и чердак дворец.

Каким он был, клянусь, в том нет секрета:
Диван, и стол, и фикус на окне,
Трехногий стул, и три строфы сонета
Куском угля коряво на стене,
И свет зари, и радости простые.
Во имя их, восторженный юнец,
Так много раз закладывал часы я.
Когда ты юн, то и чердак дворец.

Лизетта, ба! Опять ты в новой шляпке.
Ну что ж, привет! Всегда ты хороша.
Уже к окну прилаживаешь тряпки
От глаз чужих, волнуясь и спеша.
Летит к ногам кокетливое платье.
Я был любим, но знал ли я, творец,
Кто покупал все это. О проклятье!
Когда ты юн, то и чердак дворец.

Под грозный рев мортир кроилась карта.
Мне не забыть друзей заздравный хор.
Мы пили за победу Бонапарта,
И в голосах звенел такой задор,
Так ликовали мы под звон стаканов!
И каждый был за истину борец:
«Да здравствует народ! Долой тиранов!»
Когда ты юн, то и чердак дворец.

Ну, мне пора. Прощай! Какая жалость,
Что эти дни так страшно далеки!
Я б мог отдать всю жизнь, что мне осталась,
За эти невозвратные деньки,
Чтоб испытать опять безумство страсти
И, как давно тот маленький хитрец,
Украсить жизнь надеждами на счастье.
Когда ты юн, то и чердак дворец.


П Ь Е Р – Ж А Н Б Е Р А Н Ж Е

У каждого свой вкус

Не жаль отдать, чтоб молодость вернуть,
Богатства Ротшильда, Вольтера славу,
Но многие всей жизни видят суть
Совсем в другом, не мудрствуя лукаво.

О, сколько их, которым невдомек,
Что деньги - не всегда богатства мера,
И кто отдаст за полный кошелек
И двадцать лет, и славу, и Вольтера.


П Ь Е Р – Ж А Н Б Е Р А Н Ж Е

Бедная женщина

Колючий снег сечет без сожаленья.
В его мельканье чуть видна,
Пред Нотр-Дам склонилась на колени
Старушка нищенка одна.
Она слепа, больна, едва одета.
А ветер воет все сильней.
Бредет зимой как будто среди лета.
Ах! Будем милосердны к ней!

Теперь любой, бесспорно, удивится,
Узнав, что в юные года
Она была великою певицей,
Была прекрасна и горда.
Во всем Париже не было, наверно.
Ее изящней и стройней,
и юноши клялись ей в страсти верной.
Ах! Будем милосердны к ней!

Бывало, от театра среди ночи
Летел ее кабриолет
И ей толпа кричала что есть мочи
Протяжно «Браво! браво!» вслед.
Наперебой кружились кавалеры,
Ее встречая у дверей,
И комплементы сыпали без меры.
Ах! Будем милосердны к ней!

Когда искусства ей венки сплетали
И жизнь была любовь сама,
Каким великолепием блистали
Ее парижские дома!
Сверкала бронза, в люстрах, словно звезды,
Играли россыпи огней,
И ласточки на крышах вили гнезда.
Ах! Будем милосердны к ней!

И вот пришло внезапное несчастье:
Глаза ей погасивший вдруг,
Разбивший дивный голос в одночасье,
Жизнь искалечивший недуг.
И та рука, что всем помочь умела,
Которой не было верней,
Теперь сама протянута несмело.
Ах! Будем милосердны к ней!

Жестокий холод умножает муки,
Немые пальцы не разжать.
Ее больные, скрюченные руки
Не в силах четки удержать.
И чтоб она могла, пускай немного,
Хотя бы на закате дней
Поверить наконец в людей и в Бога,
Ах! Будем милосердны к ней!


П Ь Е Р – Ж А Н Б Е Р А Н Ж Е

Добрая старушка

Придет к вам старость, милая подруга,
А вместе с нею смерть придет моя.
Твердит нам стрелка рокового круга
О бренности людского бытия.
Ученья моего не забывайте,
Как, знаю, не забудете меня,
И песни друга тихо напевайте
Старушкой у домашнего огня.

Быть может, под морщинами заметят
Следы меня пленившей красоты
И спросят вас: «Он кто, один на свете,
Оставивший вам слезы и мечты?»
Как я любил вас, юным передайте,
Как ревновал порой, судьбу кляня,
И песни друга тихо напевайте
Старушкой у домашнего огня.

А если спросят: «Вы его любили?»,
С улыбкою вы скажете: «О да!» –
«Он делал зло? Вы с ним несчастны были?»
Ответите вы гордо: «Никогда!»

Мою игру на лютне вспоминайте,
Как пели струны, ласково звеня,
И песни друга тихо напевайте
Старушкой у домашнего огня.

Над Францией вы плакали со мною.
Пускай услышит молодой народ,
Что много пролетело над страною,
Губя посевы, злобных непогод.
Но, как и я, надежду им внушайте:
Наш край дождется солнечного дня,
И песни друга тихо напевайте
Старушкой у домашнего огня.

Мой друг! Когда забудет свет поэта,
Страданья ваши притупив слегка,
И свежие фиалки у портрета
Весной спокойней будет класть рука,
Свой взор угасший к небу поднимайте, -
Нас примет мир иной, соединя, -
И песни друга тихо напевайте
Старушкой у домашнего огня.


М А Р С Е Л И Н А Д Е Б О Р Д – В А Л Ь М О Р

Вечерние колокола

Когда вечерний звон, упав на дно долины,
Тебе напомнит вновь, что краток миг единый
И что любовь и друг ушли при свете дня,
Зови меня, зови меня.

Когда вечерний звон в молчании глубоком
До слуха долетит и в сердце одиноком
Слова моей любви рассыплются звеня,
Люби меня, люби меня.

Когда вечерний звон тебя тревогой гложет,
У времени спроси; оно сказать лишь может,
Что рядом ты найдешь, навеки сохраня,
Одну меня, одну меня.

Когда вечерний звон несет печаль разлуки,
Я верю: ты придешь, и колокола звуки
Польются для тебя, напевами пьяня,
И для меня, и для меня.


М А Р С Е Л И Н А Д Е Б О Р Д - В А Л Ь М О Р

Отрешенность

Есть беды без имен, несчастья без названий.
Они меняют день на сумерки страданий.
И больше жалоб нет, и невозможна речь,
И горькая слеза уже не в силах течь.
Не думает моряк, изведав ураганы,
С каких светил беда летит на океаны,
Не все ль ему равно! От бури не уйдешь,
И прошлое лишь тень, и ожиданье - ложь.
Когда теряешь вдруг в самом себе опору,
Когда ушла любовь ж все не мило взору,
Когда, устав страдать, бессильно меркнет он,
К тому, что не сбылось, все так же устремлен, -
Тогда дрожащий луч, надежды луч прощальный
Блеснет в кромешной тьме и догорит печальный.


М А Р С Е Л И Н А Д Е Б О Р Д – В А Л Ь М О Р

Воспоминание

Когда он побледнел в тот день и голос милый,
Раздавшийся едва, вдруг, задрожав, погас,
Когда его глаза, в которых боль застыла,
Вошедшая в меня, моих искали глаз,
Когда их жгучий блеск /Господь, куда мне деться
От этого огня!/
Проник на дно души и опалил мне сердце, -
Он не любил меня.


М А Р С Е Л И Н А Д Е Б О Р Д – В А Л Ь М О Р

Одинокое гнездо

Лети, моя душа, над суетной толпою,
Как птица, воспари в пространство голубое.
Лети и прикоснись в сияющей дали
К моей большой любви, невидимой с земли.

Я жажду тишины, покоя и забвенья,
Я ухожу в себя, ища уединенья,
Из своего гнезда, где скрыт страданья стон,
Вдали от суеты я слышу бег времен.

Под дверью грохоча, столетье мчится мимо,
С собой в небытие неся неумолимо
Злодеев имена – бурьяна жухлый цвет –
И милых нам имен лазоревый букет.

Лети, моя душа, над суетной толпою,
Как птица воспари в пространство голубое,
Лети и прикоснись в сияющей дали
К моей большой любви, невидимой с земли.


М А Р С Е Л И Н А Д Е Б О Р Д - В А Л Ь М О Р

Розы Саади

Я утром роз букет несла тебе, мой милый,
Но слишком много их за пояс положила
Напрягся поясок натянутой струной,

И лопнули узлы. И роз поток свободный,
Взлетевший на ветру, поплыл по ряби водной
И в море унесен нахлынувшей волной.

Рубиновым огнем зажглась волна морская,
А платье все хранит волшебный запах мая.
Порой вечернею вдохни подарок мой.


М А Р С Е Л И Н А Д Е Б О Р Д – В А Л Ь М О Р

Молитва

Не дай мне умереть от старости морозной,
Создав меня на свет для чистых слез любви.
Зови свое дитя среди стихии грозной.
Мне ночь страшна. Не в ночь, а в день меня зови.

Познавшая любовь, я к смерти не готова.
Будь милостив, Господь, не дай мне смертных мук.
Позволь коснуться вновь дыханья дорогого,
Которое спасет меня от зимних вьюг.

Позволь его обнять и чистым двум сердцам
Пред вечностью седой в одно соединиться.
Не в том ли добрый знак - ты это видишь сам –
В стремленье наших душ в одном порыве слиться!


М А Р С Е Л И Н А Д Е Б О Р Д – В А Л Ь М О Р

Зарницы

Бури любви, благородные, чистые бури,
Полны стенающих гнезд в предвечернем пурпуре,
Полны цветов и печально мятущихся птиц, -
Лишь в небесах опустевших не видно зарниц.


М А Р С Е Л И Н А Д Е Б О Р Д – В А Л Ь М О Р

Что вы сделали?

Сердце отдала –
Ваше получила.
Сердце отдала –
Стала жизнь светла.

Ваше отдано –
Про свое забыла.
Ваше отдано –
Пусто и темно.

Каждый плод и лист,
Каждый цветик скромный,
Каждый плод и лист
Ярок и душист.

Как могли отнять
Вы, мой суд верховный,
Навсегда отнять
Эту благодать!

Как грустит малыш,
Матерью забытый,
Как грустит малыш
/Боже мой, услышь!/,


Так и я скорблю
В мире без защиты,
Так и я скорблю
И люблю, люблю.

Знаете ль, что вновь
В жизни одинокой
Знаете ль, что вновь
К вам придет любовь?

Будете мечтать
Вы в тоске глубокой,
Будете мечтать
Обо мне опять.

И настанет срок –
У дверей вот этих,
Лишь настанет срок,
Прозвучит звонок

И ответит глас:
«Нет ее на свете».
В этот горький час
Кто утешит вас?


М А Р С Е Л И Н А Д Е Б О Р Д – В А Л Ь М О Р

Идите с миром

Идите с миром, горе-друг!
Меня довольно вы терзали,
Меня довольно чаровали,
Причина стольких тяжких мук,
Любовь моя, мой горе-друг.

Освобожусь я от оков,
И только имя как святыня
Во мне останется отныне,
Как целый мир, как жизни зов.
Падет тяжелый груз оков.

Тревожит мысль меня подчас,
Что совершила что-то злое
И это жизнь моим судьею,
Чтоб наказать, послала вас, -
Я с грустью думаю подчас.

Сначала музыку, и свет,
и детский смех, и танцы-грезы
Я знала. После были слезы,
И ночь как смерть, и лампы свет.
Ни танцев нет, ни грезы нет.

Идите свой прекрасный путь –
Веселой ласточки паренье.
Любовь в моем стихотворенье.
Идите с миром. В добрый путь!
Гнет ваших рук пора стряхнуть.

Позвольте лишь в тиши ночей
Слезой в молитву вашу влиться.
Она не смочит вам ресницы,
Но все ж тихонечко о ней
Подумайте в тиши ночей.


М А Р С Е Л И Н А Д Е Б О Р Д – В А Л Ь М О Р

Моя комната

Тучи вьются стайкой
Прямо у окна.
В комнате хозяйкой
Бледная луна.

Там, внизу, в долине,
Жизни торжество.
Мне ж везде пустыня,
Если нет его.

Шью цветы шелками,
Нету им числа,
А душа слезами,
Кровью изошла.

Небо голубое
Звездами блестит,
Ураган порою
За окном свистит.

Вон стоит унылый
Старый визави,
Стул - свидетель милый
Прожитой любви.

Стянут лентой черной,
Боль мою тая,
Он стоит покорный,
Грустный, как и я.


А Л Ь Ф О Н С де Л А М А Р Т И Н

Озеро

Толкаемый всю жизнь к далеким побережьям,
Влекомый в те края, где вечной ночи тень,
Заброшу ль якорь свой в потоке лет безбрежном
В один лишь только день?

О, озеро мое! Ты мне все так же мило.
Ее уж год как нет. Один, печали полн,
На камень я сажусь, где так она любила
Сидеть у самых волн.

Ты пенилось, кроша обветренные скалы,
Хлестало что есть сил по рваным их бокам,
И гнало искры брызг, и щедро рассыпало
К божественным ногам.

Однажды / помнишь ли? / мы плыли и молчали.
Молчали и гребцы, в свой труд погружены.
В вечерней тишине лишь весла в такт стучали
Мелодии волны.

И вдруг неясный звук, с земными несравнимый,
Мне берег, полный чар, в ночной тиши принес;
Умолкла песнь волны, и голос, мной любимый,
Печально произнес:

«Останови свой бег, стремительное время,
Часы останови.
Дай снова испытать мне радостное бремя
Прекрасных дней любви,

На свете много есть несчастных, тех, что просят:
«Пусть время все быстрей для нас одних течет,
Счастливых позабыв, и пусть оно уносит
Тяжелый груз забот».

А я прошу лишь миг у жизни. Нет ответа.
Летят мгновенья прочь.
«О ночь, не уходи!» - молю. Но час рассвета
Спешит рассеять ночь.

Так будем же любить, с глухой стихией споря:
Не вечна и любовь.
Нет гавани у нас; ведь время, как и море,
Не знает берегов».

Печаль в душе моей: то счастье опьяненья,
Что нам дала любовь к медлительным волнам,
Уходит навсегда быстрее, чем мгновения
Что горе дало нам.

Уходят счастья дни и нам не оставляют
Ни памяти порой, ни тени, ни следа.
Нам время их дает и время отнимает.
Воротит ли когда?

Порог небытия, загадочная вечность!
Куда вы скрыли дни, что отняли у нас?
Вернете ли восторг, счастливую беспечность
Еще хотя б на час?

Блеск озера, леса, пещер немые своды
Моложе с каждым днем, им вечно тленья нет.
Так сбереги для нас, краса земной природы,
Хоть память прежних лет.

Пускай она живет в смеющихся откосах,
В покое светлых волн, и в шуме непогод,
И в елях голубых над озером, и в плесах,
И в скалах пусть живет,

И в легком ветерке, который чуть трепещет,
В просторах берегов, в серебряной звезде,
Когда она в ночи белесым светом блещет
На дремлющей воде.

В поникшем тростнике, вздыхающем устало,
В осенней желтизне бегущей вдаль стерни,
Чтоб то, что видит глаз, отныне повторяло:
«Любили и они!»


А Л Ь Ф О Н С де Л А М А Р Т И Н

Ласточка
К мадемуазель де Виньи

О, ласточка! Свой дом тебе открыл я.
Сядь рядом, отдохни от суеты,
Сомкни свои натруженные крылья.
Ну, разве я не странник, как и ты?

Пустыня эта нас объединила,
Я нахожу в себе твои черты.
Давай поплачем вместе, друг мой милый.
Ну, разве не покинут я, как ты?

Ведь скоро и тебя с родимой крыши
Судьба погонит в холод пустоты.
Дай под окном тебя укрою в нише.
Ну, разве не изгнанник я, как ты?

Весенний день встречаешь ты порханьем.
Птенцы кричат, открыли жадно рты.
Твоих детей согрею я дыханьем.
О, много ль матерей таких, как ты?

Ты видишь, я по родине тоскую,
К ней обращаю все свои мечты.
Неси домой надежды ветвь святую.
Ну разве я не птица, как и ты?

Тиран презренный горло сжал народу.
Передо мной все двери заперты.
Но чтоб вернуть любимую свободу,
Не покорю ль я небо, как и ты?


А Л Ь Ф О Н С д е Л А М А Р Т И Н

Осень

Приветствую опять печальный вечер года:
Последний ясный день, последнюю листву.
Твой траур золотой понятен мне, природа, -
Такою же тоской наполнен и живу.

Прощай, пора цветов! Уходят жизни соки.
У маленькой тропы стою я, одинок,
И бледный солнца луч, скользящий, невысокий,
Пройдя сквозь толщу крон, едва коснулся ног.

Друг осень, твой конец - само очарованье,
Улыбка серых глаз тускла и нетверда.
И губы шлют в ответ улыбку расставанья:
Ведь смерть уже спешит закрыть их навсегда.

Итак, я ухожу, раскрыла зев могила.
Я думаю о том, как краток жизни срок,
И падает мой взгляд на то, что было мило,
На радости, вкусить которых я не смог.

Горячую слезу я посылаю жизни,
Долине, солнцу шлю последний свой привет,
Последнее прости, любовь моя - отчизне,
Где воздух так душист, так нежен солнца свет.

Я допиваю жизнь, изменчивую чашу,
В которой был нектар с отравой пополам,
И больше никогда остаток дней не скрашу
Тем медом, что на дне еще остался там.

Возможно, жизнь могла смягчить мои страданья,
Послать мне счастья дни в покое и тиши,
И где-нибудь в толпе я встретил бы вниманье
Неведомой еще, но близкой мне души.

Но нет, завял цветок и над землей витает
Последний аромат, разлившийся вокруг.
Душа оторвалась, душа летит и тает
В далекой синеве, как мелодичный звук.


АЛ Ь Ф О Н С де Л А М А Р Т И Н

Увядшая роза

Раздавленный цветок! Лежишь ты, умирая,
В ладони бережной моей.
Капризный ветерок сломал тебя, играя
Сгубил, порхая, соловей?

Нет, с платья на балу упала ты случайно,
И приговор толпы был скор.
И вот лежишь в ночи эмблемою печальной
Живых цветов, твоих сестер.

Веселая толпа рвала молчанье ночи,
Потом красавица одна
В притихший темный сад швырнула что есть мочи
Комок измятый из окна.

Я, сборщик колосков и всех сокровищ лета,
Тебя увидел на пути.
Твой нежный аромат иссякнул, но не это
Я так хочу в тебе найти!

Засни же навсегда. Я поздно, к сожаленью,
Пришел спасти тебя от зла.
Но слышишь ли в груди горячее биенье?
Моя мечта не умерла.


В И К Т О Р Г Ю Г О

Из цикла «Искусство быть дедом»

Жанна вступает в жизнь

Малышка говорит - о том, чего не знает;
Цветы и облака она упоминает,
Лепечет о волнах, лесах, небесном своде,
О гнездах - обо всей неведомой природе.
Она еще не спит - в глазах улыбка бденья,
А на губах уже витают сновиденья.
Слабеет голосок, звучит невнятно, сонно,
А добрый старый дед ей внемлет восхищенно.


В И К Т О Р Г Ю Г О

Из цикла «Искусство быть дедом»

Луна

Я к Жанне подошел. Она в траве зеленой
Разглядывала мир с улыбкой удивленной.
- Что хочешь ты, дружок? - Люблю я радость дать
Детишкам. И к тому ж занятно наблюдать
Те мысли, что стремглав рождает ум ребенка.
- Хочу смотреть зверей! - сказала Жанна звонко.
Тогда я показал девчушке муравья.
Но рада ли была красавица моя?
Плечами поведя и сморщившись невольно,
- Зверь должен быть большой, - сказала недовольно,
Огромное всегда детей к себе манит,
Таинственность и страх их тянет, как магнит.
Зовет их океан натужным, хриплым пеньем
И радуют ветра неистовым свистеньем.
- Слона-то у меня и нету под рукой.
Быть может, - я спросил, - есть зверь еще какой?
- Там! - пальчик подняла и смотрит вверх несмело.
Огромная луна, всходя, уже горела.


В И К Т О Р Г Ю Г О

Из цикла «Искусство быть дедом»

В полях

Пред земной красотой упадаю я ниц,
Нежный дед, как детей, и растений и птиц.
Не обидят зверей никогда мои внуки.
Я учу их простой и прекрасной науке:
Не пугая играть, веселиться без зла,
Чтобы доброй всегда их улыбка была.
Дети жизнь берегут, рады каждой былинке.
Осторожно брожу я в лугу по тропинке,
Среди трав и цветов, в изумрудном раю,
Слышу пенье детей и себе говорю:
Детям знать не дано, что зловещие птицы
И над ними летят, что мелькают страницы
Книги судеб, что тех, кто от церкви далек,
Но наивен и чист, любит истинно Бог.


В И К Т О Р Г Ю Г О

Из цикла «Искусство быть дедом»

Другой

Милый Жорж, подрастай! Горькой старости муки
Так умеют смягчать нам любимые внуки!
В невеселый наш дом возвращают они
Жизнь и радость, как в те улетевшие дни.
Детский смех веселит и родит умиленье,
На пороге моем сотрясает каменья.
Так хорош этот взгляд, так наивен, так мил,
Что готовы забыть мы про ужас могил.
Оживают цветы, что когда-то увяли,
Мы опять далеки от забот и печали,
Снова счастливы мы от любых пустяков,
И свободна душа от цепей, от оков.
Дедом став, будто вновь ты вернулся к рассвету –
Пусть немудрую, я понял истину эту:
Ведь, играя с детьми, веселясь без затей,
Мы и сами спешим превратиться в детей.
И друг к другу летят и сплетаются тонко
Грешный ум старика и невинность ребенка.


В И К Т О Р Г Ю Г О

Из цикла «Искусство быть дедом»

* * *

Лес! своих малышей я за ручки возьму.
Углубимся втроем мы в его полутьму.
Там мы встретим косуль, ускользающих тенью,
Там пятнистый олень пронесется в смятенье,
Каждый шорох ловя в этом мраке густом,
Где стальные клыки .ждут за каждым кустом.
Там деревья бегут, отступая в пространство.
Там узнаем мы рай, мир любви, постоянства,
Где закон бытия / как он мудр и как прост! / -
Не прожить на земле без любви и без гнезд.
Там ловил Феокрит в час вечерней прохлады
Ускользающий шаг грациозной менады.
Так приятно с детьми прогуляться в лесу!
Это счастье / его через жизнь пронесу / -
- Слышать их голоса: Жорж кричит что-то Жанне,
Отвечает она, и в глазах обожанье.
Патриарх будет так ребятишек вести,
Чтоб поели они, наигрались в пути,
Чтоб набрали цветов, много ягод душистых!
О блаженный покой, шепот листьев росистых!
Ароматы пьянят, и в апрельскую новь
Все мое существо наполняет любовь.


В И К Т О Р Г Ю Г О

Из цикла «Искусство быть дедом»

XXX

Что за земля? В душе грохочущая буря.
Как в море странники, несемся мы в сумбуре
И, принимая риф за пристань средь зыбей,
В безумной чехарде желаний и скорбей,
В печалях, радостях, восторгах, криках, спорах,
Неверных ласках тех коварных шлюх, которых
Зовем Тщеславием, Везением, Судьбой,
Перед Иовами, что не в ладу с собой,
Перед Паскалями, чей разум жгут сомненья,
В порочном, мерзостном, чудовищном сплетенье
Пап, королей, вождей - исчадий Сатаны,
Под воротом судьбы, - мы все осуждены
Бледнеть перед косой хозяйки гордой - Смерти, -
Среди обманчивой и зыбкой круговерти,
Коловращения привычных катастроф,
Средь инквизиции пылающих костров,
Под знаком траура, в паденьях неизбежных
Чтим абсолют вещей бесхитростных и нежных.
Имеющие ум, открытый для добра,
Пред темным будущим, безрадостным вчера,
Прогрессом скованным, изрезанным цепями,
Средь крови льющейся, под черными ветвями
И ветром, воющим средь плачущих небес,
Под стоны страждущих и дикий рев повес,
В поставленном вверх дном тупом существованье,
Где правда и добро скитаются в изгнанье,
Где даже лучшие злонравием грешат,
Мы любим созерцать через земной наш ад,
Сквозь мрачный парус бед, заполонивший воздух.
Блаженную страну в рассыпавшихся звездах.
Видать, отвлекся Бог, над нами суд верша, -
И вот сидит поэт, качая малыша.


В И К Т О Р Г Ю Г О

Из цикла «Искусство быть дедом»

Царапина

Царапину содрать уже успела Жанна,
И сразу кровь пошла и разболелась рана.
Она, меня найдя, капризно говорит:
- Вот, дедушка, смотри, как пальчик мой болит!
Но старый дед ворчит, и Жанна плачет горько.
- Помиримся скорей, мой птенчик, моя зорька! –
Не выдержав, шепчу. – Ну, улыбнись скорей!
Она летит ко мне, и обнялись мы с ней.
- О, я тебя люблю и больше не обижу, -
Преважно говорит и льнет ко мне все ближе.
И снова наш союз ничем не возмутить:
Она благоволит, а я спешу простить.


В И К Т О Р Г Ю Г О

Из цикла «Искусство быть дедом»

Х Х Х

Сказала Жанна раз служанке Мариетте:
- Мой дедушка так мил, добрее всех на свете.
Его я не боюсь - он самый лучший дед.
Сердиться у него и времени-то нет:
С утра уж он в саду и розы поливает
И только скажет нам, когда жара бывает:
«Старайтесь не ходить с открытой головой.
И лучше вам в тени держаться, под листвой.
По лестнице, прошу, ходите осторожно:
Удариться легко об острый мрамор можно.
Не надо пса дразнить - не укусил бы он.
Играйте!» - И уйдет - пора косить газон.


В И К Т О Р Г Ю Г О

Из цикла «Искусство быть дедом»

Потревоженная радость

Они трепещут, убегая,
Как два испуганных зверька.
Блондиночка мала, другая
Черноволоса, высока.

Сейчас под колокольней старой
Бросали юноши цветы,
Когда они кружились парой,
Июньским солнцем залиты.

Они вернулись от фонтана,
Который весь плющом зарос.
Клен говорил: «Люблю, Сюзанна!»,
«Люблю, Нинон!» - вздыхал утес.

И вдруг из башни: «Прочь, дурнушки!» –
Им крикнул черный человек.
От страха вздрогнули подружки,
И обратились ножки в бег.

И как ручей весь вытек танец,
И скрылся взгляд во тьме ресниц,
И вспыхнул на щеках румянец –
Летят, как стая зябких птиц.

Деревья замерли от страха,
Тревожно ветви опустив,
Где подхватить любая птаха
Спешила простенький мотив.

Но встрепенулся дуб: «Лишь пенье
Осилить может эту власть.
Ну что нам злобное шипенье –
Ведь песня в небо поднялась».

А воробей, шалун проворный,
«Не знаю, чем же, - говорит, -
Так недоволен этот черный,
Что плачут девушки навзрыд».

И слышит он ответ виолы:
«Понять нетрудно, что к чему.
Над розой так и вьются пчелы,
А совы любят только тьму».



В И К Т О Р Г Ю Г О

Из цикла «Искусство быть дедом»

XXX

Я чувствую порой, что взят из скверны мира.
 Мой стих - вулкана зев, тяжелая секира.
Душа моя в огне.
Как дикий ураган, согнувший дуб могучий,
Я в ярости дрожу, и мрамор лавой жгучей
Становится во мне.

Нет правды! Писарям опора солдафоны.
Юстиция и суд, священники и жены –
Все лгут, кругом позор.
С согласья алтаря творятся преступленья,
Законы - кровь людей, и истина в смущенье
Краснеет, пряча взор.

Зловещий блеск корон у нас над головою,
Храм - ад; и затмевают праздники порою
Голубизну небес.
Душа моя - корабль, что гибнет в океане.
Лжет церковь - нет добра, кровавые деянья
Вершит не Бог, а бес.

О, где мне взять слова, чтоб поразить тиранов,
Чтоб мерзость обличить всех Библий, всех Коранов,
Всех кодексов земных?
Из горла рвется крик ужасной катастрофы.
Хватают и когтят разгневанные строфы
Софистов записных.

Я бледен, я разбит, от гнева ум мутится,
Как будто черный рой стервятников кружится, -
Я слышу крыльев звон.
Повсюду скорбь, война, повсюду боль и слезы.
И месть во мне растет. Но вот я вижу розы –
И я почти смирен.


В И К Т О Р Г Ю Г О

Из цикла «Искусство быть дедом»

Весна

Все блещет, все кипит, веселье, кутерьма.
Пернатых яркий день совсем сведет с ума.
Улыбку я хочу в безбрежности увидеть.
К чему ссылать добро, король, и ненавидеть?
И можно ль помешать весне? Она пришла,
И вам уж не изгнать ни света, ни тепла.
Ей не надеть ярма, она вольна, и счастье
Изгнанника отнять уже не в вашей власти.
Удержите ли ширь разлившейся волны,
Отнимете ль восторг пленительной весны,
Несущей по земле хмельные ароматы,
Блеск солнца и громов веселые раскаты?
Нет. Что же, царствуйте. Я вас готов простить.
Старайтесь дольше власть из рук не отпустить.
Я мародерствую, как наш правитель гордый.
Как он срывает власть, так я рукою твердой
Рву жимолости ветвь и уношу в свой дом.
Когда же надо мной на дереве большом
Взъерошенный певец с подругой ищет ссоры,
Я, хоть и не при чем, пускаюсь в уговоры.
Лишь, гнев изобразив, я вдруг произнесу:
«Спокойно, господа, мир должен быть в лесу!» -
И ссоры больше нет: сближает страх влюбленных.
Нет у меня ручья, скалы, полей зеленых,
Газон мой очень мал и к морю весь приник,
И пресный водоем прозрачен, как родник.
Мне мил мой островок: простор над головою,
Орел парит, звезда блестит порой ночною,
Неистовый Борей крыла свои простер.
И скромный клин земли, и голубой простор –
Все для меня; трава, цветущие растенья
Мне шлют свою любовь, и гордое забвенье
Во мне растет. Но я, хозяин здешних мест,
Когда-нибудь еще припомню вдруг, что есть
На свете человек, коварный и лукавый,
Кто гонит веселясь, воюет для забавы.
Пускай я одинок пред синевой морской,
Но всей душой вобрав безбрежность, и покой,
И лиру ветерка, поющую о лете,
Я слышу, как в саду, резвясь, смеются дети.


В И К Т О Р Г Ю Г О

Из цикла «Искусство быть дедом»

XXX

Хоть женщина моя не очень велика,
Но азбука любви и ей уже близка:
Всегда красивой быть, улыбкой глаз задорных,
Искусно привлекать и самых непокорных;
Тянуться к дорогим для женщин пустякам:
Букетам, ниткам бус, узорным лоскуткам;
Быть рядом с существом сухим, неблагодарным
Лазурью в небесах, сияньем лучезарным.
Постигла Жанна все: ей три - немало лет,
Она в моем дому как самый яркий свет,
Она мой аромат, восторг и опьяненье,
Она одна дарит поэту вдохновенье.
Но как же рядом с ней строка моя бедна!
Когда в шифон и газ разрядится она,
Получит алый бант, ботиночки-игрушки, -
Движения ее - порханье резвой мушки.
Все гармонично в ней - одежда и душа.
Вся в лентах, кружевах девчушка хороша.
Прелестное дитя по долгу и по праву,
И славное ее начало мне по нраву.


В И К Т О Р Г Ю Г О

Из цикла «Созерцания»

Ibo

Зачем на небе, в этой медной
Глухой стене
В пустыне сумрачной и бледной,
На глубине,

Зачем в святилище свободном,
В стране без дна,
Где спит под саваном холодным
Голубизна,

Таить великие основы,
Законов суть?
Я в высоту, стряхнув оковы,
Направил путь.

Не манит, человек угрюмый,
Вас небосвод,
Он не тревожит ваши думы,
Вам чужд полет.

Король, что будет между нами,
Знать не хочу.
О истина, взмахнув крылами,
К тебе лечу.

Ты красоты бросаешь зерна
И свет идей
В сердца, что вечно непокорны,
В умы людей.

Свобода, вера, пусть вы скрыты,
Венок из роз
Для украшенья и защиты
Я вам принес.

Мерцают сумрачные блестки
Во тьме густой.
Они как Бога отголоски
Над высотой.

К бездонным пропастям приучен
Я с детства был.
Я птица; чтоб подняться к тучам,
Мне хватит сил.

Я птица; обо мне с любовью
Амос мечтал,
К святого Марка изголовью
Я прилетал.

Я птица гриф, в котором слито
Два существа.
Крыло орла во мне сокрыто
И грива льва.

Да, я крылат. Лечу и к буре
Как к торжеству
И к успокоенной лазури
Я ввысь плыву.

Из мира серости и скуки
Шагаю прочь
Вверх по ступеням - здесь науки
Темны, как ночь.

Нелегок шаг, черны ступени.
Ну что же, пусть.
Но если надо, и по тени
Я поднимусь.

Известно вам: легка дорога
В небесный храм,
Когда я слышу голос Бога.
Известно вам,

Что я дойду до звезд хрустальных
Как по ножу,
Что на ступенях вертикальных
Не задрожу.

О человек, в годину смуты
Будь как Антей,
Будь сильным в трудные минуты,
Как Прометей.

Похить с небес огонь священный,
 Отбрось корысть,
И тайны прикоснись нетленной,
И вознесись.

Дрожишь в домишке ты дырявом
Под вой ветров,
Не защищен обычным правом
Твой ветхий кров.

Всегда невежество твой жребий
И нищета,
Забота вечная о хлебе,
Ночь, пустота.

Воспрянь же, мученик печальный
Судьбы своей,
Сорви покров с великой тайны,
Сорви смелей!

Придет конец поре ненастной,
Забрезжил свет.
Любовь рисует лик неясный
Грядущих лет.

Мы все живем во власти Бога
И бытия.
И если тайн у жизни много,
То разум я.

И вот иду, взбираюсь снова
По синеве.
Моя душа взлететь готова
К Иегове.

Свирепый бард, я полон муки,
Я весь - борьба.
Рождает яростные звуки
Мой рот - труба.

Свирепый бард, и я мечтаю
И вой ветров
В одну мелодию мешаю
С рычаньем строф.

Подобно чуткому атлету,
Я полон сил.
И я за волосы комету
С небес тащил.

Я все решу, мыслитель бледный,
Смятенный маг,
Достигну зоны заповедной.
Да будет так!

Не спрятать тайну под волнами –
Все на виду.
Мне не страшны вода и пламя –
Я все пройду.

Открою Библию - в словесность
Всегда я вхож –
И обнаженным в неизвестность
Проникну все ж.

Достигну края бездн открытых
В созвездье Рак,
Где жала молний ядовитых
Пронзают мрак.

У врат святых, судьбой ведомый,
Свой путь прерву.
И если рявкнете вы, громы,
Я зареву.


В И К Т О Р Г Ю Г О

Из цикла «Лучи и тени»

 Гитара
 
Гонсалес пел, склоняясь к карабину:
«Кто здесь из вас
Сеньору знал, встречал мою Сабину
Хотя бы раз?
Пляши и пой, селянин! С гор слетая,
Сгустилась тьма.
Далекие ветра родного края
Сведут с ума.

Кому-нибудь певунью Антекерры
Пришлось ли знать?
Есть у нее несноснее холеры
Старуха мать.
Совой в ночи вопила баба злая -
Визг, кутерьма.
Далекие ветра родного края
Сведут с ума.

Селянин, пой, пляши! Лови мгновенья,
Пока живешь!
Лукавый взгляд, суливший наслажденья,
Был так хорош!
Подай слепым, - бредут, куда не зная,
В руках сума.

Далекие ветра родного края
Сведут с ума.

Пройдется в черном бархатном корсаже –
Ну так мила,
Что безобразной королева даже
Пред ней была.
Ни дать ни взять, инфанта молодая
Она сама.
Далекие ветра родного края
Сведут с ума.

Король сказал, племяннику однажды:
«О дон Руис,
За поцелуй ее исполню каждый
Ее каприз,
Отдам владенья все, до Уругвая,
Дворцы, дома».
Далекие ветра родного края
Сведут с ума.

Не суждено ей было стать моею -
Я наг и бос,
Но и за взгляд я все преодолею,
Презренный пес.
Не сокрушит меня напасть любая
Болезнь, тюрьма.
Далекие ветра родного края
Сведут с ума!

Мы встретились однажды среди лета.
Рука в руке
Она с сестрой бежала в море света
Играть к реке.
Смотрю с восторгом: ножка-то какая!
Легка, пряма.
Далекие ветра родного края
Сведут с ума.

Я был готов за ней, пастух влюбленный,
Всегда, везде,
Как Цезарь, Клеопатрой опьяненный,
Ходить в узде,
Ни молнии вокруг не замечая
И ни грома.
Далекие ветра родного края
Сведут с ума.

Пляши и пой! Все продано Сабиной,
Что только есть:
И ножка та, и облик голубиный,
Любовь и честь.
Горит на ней цепочка золотая -
Не задарма.
Далекие ветра родного края
Сведут с ума.

Богатый граф!.. К чему бы прислониться? -
Я вдруг устал.
Она ушла. И, может быть, в столицу
Их путь лежал.
А может быть... Дорога вековая
Всегда нема.
Далекие ветра родного края
Сведут с ума.

Лишь только раз перед моим жилищем
Она прошла –
И все мне тлен, и пахнет пепелищем,
Вся жизнь - зола.
Кинжал в чехле. Деревня дорогая,
Где ты, эхма?
Далекие ветра родного края
Свели с ума».


В И К Т О Р Г Ю Г О

Из цикла «Открытые окна»

Утро. – В дремоте

Я слышу голоса. Луч света век коснулся.
Бьет колокол, народ к обедне потянулся,
Купальщики кричат, то тише, то слышней;
Щебечет стая птиц и Жанна вместе с ней.
Вот Жорж позвал сестру. Скребок визжит о крышу;
В проулке за углом я конский топот слышу.
Скрипит коса - стригут газон любимый мой;
Крик кровельщиков, лязг - они идут домой.
В порту тяжелый свист, лебедок скрип, шипенье,
Приносит ветер к нам воинственное пенье.
На набережной гул, французские слова.
«Спасибо», «Добрый день», - доносится едва.
Уж поздно - надо мной малиновка пропела.
Стук молота вдали я слышу то и дело.
Вода блестит; пыхтя, плетется пароход.
Огромный океан и плачет и поет.


В И К Т О Р Г Ю Г О

Из цикла «Внутренние голоса»

Корова

Пред фермой белою, где в полдень старичок
Так любит в летний зной укрыться в холодок,
Где куры в мусоре копаются проворно,
Мотая гребнями и склевывая зерна,
Где пес, хранитель сна, внимает в конуре,
Как утра страж, петух слагает гимн заре,
Стояла гордая огромная корова
Окраса белого и светло-золотого,
Такая нежная, как оленуха-мать.
И прибежали к ней детей четыре-пять,
С густыми гривами, жемчужными зубами,
Грязнее старых стен, с обветренными лбами,
Пронзительно зовя совсем уж малышей,
Кто может без труда подлезть под брюхо ей.
Она стояла так, с отсутствующим видом,
Великодушная, не чуткая к обидам,
Терпела пальцы их спокойно и легко,
И через сотни пор сочилось молоко.
Кормилица, она отдать была готова
Сокровище свое, а бока расписного,
Как леопарда бок, едва касалась дрожь,
И взгляд был устремлен куда - не разберешь.
Природа мудрая, наш дом и наша сила!
Мать милосердная, ты всех нас приютила.
Мы все с тобой, жрецы и тела и души,
Поэты, критики, артисты, торгаши,
Мы все пристроились под необъятным боком,
Висим со всех сторон на вымени широком.
И вот как раз, когда с голодным блеском глаз
Мы властно требуем, чтоб ты кормила нас,
Бальзамом солнечным сердца пересыщаем,
Его и в плоть, и в кровь, и в разум обращаем,
Берем леса, поля, деревья и цветы,
В забвении себя о Боге грезишь ты.


ВИКТОР ГЮГО

Из цикла «Созерцания»

Прояснение

Сияет океан под уходящей тучей.
Волна отчаялась в своей борьбе кипучей,
И стала видной вдруг подводная скала,
И сонная вода весь берег обняла.
И растворяются в такие дни покоя
Зло, зависть, мрак, зима, - уходит все плохое,
И даже мертвые твердят живущим нам:
Люби, душой оттай, тянись к другим губам
Живыми, нежными, горячими устами;
О ты, постигший тень, познай святое пламя,
Раскрой глаза и грудь, вбирай в себя сердца,
Всей кожей впитывай, без края и конца,
Священный тот нектар, что делает счастливым.
Великий горний мир нисходит к нам приливом:
Трава торопится пробиться сквозь гудрон,
И голоса из гнезд летят со всех сторон.
Горит душа. Листва трепещет молодая;
Как женщина, земля раскинулась живая,
И, славя новый день, сто голосов поют.
Мы слышим шум ветров, звучат любовь и труд.
Мир звуков: лязг замков, и шторы колыханье,
И звонкое зари - кобылы белой - ржанье.
Вот воробей, летя, как разум озорной,
Резвится и шалит с улыбчивой волной,
Играет с ветром жук, с орлом играет пена,
И вышел хлебороб, и пишет он степенно
Страницу, где звучит поэзия зерна;
 И сеть рыбацкая морских даров полна.
И перья облаков и чешуя морская
Слились в один пейзаж, за горизонтом тая:
Ведь море как дракон, как птицы облака.
И вот неясный свет касается слегка
Прекрасной матери, скользит по колыбели,
Ложится на поля, цветы и еле-еле
Доходит до могил, что дремлют пол крестом,
И в бездну катится, и тает как фантом,
Целуя тусклую темнеющую воду.
Повсюду мир; Господь взирает на природу.


В И К Т О Р Г Ю Г О

Из цикла «Две песни»

Песня деда

Танцуйте, юные девицы,
Скорей в кружок!
Не могут вами надивиться
Леса, лужок.

Танцуйте, маленькие дивы,
Скорей в кружок!
Ваш танец в тех, кому милы вы,
Огонь зажег.

Танцуйте дружно, озорницы,
Скорей в кружок!
Вздохнут учебников страницы
По вас разок.

Танцуйте, милые малютки,
Скорей в кружок!
Чтоб хлопать вам, покинут утки
Свой бережок.

Танцуйте, маленькие феи,
Скорей в кружок!
В венках из роз, зари светлее!
Еще шажок!


Танцуйте, будущие дамы,
Скорей в кружок!
Весь пол мужской, покорный самый,
У ваших ног.


ВИКТОР ГЮГО

Из цикла «Возмездие»

XXX

Франция моя! В паденье,
У тирана под пятой,
Ты услышишь голос мщенья,
Голос грозный и святой.

Твой изгнанник там, где волны
И звезда на берегу,
Обратится, гнева полный,
К ненавистному врагу.

И слова тоски и муки,
Вдруг возникшие в ночи,
Вознесутся, словно руки,
Обнажившие мечи.

Дрогнут горы и заблещут
Черной гранью на юру,
И деревья затрепещут
Волосами на ветру.

Голос, колокол мой звонкий,
 Воронье вспугнет с ветвей
И могильный стебель тонкий
Растревожит у церквей.

Крикну я: «Позор убийцам,
Злобной своре подлецов!»
 И для мщенья кровопийцам
Призову в ряды бойцов.

И воспрянут молодые,
Увлекая за собой.
А проспят свой час живые,
Встанут мертвые на бой.


Ж Е Р А Р де Н Е Р В А Л Ь

Аллея Люксембургского сада

Она идет, ребенок чистый,
Резва, как птичка на кустах.
В ее руке цветок лучистый,
Простая песня на устах.

Не ей ли быть со мною рядом,
Поверить сердцу моему
И осветить единым взглядом
Мою путающую тьму?

Но нет, былое не вернется.
Весенний луч, исчез вдали,
Чужая юность, песня, солнце
Мелькнули счастьем - и прошли.


Ж Е Р А Р де Н Е Р В А Л Ь

Пробуждение в экипаже

Как побежденные в пылу безумной схватки.
Деревья вдоль пути несутся в беспорядке;
Волнуется земля, и ветер штормовой
Швыряет град камней над самой головой.

Пол колокольный звон среди полей зеленых
Мелькает целый рой домишек побеленных
Под черепицей крыш, и кажется тогда,
Что это белых коз проносятся стада.

и горы валятся, шатаясь, как калеки,
И, обвивая их, шипят удавы-реки,
Готовые сомкнуть свой смертоносный круг.
Швырнуло дилижанс - и я проснулся вдруг.


Ж Е Р А Р де Н Е Р В А Л Ь

Бабушка

Четвертый год, как бабушки не стало,
Ушла старушка добрая моя.
Сплотившись перед гробом, вся семья
В дни погребенья искренне рыдала.

А я стоял у бабушкиных ног
Скорее удивленно, чем печально.
«Хотя б слезинку выронил случайно!» –
Я помню, кто-то бросил мне упрек.

Потом пришли иные впечатления,
И быстро горе шумное прошло.
Сменялись в жизни радости и зло,
И все забыли тяжкие мгновенья.

Лишь я все плачу, думая о ней,
О той душе, что так была близка мне.
Как имя не стирается на камне,
Так память не становится бледней.


Ж Е Р А Р де Н Е Р В А Л Ь

Черная точка

Кто, глаз не отводя, на солнце мог взглянуть,
Тот замечал пятно, холодное, как ртуть,
Слепящее глаза оттенком синеватым.

Когда я молод был и безрассудно смел,
Я только раз один на солнце посмотрел
И связан навсегда теперь с пятном проклятым.

Куда ни погляжу, везде стоит оно,
Знак траура, всегда зловещее пятно,
Как будто только мне принадлежит по праву.

Спокойно улеглось меж счастием и мной.
О горе, горе мне! Один орел степной
Бестрепетно глядит на Солнце и на Славу!


Ж Е Р А Р де Н Е Р В А Л Ь

Апрель

Сверкает солнце, стены грея,
Пыль появилась, дни длиннее,
Теплей, короче вечера.
Пока деревья сном объяты,
Но стали будто красноваты,
Угрюмо-черные вчера.

Я не люблю весны начало.
Еще пройдет дождей немало,
Пушком оденутся сады.
Тогда она, искрясь улыбкой,
Играя молодостью гибкой,
Как нимфа, выйдет из воды.


Ж Е Р А Р де НЕ Р В А Л Ь

Благородные и лакеи

Герои наших книг, дворяне старины,
Набыченные лбы и дантовские лица.
Их мощные тела давно погребены,
Но корни и в земле сумели утвердиться.

Когда б они могли сегодня в мир вернуться,
На правнуков своих взглянуть со стороны,
Тех, кто в особняках среди министров вьются,
Подобострастия и алчности полны,

В корсетах, париках и икрах накладных,
Тщедушных выродков, распущенных и вздорных,
Они бы дочерей припомнили своих,
Сменивших кровь дворян на кровь лакеев черных.


Ж Е Р А Р де Н Е Р В А Л Ь
       
Фантазия

Напев старинный. За него не жаль
Отдать всех Веберов и всех Россини.
Он душу мне тревожит и поныне.
Какая в нем щемящая печаль!

Я представляю милые картины,
На двести лет назад летя с мечтой;
Зеленый холм лежит среди долины,
В часы заката чудно золотой.

А вот теперь кирпичный замок вижу, -
Блестит на солнце красное стекло, -
И через парк иду к реке поближе,
Где от ромашек все белым-бело.

А за окном в старинном одеянье
Блондинка шлет мне ласку черных глаз.
Я знал ее в другом существованье,
О ней одной мечтаю и сейчас.


А Л Ь Ф Р Е Д де М Ю С С Е

Венеция

Венеция румяна,
Вода, и та багряна.
Ни лодки рыбака,
Ни огонька.

Лишь лев бронзовогривый
Глядит на вал ленивый
И лапу вдаль простер
В морской простор.

Луна над молом всходит.
Суда и яхты водят,
Как цапли, среди вод
Свой хоровод.

Их флаги на свиданье
Сошлись в густом тумане
И кружат на волне
В глубоком сне.

Луна плывет, блистая,
И тучка золотая
Скрывает лишь на миг
Печальный лик.

Спустил монашек черный
Свой капюшон просторный,
И складки на глаза
Бегут скользя.

Изгибы улиц длинных,
Ряд портиков старинных,
Античные дворцы,
 Церквей зубцы,

Решетки вырезные
И улицы сквозные,
Со статуями в рост,
Залив и мост, -

Все как оцепенело,
Лишь стража то и дело
Обходит вдоль канал
И арсенал.

Ах, в сумерках душистых
Магнолий серебристых
Красотка не одна
Ждет у окна.

И перед маскарадом
Играет маска взглядом
В блестящем, как кристалл,
Стекле зеркал.

В постели благовонной
С улыбкой полусонной
Ванина ждет, томясь,
Свиданья час.

В ночи гондола скрыла
Любовь Марии милой,
И мандолины звук
Звенит вокруг.

В стране, подобной чуду,
Любовь цветет повсюду,
Мы все хотим сберечь
Безумство встреч.

Часы палаццо Дожей
Из года в год, о Боже!
Унылый счет минут
И дней ведут.

А нам, моя царица,
Легко, считая, сбиться,
Устами сколько раз
Коснусь я вас.

Сочтем ли все объятья,
Горячих рук пожатья,
Следы счастливых слез,
И нег, и грез?


А Л Ь Ф Р Е Д де М Ю С С Е

Мадам де Менессье

- Знавал я девочку с добрейшими глазами,
Такую нежную, как мотылек весной.
- Был мальчуган один; надутый и смешной,
Он Байрона любил и танцы вечерами.

Далекая пора! Ты снова перед нами.
Совсем забыв о том, что старость за спиной,
Мы детство вспомнили с улыбкой озорной,
Как эхо легкое, веселое, как пламя.

Лишь труса жизни бег сумеет испугать.
Пускай перед ростком падет стена гнилая!
О память, добрая и мудрая, как мать,

Нежна твоя рука, ведешь ты утешая.
Звон погремушки, взгляд, и вздох, и запах мая
Ты можешь до конца на сердце сохранять.


А Л Ь Ф Р Е Д де М Ю С С Е

Сонет

Предзимье. Чувствую его озноб приятный;
Солома на стерне не гнется под пятой,
Сороку манит луг с копною ароматной,
А в замке камелек проснулся золотой.

Пора в дорогу мне. Зимой прошедшей той
Вернулся я в Париж, мой город благодатный,
Увидел в дымке Лувр, припомнил путь обратный:
 Свист ветра, крик возниц за городской чертой.

Я так любил с зимой, как и с тобою встречи:
Над Сеной ряд огней, людей промокших плечи, -
Летел, судьба моя, припасть к твоим следам

И пить твой долгий взор в уюте и покое
Благословенных стен. Ну мог ли знать такое,
Что сердцем вы ко мне изменитесь, мадам!


А Л Ь Ф Р Е Д де М Ю С С Е

Сын Тициана

Беатриче Донато. Как пенье органа
Имя, облик земной неземной красоты.
В этой белой груди, в теле, чуждом изъяна,
Сердце верное, чувства и мысли чисты.

Чтоб вернуть ей бессмертие, сын Тициана
На холсте воплотил дорогие черты,
И с тех пор бесполезно пылились холсты,
Были праздными руки его постоянно.

Кто б ты ни был, прохожий, вражду заглуши,
Полюбуйся любимой моей от души.
Верю я: и твоя хороша несказанно.

Слава - тлен; как бы ни был прекрасен портрет,
Он не стоит /и в этом сомнения нет/
Поцелуя модели, живой и желанной.


А Л Ь Ф Р Е Д де М Ю С С Е

Сонет читателю

Привыкнув к образцам античности стремиться,
Тебе привет я слал на первой же странице,
Но книжка в этот раз улыбками бедна,
Читатель мой, теперь плохие времена.

Уходят шум побед, веселый рой традиций,
Поверженных богов, монархов имена,
Сюзанна, что моей премудростью гордится,
И Ламартин, кому сомнительна она.

Политика у нас несчастье из несчастий.
Господь меня храни от этакой напасти:
Сегодня красным быть, а завтра белым? Нет.

Пускай меня прочтут, и ни к чему интриги.
А если имена и спутаю я в книге,
Пусть это будут лишь Нинон или Нинетт.


А Л Ь Ф Р Е Д де М Ю С С Е

Мадам М.

Нет, если б снова горькое страданье
В погибшем сердце ожило хоть раз,
Нет, если бы в своем очарованье
Звезда надежды надо мной зажглась,

Нет, если б ты, прелестное созданье,
Дарила мне в улыбке милых глаз
И ласковую жалость, и вниманье,
- Я б не посмел любить тебя сейчас.

Но он придет, тот миг великий вскоре,
Когда поймешь, как беспощаден свет,
И вспомнишь обожанье в тихом взоре.

Тогда найдешь и в радости и в горе
Воскресшую любовь в руке-опоре
И грустном сердце, ждавшем столько лет.



А Л Ь Ф Р Е Д де М Ю С С Е

К мадам Г.

Я знаю: дождь противный порою льет в дороге,
Ветра и пиль нещадно нас хлещут без конца,
Общенье через почту дает одни тревоги,
А утром огорчает несвежий цвет лица.

Я знаю, что на это решится лишь немногий:
Бывают ли жестоки влюбленные сердца?
Пусть спорит Элоиза с апломбом мудреца,
Но в зеркале гостиниц бываем мы убоги.

Я знаю: легкость туфли, чистейший ноготок,
Чулок ажурный, к платью приколотой цветок,
Муаровая лента в прическе - это счастье.

Мадам, скажите правду, согласны вы со мной?
Согласны. Беспокоюсь я думой лишь одной:
Ну, можно ли к любимой не проявить участья?


А Л Ь Ф Р Е Д де М Ю С С Е

Никогда

Я слышу «Никогда!» И в этот миг как раз
Аккорды Шуберта негромко зазвучали.
Как эхо - «Никогда!» А в бездне ваших глаз
Метнулись искорки лазурные печали,

И снова «Никогда!» Как вы бледны сейчас,
Тверды, как силуэт античный на медали,
И все ж смущение подобием вуали
Вам щеки залило, огнем сжигая вас.

Маркиза, как могли сказать вы слово это!
На дорогом лице не видел я привета,
Когда стоял дрожа и голову склоня.

Но синие глаза сказали мне другое.
И горько думал я: ну как стряслось такое,
Что сердце, как бутон, закрыто для меня!


А Л Ь Ф Р Е Д де М Ю С С Е

Сонет

Я Петрарку стал читать рано, с детских лет,
Так хотел с ним разделить славу хоть отчасти.
Он любил и пел любя; подлинный поэт,
Он постиг язык богов, слог великой страсти.

Будто музыка была у него во власти.
Как услышать стук сердец, он раскрыл секрет
И улыбкой был богат; ту улыбку счастья
Как алмазом высекал золотой стилет.

Те, кто теплые слова дарит мне порою,
Кто писал их мне вчера и забудет впредь,
Все равно благодарю вас я всей душою.

Мне Петрарка сердце дал, гений – нет, не скрою.
Я лишь руку протяну тем, кто будет петь,
Кто зовет меня любя, кто всегда со мною.


АЛЬФРЕД де МЮССЕ

Виктору Гюго

Сонет

Нам надо полюбить в презренном мире этом
Так много, чтобы знать, что нам всего милей:
Конфеты, океан, игру, простор полей,
Красавиц, лошадей, и лавр, и розы летом.

Нам надо мять цветы, умытые рассветом,
И лить немало слез, и провожать друзей, -
Ведь скоро загрустишь о старости своей
И радости, увы! расстанутся с поэтом.

О, сколько благ, мелькнув, исчезнут без следа!
Лишь добрый старый друг останется всегда.
Мы ссоримся порой, и вновь шагаем в ногу,

И верная рука касается руки,
И вспоминаем мы про общую дорогу,
И души живы вновь, и мы, как встарь, близки.


АЛЬФРЕД де МЮССЕ

Сонет

Встречаться всякий день и жаждать новых встреч,
Любить без хитростей, без козней и навета,
Друг другу не жалеть ни ласки, ни привета
И каждый миг тепла и радости сберечь.

Оттачивая мысль, все смутное отсечь,
Чтоб, словно летний день, была прозрачной речь,
И видеть в том пример бессмертный, как воспета
Лаура гением влюбленного поэта.

Живое, легкое, беспечное творенье,
Как ярок ваш венок и грациозен шаг
И вот к какой любви вы подали мне знак!

И, старое дитя безверья и смятенья,
Я слушал вас тогда и думал: « Без сомненья,
Пусть видят жизнь иной, но любят только так».


АЛЬ Ф Р Е Д де М Ю С С Е

Ульрике

Кто, Ульрика, нырнув, достичь сумеет бездны?
Ни цапля, ни матрос. Как воин, что, разбит,
Роняет на бегу доспехи, меч железный,
Так солнце на волнах лучи свои дробит.

Страдания твои и я понять не в силах:
Ведь бездны не достичь, о, падший ангел мой.
Когда приходишь ты, в глазах твоих унылых
Два мира вижу я души твоей больной.

И все-таки хочу во взор твой погрузиться,
Как тянется дитя склониться над водой.
Ты - знавшая любовь и боль большая птица,
Я - полный зависти и слишком молодой.


АЛЬФРЕД де М Ю С С Е

Альфреду Татте

Вы едете, мой друг. Дорога далека.
Пусть охают глупцы, бледнея от испуга.
Нелегким будет путь, но нет проводника
Надежней и смелей, чем милая подруга.

Я буду тосковать. От этого недуга
Меня одно, Альфред, спасет наверняка:
Надежда, что опять обнимем мы друг друга
И старость, подойдя, не сломит нас пока.

Вы вспомните хоть раз бок о бок с вашей милой,
О сердце, верностью горящем с большей силой,
Чем золотой орел на каске боевой,

Которое, смеясь над праздною молвой,
Навеки для других пути к себе закрыло
И лишь для вас хранит огонь нетленный свой.


А Л Ь Ф Р Е Д де М Ю С С Е

На смерть дочери Ренье

О, как огромна скорбь, о, как безумно горе!
Мы не были близки, лишь виделись подчас.
Беспечный, озорной, с улыбкой быстрых глаз,
Он мой ленивый ум будил когда-то в споре.

Потом я шел в театр и открывал не раз
Величье мастерства, блеск мысли в диком вздоре,
Который рассыпал Журден или Панкрас.
Кто мог сравниться с ним в лукавстве и задоре!

Так почему ж теперь, его почти не зная,
Смотрю я, онемев, и боль сжимает грудь:
Он проводил дитя в последний горький путь.

Хоть истинной порой бывает боль живая,
Она смущает нас, сомненья вызывая,
Лишь слезы никогда не могут обмануть.


АЛЬФРЕД де М Ю С С Е

Читателю двух пьес, которые следуют

Представь, читатель мой, что твой недобрый гений
Тебя заставил взять на оперу билет.
Не слушая того, о чем поют на сцене,
В партере ты сидишь, надушен, разодет.

Ты можешь получить немало впечатлений,
Забавных, а порой и тягостных мгновений.
Посредственный конец испортит весь сюжет.
Ох, мода - это бич, страшней недуга нет.

А книга, милый друг, тебе дарует то же
И больше, может быть, чем даст в театре ложа.
Прочти, мой бедный слог не очень-то браня.

Не нравится? Ну что ж, закрой ее спокойно.
Спектаклей рядовых она вполне достойна:
Ведь, с кресла не сходя, узнаешь ты меня.
 

АЛЬФРЕД де МЮССЕ

Альфреду Татте

«Жизнь! Недаром ее называем мы благом!» -
Как-то раз вечерком ты сказал мне, мой друг.
Живописный ландшафт простирался вокруг,
Твой любимый лесок зеленел за оврагом.

Кони мяли в цветах утопающий луг.
Солнце шло на покой. Мы поехали шагом.
Не ответив тебе, я задумался вдруг,
По тропинке скача, убегавшей зигзагом.

Я подумал: «Ты прав, это радость, я знаю,
Что пришлось мне прожить без забот, без нужды,
Первым ранним мечтам своим не изменяя,

И, подругу убрав незабудками мая,
Оставаться еще в тридцать лет молодым
И при этом прослыть старым другом - твоим».


АЛЬФРЕД де М Ю С С Е

Ей же

Когда печальный крик певуньи перелетной
Разбудит тишину пустеющих полей,
В лесу в своем гнезде среди листвы неплотной
Задумчиво порой ей вторит соловей.

Так вы, давнишний друг моих весенних дней,
Наперсница поры счастливой, беззаботной,
На зов моей любви ответили охотно,
Так трогая меня сердечностью своей.

Но счастливы ли вы? Само очарованье,
Твердите вы слова о грусти и страданье.
Есть в сердце и моем давнишний горький след.

Безумие любить кого-нибудь другого.
Кто может принести нам с берега чужого
Оставленный волной Офелии букет?


АЛЬФРЕД де М Ю С С Е

Читателю двух томов моих стихотворений

Вся юность в этой книжке новой,
Нежданной дочери моей,
И, разобрав ее толково,
Исправить много можно в ней.

Но нужно ль это, право слово?
Ведь жизнь меняется быстрей.
Лети, мой звонкий соловей,
Будь отражением былого.

Читатель мой, пойми творца,
Суди меня, лишь до конца
Прочтя сначала все страницы.

Ребенок - первый томик мой,
Пока что юноша - второй,
Но есть в нем зрелости крупицы.


АЛЬФРЕД д е М Ю С С Е

Грусть

Я в жизни утратил желанья,
Веселье, улыбки друзей
И гордость поэта, а с ней
И веру в свое дарованье.

Я правду постиг до корней
И понял тщету упованья
На доброе с нею свиданье,
Как с милой подругой моей.

И все-таки правда безмерна.
Ее не постигший, наверно,
Не знал ничего никогда.

Господь призовет меня вскоре.
Но видел я счастье и в горе,
Что слезы мог лить иногда.


АЛЬФРЕД де М Ю С С Е

Восход

Проснитесь, друг мой милый!
Буланая кобыла
Заржала под окном.
В предчувствии добычи
Чернеют когти птичьи
На рукаве цветном.

Стрелки, пажи и грумы,
Богатые костюмы,
Зеленый шелк, атлас,
Наездники, кареты,
Тугие арбалеты -
Все тут, все манит глаз.

Борзые в нетерпенье.
В охотничье везенье
Сегодня верю я.
Пора, настало время!
Помчимся, ногу в стремя,
Красавина моя!

Но прежде шарф набросьте
На грудь слоновой кости,
Встречая утра свет,

Чтоб зренье сохраняло
На складках одеяла
Ее горячий след.

Люблю смотреть, как утром
Ваш гребень с перламутром
Среди волос густых,
Их убирая, вьется.
А только ночь вернется,
Мы вновь растреплем их.

Дружок, поскачем смело!
Кобыла то и дело
Мотает головой,
И, как оружье славы,
Вздымает шут лукавый
Веселый зонтик свой.

Накиньте пух овечий
На ласковые плечи,
На черный шелк волос,
Чтоб вас в накидке тонкой
Как спящего ребенка
Из дома я унес.


Т Е О Ф И Л Ь Г О Т Ь Е

  Слепой

Слепец у тумбы тротуарной
Нахохлился, как днем сова.
Свистит на дудке в день базарный –
Все невпопад, все трын-трава.

Сыграв куплетец водевильный,
Нащупал нищенскую мзду
И, хмурый, как жилец могильный,
Побрел у пса на поводу.

Печален мир, лишенный света,
Однообразен и жесток.
Он слышит жизнь, как будто где-то
Неведомый шумит поток.

Бог весть, как он живет без веры,
Чем голова его полна,
В мозгу безумные химеры
Какие чертят письмена.

Вот так в венецианском мраке
Страдалец в каменном мешке
Тупым гвоздем выводит знаки,
И нет конца ночной тоске.

Но, может быть, когда косая
Погасит факел горьких лет,
Душа, над бездной повисая,
На небесах увидит свет.


Т Е О Ф И ЛЬ Г О Т Ь Е

Кармен

Худа цыганка, под глазами
Коричневая пелена,
Трудилась ночь над волосами,
Дубил ей кожу Сатана.

Все женщины сулят ей беды,
Мужчин же адский пламень сжег.
Архиепископ из Толедо
Сам мессу пел у этих ног.

Над головою взбит умело
Янтарно-бронзовый шиньон.
В алькове крошечное тело
Как мантией скрывает он.

Кармен бледна, а рот огромный
Как будто пьяный от побед,
Как перец красный, вероломный,
В крови сердец берущий цвет.

Дурнушка смуглая затмила
Красавиц снежной белизны.
Какая в ней таится сила,
Что даже старцы влюблены!

Она горчит, как соль морская,
И кажется - под небосвод
Венера, властная, нагая,
Вдруг вырвалась из пены вод.


Т Е О Ф И Л Ь Г О Т Ь Е

Пейзаж

Спят листы, вздыхая сонно,
Птицы смолкли, полумрак.
На границе небосклона,
Красной молнии зигзаг.

Слева реденький кустарник,
 Полустертые следы,
У глухой стены татарник,
Ивы гнутся у воды.

Справа поле. Ряской тонкой
Ров наполненный покрыт,
По дороге старушонка
С тяжкой ношей семенит.

И дорожные извивы,
Мчась за синий косогор,
Образуют прихотливый,
Ускользающий узор.


Т Е О Ф И Л Ь Е Г О Т Ь Е

Первая улыбка весны

Тогда как люди все активней
Бегут, у мелких дел в плену,
Мальчишка Март под рокот ливней,
Смеясь, готовит им весну.

Он тайно маргаритке сонной
Воротнички из шелка шьет
И ей из золота бутоны
Чеканит ночи напролет.

Как парикмахер, в сад фруктовый
Он отправляется, беля
Морозной кисточкой пуховой
Тугие почки миндаля.

Природа спит в своей постели,
А он идет в пустынный сад
Следить, чтоб ветки роз надели
Зеленый бархатный наряд,

Дроздом он свищет на приволье,
Звериным вторит голосам,
 Подснежники рассыпал в поле,
Фиалки сеет по лесам,

У родника, в глухой сторонке,
Там, где олень пугливо пьет,
Серебряный, прозрачно-звонкий
Бубенчик ландыша кует,

 
И капли алой земляники
Вам рассыпает средь травы,
И вьет венок из повилики,
Чтоб от лучей укрылись вы.

И лишь закончив подготовку,
Когда заботы позади,
К Апрелю повернув головку,
Кричит: «Пора, Весна, входи!»


Т Е О Ф И Л Ь Г О Т Ь Е

Змеиная нора

Вдоль стен, нагретых солнцем, среди вони,
Плетусь один у стока нечистот,
В соседстве грязных псов и лаццарони,
И грею кровь, холодную как лед.

Почти всю жизнь растративший напрасно,
Зажав в руке последний медный грош,
Тащусь ползком, бездумно, безучастно,
В прострации, когда и не живешь.

Озлобленный, ни для кого не милый,
На всей земле не нужный никому,
Мертвец, носящий груз своей могилы,
Я скоро смерть реальную приму.

Как только солнце скроется за тучей,
Бреду в свою нору, к себе домой,
На дно моей тоски змеей тягучей
Вползаю вновь, холодный и немой.


Ш А Р Л Ь Б О Д Л Е Р

Веселый мертвец

В этой жирной земле, где кишат слизняки,
Яму вырою сам, чтоб меня в ней зарыли,
Чтобы тело, уйдя от забот и тоски,
Как акула в волне, отдыхало в могиле.

Мне противны гробы, завещанья мерзки.
Прочь фальшивую скорбь и рыданья о гнили!
Лучше б вороны, плоть разорвав на куски,
Жуткий остов, глумясь, до конца обнажили.

Черви, стая слепцов, разгуляйтесь смелей!
Смерть зовет вас на пир, так пируйте же с ней,
О философы тьмы, виртуозы гниенья!

Торопите распад, веселитесь круша.
Все я в жизни познал, все изведал мученья,
В мертвом теле давно омертвела душа.



ШАРЛЬ БОДЛЕР

Кот
Мой добрый кот, приди ко мне и ляг
На грудь, что пламенем объята.
Люблю смотреть в глаза, где стынет мрак,
Где смесь металла и агата.

Порой, когда неспешная рука
Скользит по спинке эластичной,
И будто током бьет меня слегка,
И звук я слышу мелодичный,

Я вспоминаю женщину мою.
Она как ты, мой кот прекрасный.
Я в ней твое лукавство узнаю,

Ловлю и аромат опасный,
Плывущий с головы до смуглых ног,
И взгляд холодный, как клинок.


ШАРЛЬ БОДЛЕР

Надтреснутый колокол

Есть грусть приятная - вечернею порой
Пригреться у огня, гудящего в камине.
Мелькает в голове воспоминаний рой
Под мерный перезвон в туманной зимней стыне.

Счастливый колокол, пока еще живой!
Пусть горло медное теперь и старовато,
Несется через ночь тревожный голос твой,
Как окрик на посту бывалого солдата.

Мой старый колокол, и я, как ты, разбит.
Сквозь сон мне чудится, что голос твой звучит
Как стоны горькие под грудами убитых

Несчастных раненых, хрипящих и забытых
В кровавом месиве, которым рок судил
В тисках окончить жизнь без помощи, без сил.


Ш А Р Л Ь Б О Д Л Е Р

Музыка

Как в море в музыку я ухожу порой -
Бездонны их глубины,
Плыву к звезде своей через туман сырой,
Сквозь волны-исполины.

Они в гремящей тьме встают на стремена,
Горбами выгнув спины.
И брезжит свет вдали, и ветром грудь полна,
Как парус из холстины.

Несет меня вперед шальной девятый вал,
Над бездною качает,
Швыряет как корабль, который мглу и шквал

С покорностью встречает.
И скова мертвый штиль, и как морская соль -
Отчаянье и боль.


Ш А Р Л Ь Б О Д Л Е Р

Альбатрос

Чтоб как-то скрасить жизнь среди снастей и тросов,
Свой отупляющий, однообразный труд,
Частенько моряки красавцев альбатросов,
Ловя среди морей, с собою в путь берут.

Швырнут их на корабль рукою огрубелой,
Небесных королей, что были так горды,
И сникнут крылья вдруг бессильной грудой белой,
Ненужные теперь, как весла без воды.

Развенчанный король, он жалкий, вялый, кроткий,
Готовый все стерпеть несчастный инвалид:
Тот рвется подражать смешной его походке,
А этот табаком бедняге в клюв смолит.

Вот так и ты, поэт. Как демон урагана,
Что реет среди стрел, над тучами смеясь,
Ты лишний на земле, и крылья великана,
Нескладно тяжелы, тебя толкают в грязь.


Ш А Р Л Ь Б О Д Л Е Р

Враг

Вот и юность прошла, пролетела как буря.
Нет, не солнце я знал, только гроз череду.
Тучи сыпали град, мрачно брови нахмуря,
Облетели плоды в разоренном саду.

Незаметно мой ум тронул осень глухую.
Как смогу я теперь обойтись без лопат?
Много черных могил в эту пору лихую
После полой воды, заливавшей мой сад.

Цвет мечтаний моих, ты найдешь ли, багряный,
В этой почве скупой, словно берег песчаный,
Тот мистический сок, что поит лепестки?

Время жизнь нашу пьет, и из крови остылой
Утомленных сердец, провозвестник тоски,
Враг незримый растет, наливается силой.


Ш А Р Л Ь Б О Д Л Е Р

Красота

Я ослепительна, как мраморный кумир.
О грудь прекрасную разбилось вас немало,
Поэты смертные, кого любовь сжигала,
Простая, чистая и вечная, как мир.

Как сфинкс таинственный, я царствую в лазури.
Я снега холодней, как лебедь я горда,
Вовеки не смеюсь, не плачу никогда.
Движенью чуждая, заимствую в скульптуре

Я неподвижность форм и линий чистоту.
А ваш земной удел, влюбленные поэты,
Меня обожествлять, лелеять как мечту.

И вы покорны мне, святым огнем согреты:
Под призмой радужной моих огромных глаз
Прекрасен мир вещей, что окружает вас.


Ш А Р Л Ь Б О Д Л Е Р
 
Жизнь прошлая

На взморье золотом я долго жил когда-то.
Там сотни солнц, дробясь на радугу огней,
Горели по утрам на сводах галерей,
К базальту берегов сползая в час заката.

Там образы небес, буруны, меж камней
Сшибаясь и шипя, крутясь замысловато,
Сплели в один венок могучее стаккато
С вечерним пурпуром и синевой теней.

Там все ласкало глаз и все звало к покою
В слепящей синеве и неба и волны.
Там черные рабы, всех, запахов полны,

Кокосовую ветвь прилежною рукою
Качали надо мной и были начеку,
Чтоб разгадать мою невнятную тоску.



Ш А Р Л Ь Б О Д Л Е Р

Вкус небытия

Ты спотыкаешься, ощерилось незряче.
А помнишь, скакуном неслось во весь опор?
Угрюмый старый ум в тебя не всадит шпор,
И вот плетешься ты, усталости не пряча.

Спи, сердце гордое, заезженная кляча!

Ну что тебе любовь, мой разум-мародер?
Ты все перечеркнул, на все глядишь иначе.
Не слышу я трубы серебряного плача,
Не льются звуки флейт, молчит волшебный хор.

Хмельная ширь весны не трогает мой взор.

Летят в небытие и радость и удача.
Уходит время прочь, и, как лавина с гор,
Я вместе с ним лечу в заоблачный простор,
Нигде на всей земле свой дом не обознача.

И только снег столбом кружит, в глазах маяча.


Ш А Р Л Ь Б О Д Л Е Р

Поднебесье

Над прудами, долинами и облаками,
Высоко над вершинами гор и лесов,
Над планетами, солнцами, над ветерками,
Над гранитами видимых звездных миров,

Разум мой, ты взлетаешь легко, как беспечный
И искусный пловец над покорной волной,
Ты упрямо стремишься в простор бесконечный,
Ты летишь, наслаждаясь его глубиной.

Так уйди от удушливых этих миазмов
В воздух леса, который мы пьем, как ликер,
В бесконечный эфир, весь в сиянье алмаз,
На врачующий светлый и вольный простор.

Позади неприятности, горе, печали,
Далеко позади груз тяжелых забот.
Счастлив тот, кого сильные крылья умчали
В голубые поля, в голубой небосвод.

Тот, чей разум, как ранней весной жаворонки,
Свежим утром лететь в поднебесье готов,
Кто язык понимает, свободный и звонкий,
И щебечущих птиц, и безмолвных цветов.


Ш А Р Л Ь Б О Д Л Е Р

Смерть бедняков

Только смерть нас, увы! утешает в печали,
Помогает и жить, и надежду дает.
Это тот эликсир, что пьянит нас вначале
И потом до заката по жизни ведет.

Это брезжущий свет. Он погаснет едва ли, -
Пробиваясь сквозь тьму, он все ярче цветет;
Тот приют, о котором мы в книге читали,
Где и пищу, и кров человек обретет.

Это ангел, он наш, он смыкает нам вежды,
В легких пальцах он держит мечты и надежды,
Он готовит постель для нагих бедняков.

Это щедрая житница, полная хлеба,
Это портик открытый далекого неба,
Это наше отечество древних веков.


Ш А Р Л Ь Б О Д Л Е Р

Человек и море

Человек, ты любуешься морем всегда,
Отразившим, как зеркало, душу людскую,
Разум твой, как бездонную пропасть морскую,
Что не меньше горчит, чем морская вода.

Море манит тебя, и в своем представленье
Ты к нему устремляешь и руки и взгляд,
И стучит твое сердце в безумном томленье
С постоянными дикими стонами в лад.

Море и человек! Вы горды и мрачны.
Кто постиг, человек, твоей бездны глубины?
Кто достигнет, о море, сокровищ пучины?
Ваши тайны в молчание погружены.

И меж тем вы сражались друг с другом извечно,
Без пощады к врагу, не жалея себя,
Обожая резню, смерть и горе любя.
Братья-недруги, ваша борьба бесконечна.


Ш А Р Л Ь Б О Д Л Е Р

Осенняя песня

I

Мы ждем холодной мглы в печали и томленье;
Прощай, короткая счастливая пора!
Я слышу, как стучат намокшие поленья,
Могильной тяжестью ложась среди двора.

Все существо мое наполнят зимней стужей
Бесплодный рабский труд, тревога и вражда,
И сердце будет стыть колодой неуклюжей,
Как солнце хмурое в полярном царстве льда.

Стук падающих дров ловлю с тоской всегдашней, -
Так, строя эшафот, колотят молотком.
И ум качается готовой рухнуть башней,
Когда в нее таран вбивают прямиком.

Мне кажется, что гроб сколачивают где-то:
Скорей-скорей, поспеть к началу похорон.
Но чьих же? Хлещет дождь, ушло, скончалось лето,
И этот странный шум - ему прощальный звон.


II

Люблю зеленых глаз рисунок удлиненный,
Изгиб красивых губ, но нынче я грущу:
Гостиная, камин и этот свет зеленый
Равны ли на волнах повисшему лучу?

И все ж люби меня, пусть я того не стою,
Неблагодарный, злой, истерзанный нуждой,
Будь нежной матерью, любовницей, сестрою,
Будь щедрой осенью и в сумерках звездой.

Окончен путь, года кометой промелькнули.
Так дай у ног твоих забыть, что все прошло,
И не печалиться о солнечном июле,
Вдыхая осени последнее тепло.


III А Р Л Ь Б О Д Л Е Р

X X X

Ее жемчужный щелк, струясь по всей длине,
Когда она летит прозрачнее эфира,
Похож на долгих змей, в зловещем полусне
Качающихся в такт на палке у факира.

Как ровные пески и небеса пустынь,
Которым дела нет до всех страданий мира,
Как океанских вод размеренная синь,
Она царит вокруг с бесстрастием кумира.

Глаза ее, как два осколка хрусталя,
В себя устремлены с улыбкой романтичной,
И видится мне в ней дитя и сфинкс античный.

Гирлянды из цветов, алмазы, соболя
Лежат на ней легко, и грацией свободной
Сияет женщина в своей красе бесплодной.


Ш А Р Л Ь Б О Д Л Е Р

X X X

- Что скажешь ты, душа, в вечерний час унылый,
Что, сердце, скажешь мне, узнавшее тоску,
О самой дорогой, прекрасной, доброй, милой,
Вернувшей вам любовь, как теплый луч цветку?

- Мы будем воспевать, навеки ей послушны,
Все эти ангелам присущие черты:
Ее летящий шаг, и стан ее воздушный,
И светлые глаза в одежде из мечты.

В глухой полночный час в моем уединенье,
На улице в толпе везде ее виденье
Дрожит передо мной, как отблеск на воде.

И слышу: «Красота безмерна и бездонна.
Любя одну меня, ищи ее везде.
Я добрый гений твой, я Муза, я Мадонна».


Ш А Р Л Ь Б О Д Л Е Р

Обратимость

Ангел, полный веселья, вы знали томленье,
Муки совести, стыд, упоенье тоской,
Сердца сжатого, словно бумага рукой,
От рыданий уставшего сердца биенье?
Ангел, полный веселья, вы знали томленье?

Ангел, полный покоя, вы знали безумство,
Что сжимать кулаки заставляет подчас?
Это ненависть шлет свой зловещий приказ
И злорадной улыбкой сменяет угрюмство.
Ангел, полный покоя, вы знали безумство?

Ангел, полный здоровья, вы знали хворобы,
Что вдоль стен богадельни крадутся змеясь,
Волоча за собою зловонье и грязь
В глубине этой солнцем забытой трущобы?
Ангел, полный здоровья, вы знали хворобы?

Ангел, полный сиянья, вы знали морщины,
Ужас старости горькой, мучительный страх
Видеть тайную жертвенность в милых глазах,
Тех, чьи с жадностью мы изучаем глубины?
Ангел, полный сиянья, вы знали морщины?

Ангел, полный блаженства, и счастья, и света!
Пусть Давид умирающий жизненных сил
В этом теле искал, только их он просил,
Чистых ваших молитв я хочу, только это.
Ангел, полный блаженства, и счастья, и света.


Ш А Р Л Ь Б О Д Л Е Р

Фантом

I. Потемки

В сыром гробу, куда судьбой неправой
Заброшен я влачить остаток лет,
Где только мрак - печальный мой сосед,
Куда не вхож рассвета луч кровавый,

Где хитрый Бог так любящий шутить,
Меня обрек творить во тьме забытым,
Как повар свое сердце кипятить
И пожирать с угрюмым аппетитом,

Порой горит, скользит во тьме полночной
Изящный свет - семь радужных полос.
Красавицу с походкою восточной.

Ее глаза, волнение волос,
Сверкающих и светлых, хоть и черных,
Я узнаю в игре лучей задорных.


Ш А Р Л Ь Б О Д Л Е Р

Фантом

II. Аромат

Вдыхал ли ты и тонкий и простой
Вкус ладана, блаженствуя, хмелея,
И аромат церковного елея,
И мускуса старинного настой?

Цветок благоухающий! Аллея,
Напомнит он о жизни прожитой.
Я рвал его на нежном теле той
Единственной, которой нет милее.

От ласковых волос ее до пят,
Живой волны, альковного кадила,
Удушливая сладость исходила.

Курился диковатый аромат
Из теплоты велюрово-муслинной,
И песнь лилась о юности невинной.

Ш А Р Л Ь Б О Д Л Е Р

Фантом

III. Рама

Простой закон: как ни хорош портрет,
Изысканней он в раме благородной.
В природе разделяющей и сводной
Явления причудливее нет.

Алмазов блеск и позолоты свет –
Лишь только фон для прелести природной.
Все было ей лишь окантовкой модной,
Чтоб подчеркнуть блистательный расцвет.

И кто ж не знал, как верила она,
Что вся земля в нее лишь влюблена!
В тугих шелках томилась нагота,

И в грации пленительной южанки
Наивная сквозила простота
Медлительно-внезапной обезьянки.


Ш А Р Л Ь Б О Д Л Е Р

Фантом

IV. Портрет

Болезнь и смерть - пророки Вельзевула.
Сгорел огонь - лежит одна зола.
Где нежный рот - в нем грусть моя тонула,
Где жарких глаз мерцающая мгла?

Где поцелуй, могучий, как светило,
Где страсти зов, восторги? О душа!
Слепая ночь одно не поглотила –
Рисунок в три цветных карандаша.

Он, как и я, погибнет одиноким,
И Время, злой, недремлющий старик,
Все бьет его, все бьет крылом жестоким.

Но нет, палач Искусства, ни на миг
Не дам тебе притронуться к святыне,
Что славит жизнь и радует поныне.


Ш А Р Л Ь Б О Д Л Е Р

X X X

Обожаю тебя, словно сумрак небесный,
Молчаливая, скорби сосуд бессловесный.
Избегаешь меня, но люблю горячей,
О, отрада моих одиноких ночей.
Ты бежишь, и ложится земля без предела
От тепла моих рук до бесстрастного тела.
Я борюсь, я на штурм устремляюсь живей,
Чем на труп оголтелая стая червей.
Я люблю тебя, нежная, гордая, злая.
Холод - друг красоты, но, как жажду тепла я!


А Р М А Н С Ю Л Л И П Р Ю Д О М

Первая любовь

Несмелым школьником с густой копной до глаз
Я вас уже любил: в тревожном сердца стуке
Давно я различил ростки любовной муки.
Ах? Я тогда не знал, что недостоин вас.

В паршивом кабаке я мог сто тысяч раз
Дешевое вино беспечно пить от скуки
И золотой ликер расплескивать на брюки.
Лишь легкая печаль на дне была подчас.

Но есть одно питье, оно благоуханно
И память до сих пор волнует несказанно -
Моей большой любви прозрачное вино.

Пролив озера слез, свободным сердце стало,
Холодным и пустым, как ваза из металла,
 И заново его наполнить не дано.


А Р М А Н С Ю Л Л И П Р Ю Д О М
 
Глаза

Мильоны глаз, родных и милых,
Зеленых, черных, синих глаз
Покоятся в своих могилах,
А солнце всходит лишь для нас.

Но стали дней яснее ночи
Под сетью нежно-золотой,
Нет, то не звезды, это очи,
Подернутые темнотой.

Не верится, что эти взоры
Мертвы, застыли, отошли.
Они цветут в краю, который
Не виден жителям Земли.

Как ранним утром в час восхода
Светил бледнеет череда,
Не покидая небосвода,
Так и глаза живут всегда.

Мильоны глаз, родных и милых,
Зеленых, черных, синих глаз,
Укрытые в своих могилах,
С той стороны глядят на нас.


А Р М А Н С Ю Л Л И П Р Ю Д О М

Прощение

Всплывает образ ваш из глубины сознанья,
Который, как ни тщусь, забыть мне не дано.
В начале юности вы дали мне страданье,
Но и в последний час мне, видно, суждено

Все вспомнить - и глаза, и голосок журчащий.
Бывает, он в толпе прожжет меня тоской,
И долго грудь дрожит, как инструмент звучащий,
Разбуженный едва отдернутой рукой.

Ах, помню этих губ мучительную свежесть,
Был чист высокий лоб, а взгляд глубок и тих,
И скажет вам мой друг: я воспевал их нежность,
И скажет мать моя: я слезы лил о них.

Как плакал я тогда! - теперь лишь хмурю брови,
Как горько я рыдал! - теперь порой вздохну.
Придет когда-то срок, и станет взгляд суровей,
И превратится боль в досаду лишь одну.

Цветок, изломанный в младенческие годы,
Я в старости боюсь возненавидеть вас.
О Боже, дай мне сил не замечать невзгоды
И все простить душе за откровенье глаз.


А Р М АН С Ю Л ЛИ П Р Ю Д О М

Старые дома

Что новые дома! Их лица
Надменны и бездушен вид.
А старый дом - он как вдовица,
Что пригорюнившись стоит.

Здесь стены в трещинах-морщинах
Напомнят мне ее черты,
И мутный свет окон старинных –
Как взгляд печальной доброты.

Скривились ветхие перила,
И, закрываться разучась,
Входная дверь проем открыла,
Гостеприимством вся лучась.

Здесь разве могут быть секреты?
Давно заржавели замки,
И стали схожими портреты,
Как часто в жизни старики.

За пологом больших постелей
Родные души сон объял
И поднимает еле-еле
Атлас тяжелых одеял.

Люблю я слушать вечерами.
Как в черных трубах очага
Трепещут ласточки крылами,
Бормочет дождь, гудит пурга.

Люблю ступеней ряд высокий.
Знакомых мне наперечет,
Люблю печатать шаг глубокий,
Ведя запавший в память счет;

Люблю мансарды, где прогнили
И половицы и окно,
Зовущее уйти от пыли
В леса, которых нет давно.

Люблю порой, когда в гостиной
Семья сидит у огонька,
Полюбоваться важной, чинной
Опорной балкой потолка.

Ей, тихой и трудолюбивой,
Из дуба, короля пород,
Дано поддерживать смешливый
И легкомысленный народ.

Скрипит бедняжка и поныне,
Но слишком много мелких ран
Бегут от бока к сердцевине,
Где главный кроется изъян.

Собрав все клеточки здоровья,
Все силы, что остались в ней,
Она еще с такой любовью
Качает зыбки малышей.

Но малыши растут, а балка...
Увы! Придет ее пора
И скоро, всхлипывая жалко,
Она сгорит среди двора.

и все ее благодеянья
Печально с дымом улетят,
Последние воспоминанья
Огонь и копоть поглотят.

Мы примем смерть ее беспечно:
У нас и так довольно бед.
Она уйдет от нас навечно:
Ведь у вещей потомства нет.

Как изнуренная прислуга
Влачит без радости года
И гаснет без детей, без друга,
Так вещи гибнут без следа.

Печально я смотрю порою,
Как губят старый дом в огне,
Как льется пламя голубое
Слезами в каждой головне.


А Р М А Н С Ю Л Л И П Р Ю Д О М

Наваждение

Везде я слышу это слово,
Как будто отдан палачу.
Как отраженье рока злого,
Его гоню - его шепчу.

Я хороню его в мотивах
Далекой нянюшки моей,
Но вздох в мелодиях счастливых
Меня гнетет еще сильней.

Я поднимаюсь над горами,
В одну заботу погружен –
Чтоб задушить его ветрами, -
Но вдруг с вершины слышу стон.

Иду на берег, чтоб у моря
Его убила песнь волны,
Но громче волн в печальном хоре
Его рыдания слышны.

Иду я в лес, чтоб раскололось
Оно молчаньем как грозой,
Но, потеряв навеки голос,
Оно становится слезой.

Да разве всхлипами твоими
Оживлено оно в тиши?
Нет, память-склеп выносит имя
Из глубины моей души.


А Р М А Н С Ю Л Л И П Р Ю Д О М

X X X

Когда б вы знали, как печально
Жить одному, без ваших глаз,
Вы б под окном моим случайно
Прошли хоть раз.

Когда б вы радость сердца знали
Другое чувствовать порой,
Вы б перед домом постояли
Моей сестрой.

Когда б вы знать способны были,
Как страсть растет от вас вдали,
Вы б просто дверь мою открыли
И в дом вошли.


С Т Е Ф А Н М А Л Л А Р М Е

Вздох

К тебе одной, сестра, летит душа моя:
К лицу, где осень спит в веснушках октября,
И к небу твоего задумчивого взгляда.
Так белая струя журчит в фонтанах сада
И тянется грустя к прозрачной высоте,
К октябрьской синеве, к лазоревой мечте,
Дрожащей в глубине бассейнов затаенно,
Где рыжих листьев рой несется обреченно,
Гонимый ветерком, неведомо куда
И жалкий луч скользнет украдкой иногда.


С Т Е Ф АН М А Л Л А Р М Е

Явление

Луна печалилась. В цветочной тишине
Водили ангелы по умершей струне,
И скрипки плакали под грустными перстами
Слезами белыми в лазури над цветами.
Благословенный день, твой первый поцелуй!
Моя мечтательность, не надо, не волнуй
Меня тем запахом печали без досады,
Плодами памяти из ангельского сада,
Тем урожаем грез, что сердце собрало.
Я шел, потупя взгляд /а солнце свет лило
На камни мостовой/, как вдруг тебя заметил
С сияньем в волосах. О как горяч и светел
Был капор из лучей ажурно-вырезной!
И мне припомнилось, как фея надо мной
В счастливых детских снах склонялась у кроватки
И хлопья белых звезд роняла из перчатки.


С Т Е Ф А Н М А Л Л А Р М Е

Лебедь

Прекрасный девственник, скульптурный и живой,
Напрасно жаждущий ножом крыла хмельного
Разрезать озеро, застывшее сурово,
В морозных небесах полет продолжить свой,

Он, бывший лебедем, грустит над синевой:
Ему не вырваться из плена ледяного
Мучительной зимы и не увидеть снова
 Благословенный край, окутанный листвой.

Все горло белое в агонии трепещет,
И больше дали нет для мертвого крыла,
Нет ужаса земли, где смерть его нашла.

О птица гордая, серебряный фантом!
Каким величием, каким презреньем блещет
Он в царстве холода, в изгнании пустом!
 

С Т Е Ф А Н М А Л Л А Р М Е

Обновление

Чахоточной весне с трудом, но удалось
Прогнать красавицу, созвездье льда и света,
А в существе моем угрюмого поэта
С дремотной леностью бессилье разлилось.

Мой череп будто сжат железными тисками,
В нем белых сумерек сгущается туман.
И тянет побродить сквозь сладостный дурман
Полями пьяными, веселыми лужками.

Бросаюсь на траву, в цветочный аромат,
Чтоб утопить лицо во впадине мечтанья,
И землю грызть готов, безумием объят,

И жду, когда ж опять придут мои страданья.
А между тем лазурь смеется на плетне
И птицы на цветах слагают гимн весне.


С Т Е Ф А Н М А Л Л А Р М Е

Морской ветер

Томится плоть моя, и прочтены все книги.
Бежать куда-нибудь, поплыть на легком бриге
В раздолье синевы, жилище рыб и птиц.
Ни тишина садов, ни близость милых лип,
Ни добрый друг ночник над чистою бумагой,
Ни мать над малышом, ни взгляд , блестящий влагой, -
Ничто не охладит заветную мечту.
Я еду! Парус мой стремится в высоту,
И якорь на песке зовет меня к свободе,
К далеким берегам, неведомой природе.
Что будет впереди? Спокойная лазурь
Иль скрип обломков мачт в свирепом реве бурь?
На мягких островах услышу ль стук кокосов?
Но, сердце, верь и жди. Жди пения матросов.


С Т Е Ф А Н М А Л Л А Р М Е

Невезение

Над человечеством - разнузданным скотом -
Метались дикие трясущиеся гривы
О небе грезящих, лазурью залитом.

И ветра-знамени холодные порывы
Пронзали до костей согбенные тела,
На спинах проводя глубокие извивы.

И к морю вечная надежда их вела.
Они брели вперед без хлеба и без крова,
И плоть лимонная не кислой им была,

Не горек идеал от плода золотого.
Рождая только смех, их кровь устала течь,
Смерть целовала рты, молчащие сурово.

А поражение, как обнаженный меч,
Как страшный Ангел зла, смотрело с возвышенья,
В груди признательной, как кровь, свернулась речь,

И высосана боль, как некогда везенье.
Когда они идут, ниц падает народ
И матери встают под сладостное пенье.


С Т Е Ф А Н М А Л Л А Р М Е

Ужас

Не тела твоего хочу, о, воплощенье
Всех мировых грехов. Зачем мне вызывать
В нечистых волосах печальное смятенье!
Коросту этих губ мне скучно целовать.

Хочу я только сна, лишь сна без сновидений
В жару твоих перин, не знающих стыда.
Неверная, ты дать не сможешь наслаждений,
Сама мертвее тех, кто сгинул навсегда.

И все же, потеряв былое благородство,
Изломанный как ты, бесплодный и пустой,
Я сердце нахожу, что рвется добротой

Сквозь каменную грудь, под саваном уродства.
И я бегу к тебе, кляня свой дом и тьму:
Так страшно умереть в постели одному!


С Т Е Ф А Н М А Л Л А Р М Е

Окна

Устав от ладана, больничного проклятья,
Постели и гардин с их пышной белизной,
От скучно на стене повившего распятья,
Свой старческий хребет вдруг распрямил больной.

Не только гниль прогреть он тащится к оконцу.
Он тщится отогнать животный страх ночей;
Подставив кости лба, нагое тело солнцу,
Изведать торжество живительных лучей.

Хватает жадный рот весенний день погожий,
И, будто молодость опять к нему пришла,
Он наслаждается теплом девичьей кожи,
Слюнявя золото горячего стекла,

И силится забыть в целительном лобзанье
 О ладане, часах, стучащих на стене,
О кашле, снадобьях, кровати-наказанье,
И, только кровь лучей расплещется в окне,

Он видит в сумерках пурпурные галеры –
Ленивых лебедей над огненной рекой –
И рыжих молний блеск. Безумные химеры
Пьянят несчастный мозг, истерзанный тоской.

Так, презирая тех удачливых и жадных,
Кто счастьем упоен и кто из-за грошей
Корпит, копается порой в отбросах смрадных,
Чтоб как-то накормить голодных малышей,

Я обожаю все оконные проемы,
Откуда льется свет, откуда жизнь видна.
Обрызганный зарей, исполненный истомой,
Когда к безбрежности душа устремлена,

Любуюсь я собой как ангелом в Эдеме.
Искусством, магом будь, оконное стекло,
Неси мою мечту в алмазной диадеме,
Чтоб солнце Красоты на гранях расцвело.

Но на земле, увы! хозяйка есть - забота.
Она чернит мечту, она кричит: «Забудь!»
И грязной глупости мучительная рвота
И перед синевой толкает нос заткнуть.

Найду ли способ я, не знавший наслажденья,
Хрусталь свой погрузить в поруганную высь
И на больших, как мир, крылах без оперенья
Подняться к вечности? И пусть сорвусь я вниз!..


П О Л Ь В Е Р Л Е Н

Из цикла «Сатурналии»

Соловей

Крикливой, мятущейся тьмой воронья
На голову рушится память моя,
Круглит мое сердце, что кроной ольховой,
Желтея, поникло над бездной свинцовой,
Над той амальгамой медлительных вод,
Той грустью, которая рядом течет.
Крушит; но потом, пролетая над кроной,
Ласкающий ветер, дождем напоенный,
Тихонько смиряет отчаянья звук.
Мгновенье - и вот уже тихо вокруг.
Все тихо, лишь голос поет о далекой;
Все тихо, лишь голос на ветке высокой -
О вестник любви моей первой! - поет
Так сладко, как пел в тот единственный год.
И ночь распростерлась под тусклой луною,
Вся млеет, покорная летнему зною,
И синие тени ползут по траве,
И вновь ветерок заплутался в листве
И еле заметно коснулся десницей
Ветвей задрожавших с тоскующей птицей.



П О Л Ь В Е Р Л Е Н

Из цикла «Сатурналии»

Грустные пейзажи

Осенняя песня

Печальный взлет
Осенних нот,
Надрыв виол,

Тягуч и глух,
Томит мне слух
В мой сон вошел.

Часы звонят.
О боль утрат!
Всю жизнь свою,

Своя любовь
Я вспомнил вновь
И слезы лью.

Бегу я прочь
Из дома в ночь
Сквозь вой и свист.

Свирепый шквал
Меня сорвал,
Как жухлый лист.


П О Л Ь В Е Р Л Е Н

Из книги «Счастье»

XXX

Передо мною храм высокий
У некой Мёз, реки ленивой,
Несущей плавные потоки
Туда, где плещутся приливы.

Я слышу этот шум невнятный,
Вдали угадывая море.
А тихой ночью ароматной
Кресты искрятся на соборе,

И ангелы, сплетясь в короны,
Поют, кружа над колокольней,
И белых сов глухие стоны
Всю ночь покой тревожат дольний,

И девушки, чисты и кротки,
И сонмы отроков невинных,
Как перламутровые четки,
Мелькают в переходах длинных.

И то не явь, не сновиденье,
Нет, философия, поверьте.
Стоит в мозгу изображенье
Моей в мечту одетой смерти.


П О Л Ь В Е Р Л Е Н

Из цикла «Романсы без слов»

Забытые песенки

V

Далекое, как сон, звучанье клавесина.
Петрюс Борель

Ее рука ласкает фортепьяно.
Алеет в серых сумерках закат.
Звучит мотив изысканно и пряно,
Испуганные клавиши дрожат
В гостиной, где витает аромат
Ее духов средь шелка и сафьяна.

Зачем ты вьешься, мой веселый стриж,
Как в люльке сердце бережно качая?
Шалунья песенка, зачем летишь
К раскрытому окну, в ночную тишь,
И умираешь, и опять паришь
В зеленом садике, в цветенье мая?


П О Л Ь В Е Р Л Е Н
 
Из цикла «Сатурналии»

Меланхолия

Спустя три года

Толкнув скрипучую калитку в сад душистый,
Как зачарованный блуждаю в холодке.
Роняет солнца луч свой отблеск золотистый,
Играя жемчугом на каждом лепестке.

Все здесь по-прежнему. Скрывает плющ пушистый
С плетеной мебелью беседку в уголке,
Все так же бьет фонтан, и тополь сребролистый,
Понурив голову, грустит невдалеке.

И так же с розою играет мотылек,
И тянет лилия свой гордый стебелек,
И птаха каждая до боли мне знакома,

И так же статуя Велледы1, как тогда,
Ветшая, сыплется на клумбу возле дома,
Где пошловатый дух разносит резеда.


П О Л Ь В Е Р Л Е Н

Из цикла «Романсы без слов»

Забытые песенки

I

Ветерок ленивый
       Задремал над нивой.
Фавар

Лепет нежно-утомленный,
Зов любви неутоленной,
Струн незримых перебор,
Как в лесу средь веток темных
В ласках ветра неуемных
Голосов нестройный хор.

Звон хрустальный, рокот чистый,
Как в полночной тьме душистой
На лугу звенит трава,
Как, журча, волна морская,
Гальку мокрую лаская,
Сыплет хрупкие слова.

Это мы с тобой. Все глуше
Стонут, жалуются душ,
Истомившиеся врозь.
О, какое нетерпенье
В древнем кротком песнопенье,
Ночь пронзающем насквозь!


П О Л Ь В Е Р Л Е Н

Из цикла «Сатурналии»

Каприсы

Анри Винтеру

Женщина и кошка

Ах, эти игры пары нежной!
Во тьме еще видны пока
Мельканье лапы белоснежной
и белоснежная рука.

Одна скрывает нрав мятежный
И прячет с ловкостью зверька
В митенке спущенной, небрежной
Стальную бритву ноготка.

Другая тоже коготь грозный
Укрыла в лапе грациозной
И скромно потупила взгляд.

И в этом тихом уголочке
Смех раздается и горят
Четыре фосфорные точки.



П О Л Ь В Е Р Л Е Н

Из цикла «Романсы без слов»

IV

Соловью, который сверху с ветки
смотрится в воду, кажется, что он
упал в реку. Он на вершине дуба,
и все-таки он боится утонуть.
Сирано де Бержерак

Дрожит в тумаке тень деревьев шелестящих
На зеркале реки,
А в воздухе речном на ветках настоящих
Рыдают голубки.

Ты, странник, сам похож на скромную природу,
Где смотришься в затон,
Где слышится в листве твоих упавших в воду
Надежд последних стон.


П О Л Ь В Е Р Л Е Н

Из цикла «Сатурналии»

Грустные пейзажи

Час вечерней звезды

На горизонте месяц молодой,
Сырой туман танцует на опушке,
Кричат неугомонные лягушки
Там, где озноб кружится над водой.

Смыкаются кувшинок лепестки,
Вдали прямых деревьев силуэты
Просвечивают, сумраком одеты,
В кустарнике мерцают светляки.

Летит сова, ночного мрака дочь,
Тугим крылом неслышно воздух режет.
Над головой неясным светом брезжит
Белесая Венера. Это - Ночь.



П О Л Ь В Е Р Л Е Н

Из цикла «Сатурналии»

Каприсы

Господин Прюдом

Он мэр, глава семьи, он важен, сановит,
Под съемный воротник забились оба уха,
Бездумен сонный взгляд, и необъятно брюхо,
И вся весна в цвету на башмаках блестит.

Но нет, не для него весенний этот вид:
Рокочущий ручей и травка мягче пуха,
И гомон воробьев едва ль коснется слуха.
Он занят: дочь скорей пристроить норовит

За... как его? юнца, который из богатых.
А что касается патлатых, бородатых,
Всех рифмачей, кому не брат и сатана,

Всей этой шушеры, ленивой и беспечной,
Он ненавидит их, как насморк свой извечный.
И вся в цвету блестит на башмаках весна.


П О Л Ь В Е Р Л Е Н

Из цикла «Добрая песня»

I

Сияет над землей рассветное светило.
Хлеба незрелые оно позолотило.
Лазурь еще полна прохладою ночной.
Выходишь, чтоб пройтись, и цели нет иной.
Речушка в камышах бурчит водой зеленой,
Унылая ольха стоит с поникшей кроной.
Все жарче. Воздух тих, недвижим и горяч.
Солому из плетня проносит в клюве грач,
И очертанья крыл рисуются водою.
И все.
Но до чего приятны мне порою
Бесхитростный пейзаж, простая красота!
И просыпается опять во мне мечта,
Воспоминание о счастье безмятежном,
О милой девушке, виденье белоснежном,
Что нежной поступью приходит в каждый сон.
И улыбаюсь я, в мечтанья погружен
О той Единственной, кто послан мне как милость,
По ком я слезы лил, по ком душа томилась.


П О Л Ь В Е Р Л Е Н

Из цикла «Добрая песня»

III

Июньским днем в зеленом платье с рюшкой
Она впорхнула в мир моих забот.
Так неожидан был ее приход,
Что не сумел я совладать с ловушкой.

Пришла, и вышла, и опять вошла,
Заговорила весело и смело
И душу мне улыбкой отогрела
Не так уж много видел я тепла.

И этот голос, чистый и задорный,
Был музыкой лесного ручейка,
И ум ее, насмешливый слегка,
Сердечностью светился непритворной.

Я бунтовал - какая польза в том?
Ты всемогуща, маленькая фея.
И вот теперь, волнуясь и робея,
Молю о снисхождении твоем.


П О Л Ь В Е Р Л Е Н

Из цикла «Добрая песня»

IV

Растет и ширится, алея, свод небесный,
Взахлеб заутреню звонят колокола,
И ночь холодную сменил рассвет чудесный,
И крылья новые надежда обрела.

Нет больше недругов с набыченными лбами,
Нет мыслей тягостных, отравы горьких снов,
Мы не противники с поджатыми губами
И изощренностью в упор разящих слов.

Исчезли ненависть, и боль, и раздраженье
На мракобесие и злобу дураков,
Нет найденных в вине веселья и забвенья –
Плодов отчаянья и сжатых кулаков.

И я хочу с тобой, создание из света,
Сплетенье грации, улыбки, доброты,
Любовью первою пронзившее поэта,
Я так хочу с тобой уйти из темноты!

Пусть буду я ведом прекрасными глазами,
Хочу почувствовать горячих рук уют,
Каким бы ни был путь - забитым ли камнями
Или ромашками тропинки запоют.

Войдем мы в мир большой светло и простодушно,
Своей счастливою ведомые судьбой,
Без слез, без ревности, походкой воздушной,
Путем веселых битв легко пойдем с тобой.

И будет нас качать неспешная дорога,
И песню добрую я для тебя спою,
Внемли доверчиво и мне подпой немного,
Пускай покажется, что мы уже в раю.


П О Л Ь В Е Р Л Е Н

Из цикла «Добрая песня»

V
Тает ночь, в белесой рани
Гасит звезды небосвод.
На тимьяне
Перепелок хор поет.

Трепещи вокруг поэта,
Чьи глаза полны любви,
В море света,
Жаворонок, уплыви.

Сумасшедше, необъятно
Синь в глазах растворена.
Как приятно
Петь в полях среди зерна!

За тобой пошлю я мысли,
Пусть сияют вдалеке.
Вон повисли,
Блещут росы на стожке.

Знаю, ты еще не встала,
А пора, голубка, сбрось
Одеяло:
Солнце золотом зажглось.


ПОЛЬ В Е Р Л Е Н

Из цикла «Добрая песня'

VI

Леса опушка,
Светит луна.
Что ни пичужка –
Нота одна
В музыке мая.

О дорогая!

Ветер тоскливый,
Бьется вода,
Смотрятся ивы
В лоно пруда,
Долгие тени.

Час сновидений.

Тихая нежность
Сходит на лес,
Мир, безмятежность
Смотрят с небес
Пестрой звездою.

Время покоя.


П О Л Ь В Е Р Л Е Н

Из цикла «Добрая песня»

VII

Пейзаж качается в проеме занавески,
Несутся за окном леса и перелески,
Озера, и холмы, и хлебные поля,
И телеграфный столб рисует вензеля,
Летя и падая в круженье окаянном
И снова мчась вперед в своем аллюре пьяном.

Смесь дыма и огня, кипит в котлах вода,
И вой стоит такой, как будто бы сюда
Согнали пленников и хлыщут плетью длинной;
И вдруг пронзительный и долгий крик совиный.
Ну что ж, да будет так, я все снести смогу,
Когда видение стоит в моем мозгу,
Мой ангел кротости в накидке белокрылой;
И имя слышу я, и слышу голос милый,
И так мне радостно, и тают дым и чад,
И даже кажется - колеса не стучат.


П О Л Ь В Е Р Л Е Н

Из цикла «Добрая песня»

IX

Одна ее рука, изящна и смугла,
Сестренку бережно за шею обняла,
Другая прячется в водовороте юбки.
Лукавые глаза, смеющиеся губки
Лучатся радостью, и нет сомнений в том,
Что думает она о добром и простом.
Ах, как бы мне узнать, что кроется в головке
Очаровательной и ласковой плутовки!
Все вкус и мера в ней, ни в чем изъяна нет,
И замечательно удавшийся портрет -
Движенья, волосы - дополнил ум природный.
А до чего хором наряд ее свободный,
Так хитро скроенный, чтоб приоткрыть чуть-чуть
Игривый башмачок и маленькую грудь!


П О Л Ь В Е Р Л Е Н

Из цикла «Добрая песня»

XII

Песенка, лети скорее
Прямо к милой и кричи:
«В сердце верном все сильнее
Разгораются лучи».

Свет любви рассеял муку,
Разогнал печали тень;
Недоверье, страх и скуку,
И настал великий день!

Прежде робкий, голос звонок,
Радость рвется в небосвод
И, как вольный жаворонок,
В синеве уже поет.

Песня счастья, зов весенний!
Полети навстречу той,
Кто вернется без сомнений
И останется со мной.


П О Л Ь В Е Р Л Е Н

Из цикла «Добрая песня»

ХII
Камин пылающий, и в ночнике огонь,
И взгляды долгие, и у виска ладонь,
Мечты блаженные о бесконечном рае,
И Книги праздные, и свежий запах чая,
И радость оттого, что вечер у ворот
И тенью свадебной к нам ночь уже идет,
И ожидание любви и упоенья, -
Все будет для меня наградой за терпенье.
За череду моих невыразимых мук,
За груз недель и дней, бессмысленность разлук.


П О Л Ь В Е Р Л Е Н

Из цикла «Добрая песня»

XVI

Панельная любовь, дешевый ресторан,
Последнюю листву роняющий платан
На черный тротуар, и омнибус разбитый,
Визжащий на ходу, в густой грязи зарытый,
Железа ржавого сплошной круговорот,
Зелено-красный взгляд уставивший вперед,
Рабочие, в кабак шагающие кучей.
В нос полицейскому дымя махрой вонючей,
Вдоль треснувшей стены зловонный водосток,
Раздавленный асфальт, расхлябанный мосток,
Лачуга наверху, под крылышком у Бога, -
Вот мой блестящий путь, вот в рай моя дорога.


П О Л Ь В Е Р Л Е Н

Из цикла «Добрая песня»

XVII
Не правда ли, смешны нам злоба и вражда?
Простим завистников за ненависть к счастливым.
Любовь не мстительна, спокойна и горда.

Не правда ли, идти нам шагом горделивым
По светлому пути надежды и мечты
Веселой поступью и все ж неторопливым?

Два сердца верные, в единое слиты,
Восславим мы любовь, и песней соловьиной
Мы будем нежность лить с утра до темноты.

И что нам гордый свет с его враждой звериной
И лживой добротой? Пусть он ласкает нас
Иль грубо оттолкнет небрежно-злобной миной.

Но разобьет ли он наш солнечный алмаз?
Одетые в броню своей любви высокой,
Пойдем с улыбкою, не опуская глаз,

Как дети об руку, не видя козней рока,
Не прячась от судьбы, долой из царства лжи,
Чтоб быть всегда вдвоем до рокового срока.

Все это будет так, не правда ли, скажи?


П О Л Ь В Е Р Л Е Н

Из цикла «Добрая песня»

XIX

Пусть это будет ясным летним днем.
Свидетель солнце кинет взгляд пунцовый
Сквозь шелк небес, поднимете лицо вы,
И нежный свет останется на нем.

И ляжет складками на наши лица
Лазурный свод раздольно, широко
И счастьем, что уже недалеко,
Волненьем трепетным в них отразится.

И ночь придет, закроются цветы,
Душистый воздух задрожит влюбленно,
Взметнув вуаль, и звезды благосклонно
Супругам улыбнутся с высоты.


П О Л Ь В Е Р Л Е Н

Из цикла «Добрая песня»

XX

Окончилась зима. Весна в начале.
Лазурь небес играет на воде.
Измученное сердце, брось печали,
Пей хмель земли, разлившийся везде.

Ведь сам Париж, в заботы погруженный,
Угрюмый и болезненный Париж,
В лучах купаясь, как завороженный,
К нам тянет руки водостоков с крыш.

Едва весна одела луг цветами
И флореаль малиной запылал,
Как пламя, разгорясь, пронзает пламя,
Я нижу идеал на идеал.

В небесной высоте смеется нежно
Моя любовь в короне золотой.
Прекрасен мир и сердце безмятежно,
Когда живешь реальною мечтой.

Пусть осень и зима нагрянут разом,
Мне каждый день покажется весной.
Ты все украсишь мне: мечты и разум,
Идя по жизни об руку со мной.
 
П О Л Ь В Е Р Л Е Н

Из цикла «Добрая песня»

XX

Путем коварным, оробелый,
Я шел на ощупь, как больной,
Ведомый вашей ручкой белой.

А в небе бледной пеленой
Надежда робкая вставала.
Ваш взор был утром надо мной.

В густой тиши звучал устало
Мой шаг. И голос ваш возник:
«Вперед! Прошел ты слишком мало».
 
Ах, сердце, немощный старик,
Ты билось тяжко и уныло,
Когда настал счастливый миг

И нас любовь соединила.


П О Л Ь В Е Р Л Е Н

Из цикла «Параллельно»

Аллегория

Вершины желтых гор невысоки.
На них унылые руины храма,
Как свергнутый король. И амальгама
Лениво отражающей реки.

Буколика, смешная мелодрама:
Не юная наяда, взмах руки.
Щекочут, дразнят фавна стебельки.
Жеманные улыбки, взгляд не прямо.

Печаль моя, затасканный сюжет!
Тебя задумал мастер и поэт
И воплотил в старинном гобелене,

Ковер истлел, и ткань совсем слаба.
Он груб, как бутафория на сцене,
И неестествен, как моя судьба.


П О Л Ь В Е Р Л Е Н

Из цикла «Счастье»

XX
 
Передо мною храм высокий
У некой Мез, реки ленивой,
Несущей плавные потоки
Туда, где плещутся приливы.

Я не ласкаю взглядом жадным,
Я лишь угадываю море.
А тихим вечером прохладным
Кресты искрятся на соборе,

И ангелы, сплетясь в короны,
Поют, кружа над колокольней,
И белых сов глухие стоны
Вен ночь покой тревожат дольний,

И девушки чисты и кротки,
И сонмы отроков невинных,
Как перламутровые четки,
Мелькают в переходах длинных.

И то не явь, не сновиденье,
Нет, философия, поверьте,
Так создает воображенье
Мне идеал прекрасной смерти.


П О Л Ь В Е Р Л Е Н

Из цикла «Романсы без слов»
 
Забытые песенки (II вариант)

III

Тихонько дождь идет на город.
Рембо

И в сердце дождливо,
И дождь за окном.
Ну что так тоскливо
На сердце моем?

Все льет, ни дороги,
Ни крыш не щадя.
Для сердца в тревоге
О, пенье дождя!

Хандра, омерзенье
К себе самому.
Измена ль, забвенье
Причина тому?

Да нет же, не зная
Любви и обид,
В тоске изнывая,
Так сердце болит!


П О Л Ь В Е Р Л Е Н

Из цикла «Романсы без слов»

Забытые песенки (I вариант)

III

Тихонько дождь идет на город.
Рембо

И сердце все в слезах,
И в городе дождливо.
Сомнение и страх,
И сердце все в слезах.

Холодных капель пенье
На крыше, на земле!
Душа моя в смятенье.
О, сладостное пенье!

Для слез причины нет,
Но сердцу все постыло.
Что было - ложь, навет?
Для слез причины нет.

Так почему, не зная
Ни злобы, ни любви,
В тревоге изнывая,
Грущу, забот не зная?


П О Л Ь В Е Р Л Е Н

Из цикла «Романсы без слов»

В бесконечной скуке равнины

Скучная равнина,
Белый пар туманный.
Снег летит стеклянный
Медленно и чинно.

Небо золотится,
Тускло-медно с края,
В нем луна родится,
Утром умирая.

Словно небо в тучах,
В мареве тумана
Проплывает странно
Ряд дубов могучих.

Небо золотится,
Тускло-медно с края.
В нем луна родится,
Утром умирая.

Вы куда, ворона
И худые волки,
Через ветер колкий
Мчитесь устремленно?

Скучная равнина,
Белый пар туманный.
Снег летит стеклянный
Медленно и чинно.


П О Л Ь В Е Р Л Е Н

Из цикла «Романсы без слов»

Акварели

Луг

Вот ветка, вот цветы, а это персик спелый.
И сердце. Слышите? Оно стучит для вас.
Пусть будет бережным касанье ручки белой,
Пусть будет солнечной улыбка этих глаз.

Я прихожу к вам, весь росой еще облитый,
И ветер утренний мой лоб оледенил.
Ранимый, так хочу найти у вас защиты,
Усталый, так хочу от вас набраться сил.

Позвольте гулкую от поцелуев жгучих
Склонить вам голову на молодую грудь
И успокоиться от всех страстей могучих, -
Вы отдыхаете, готов и я вздремнуть.


П О Л Ь В Е Р Л Е Н

Из цикла «Романсы без слов»

В бесконечной скуке равнины

Скучная равнина,
Белый пар туманный.
Снег летит стеклянный
Медленно и чинно.

Небо золотится,
Тускло-медно с края,
В нем луна родится,
Утром умирая.

Словно небо в тучах,
В мареве тумана
Проплывает странно
Ряд дубов могучих.

Небо золотится,
Тускло-медно с края.
В нем луна родится,
Утром умирая.

Вы куда, ворона
И худые волки,
Через ветер колкий
Мчитесь устремленно?

Скучная равнина,
Белый пар туманный.
Снег летит стеклянный
Медленно и чинно.
 

П О Л Ь В Е Р Л Е Н

Из цикла «Сатурналии»

Меланхолия

Мой привычный сон

Я часто вижу сон о женщине желанной,
Покрытой таинством, которой я любим,
Поверившей в меня всем существом своим,
Всегда изменчивой и все же постоянной.

Лишь ей одной дано постичь мой ум туманный
И сердце разгадать, закрытое другим.
Лишь ей дано согреть дыханьем дорогим
И жар мой остудить лавиной слез нежданной.

Блондинка ль, темная? Не помню я, а имя
Слилось в единое с далекими, родными,
 Запечатленными на памятной плите.

Во взоре статуи застыла тень печали,
А голос так глубок и сладостен, как те,
Которые давно навеки отзвучали.


П О Л Ь В Е Р Л Е Н

Из цикла «Любовь»

XXX

Устав страдать, я сник и смолк.
Как ослабевший старый волк.
Когда за ним несется стая,
Став жалким зайцем, я мечусь
И от погони скрыться тщусь,
Следы безумно заметая.

Злословье. Ненависть. Нужда –
Вот три борзые, что всегда
За мною гонятся с рожденья.
Так много дней, так много лет
Одни невзгоды на обед,
На ужин горькие сомненья.

Растет отчаянье в груди.
Всех неотступней впереди
Летит борзая роковая.
То Смерть проклятая, тесня,
Уж полумертвого меня
Преследует не уставая.

Я изнемог. И вот река.
Несу к ней рваные бока,
В последний раз собравшись с силой.
Брат волк, и ты терзаешь тех,
Кого не жалует успех,
Для разорительницы милой.


П О Л Ь В Е Р Л Е Н

Из цикла «Сатурналии»

Грустные пейзажи

Закаты

Заря догорела,
Во мгле тополя,
Печаль без предела
Легла на поля.
Печаль без предела
Со мною деля,
Баюкала, пела
О солнце земля.
Чредою багряной
Видения шли,
Как солнца песчаной
Касались земли.
О сон этот странный!
Как солнца вдали
Касалась земли
Чредой багряной.


П О Л Ь В Е Р Л Е Н

Из цикла «Грустные пейзажи»

Офорты

Морское

Беснуются волны
Под взглядом луны,
Грозны, и мрачны,
И траура полны.

Как дьявольский знак,
Блестящий и длинный,
Над черной пучиной
Взмывает зигзаг.

Бегут неустанно,
Ревя и светясь,
Вдоль рифов крутясь,
Валы океана.

Над морем, где дом
Гроза себе ищет,
Рассерженно рыщет
Разбуженный гром.


П О Л Ь В Е Р Л Е Н

Из цикла «Давно и недавно»

К Горацио

Мой друг, прошла пора жабо, гитар старинных,
Пивных и кабаре, где вечно шум и гам,
Долгов, дуэлей, свар по всяким пустякам
И в шляпах с перьями всех этих бочек винных

Ты здесь, Горацио, дружок из самых чинных,
 Картежник милый мой и покоритель дам,
Великий мастер пить и петь по кабакам,
Ругатель дорогой, гроза ушей невинных.

Приходит иногда еще один милорд
В туманный Эльсинор; он холоден, как норд.
Клянусь, Офелия милее мне намного.

Пришлец из вечности, король грозит перстом,
Гремят его шаги, глаза взирают строго,
И ничего нельзя оставить на потом.


П О Л Ь В Е Р Л Е Н

Из цикла «Галантные празднества»

Сентиментальная беседа

Холодный парк, унынье, запустенье.
Два существа бредут неясной тенью.

Глаза тусклы, походка их мертва,
И чуть слышны невнятные слова.

Холодный парк, унынье, запустенье.
Два призрака бормочут о цветенье.

"Ты помнишь радость тех далеких дней?"
"Зачем вы, право, вспомнили о ней?"

"Мысль обо мне в тебе рождает трепет,
Былой восторг?" - "О нет", - неясный лепет.

"Дни счастья! Разве можно их забыть!
Ты помнишь губ слиянье?" - "Может быть".

"Рвалась надежда к небесам просторным". –
"Она исчезла в этом небе черном".

Меж диких трав они тащились прочь,
И их слова слыхала только ночь.


ПОЛЬ В Е Р Л Е Н

Из цикла "Далекое и близкое"

Скелет

Два пьяных рейтара, бежавших с поля боя,
В канаве глинистой заметили скелет.
Бродячим волком труп до костяка раздет,
Но смотрит вверх лицо пугающе живое.

Наткнувшись на следы кровавого разбоя,
Фракассы с ужасом уставились в кювет,
И вот им чудится,- и странного здесь нет:
Струхнул бы сам Фальстаф, увидевши такой, -

Убитый в стельку пьян, и капает на грудь
Винище красное. Мертвец со ртом открытым,
Ты, судя по всему, еще готов хлебнуть?

Но можно ль смерть смущать и соблазнять лафитом?
Вставая, шевельнул скелет крестцом разбитым
И сделал знак: ну что ж, айда, продолжим путь.


П О Л Ь В Е Р Л Е Н

Из цикла «Сатурналии»

Галантные празднества
 
Свет луны

Твоя душа - подобье полотна,
Где с масками кружатся бергамаски,
И осветить пытается луна
Костюмов фантастические краски.

Играет лютня на минорный лад.
Они поют и славят наслажденья,
А их глаза так ясно говорят,
Что жизнь людская только заблужденья.

И, как они, печален свет луны.
Качая сонных птиц, грустят платаны.
Средь мрамора, в экстаз погружены,
Рыдают умиленные фонтаны.


П О Л Ь В Е Р Л Е Н

Из цикла «Романсы без слов»

Забытые песенки

III

Тихонько дождь идет на город.
Рембо

И в сердце дождливо,
И дождь за окном.
Ну что так тоскливо
На сердце моем?

Все льет, ни дороги,
Ни крыш не щадя.
Для сердца в тревоге
О пенье дождя!

Хандра, омерзенье
К себе самому.
Измена ль, забвенье
Причина тому?

Да нет же, не зная
Любви и обид,
В тоске изнывая,
Так сердце болит!


П О Л Ь В Е Р Л Е Н

Сатурналии

Меланхолия

Nevermore

Опять ты мучаешь меня, воспоминанье!
Я помню лёт дрозда, сухой листвы шуршанье,
Короткого луча несмелое дрожанье
На желтизне лесной и ветра завыванье.

Мы шли в руке рука, в единое слиты,
По ветру волосы, и мысли, и мечты.
Подняв ко мне глаза чудесной доброты,
Она спросила вдруг: " Счастливей был ли ты?"

О, как же этот взгляд был радостен и светел!
Но лишь улыбкою я ей тогда ответил
И руку белую к губам своим привлек.

И пахли, как весной, растенья полевые,
А голос дорогой журчал как ручеек,
И ласковое "да" пролепетал впервые.


А Р Т Ю Р Р Е М Б О

Мои скитания

Одетый в сказочно прекрасное рванье,
В карманах кулаки, я брел куда попало
Бок о бок с Музою. Меня любовь сжигала,
И - о-ля-ля - я ждал, я страстно звал ее.

Последние штаны украшены дырой,
Но, рифмы шелуша, как Мальчик с пальчик зерна,
По Млечному Пути взбирался я проворно
И слушал шелест звезд вечернею порой.

Сентябрьских вечеров вдыхая ароматы,
Я пил вино росы и алые закаты,
И набирался сил, и был чуть-чуть хмелен,

И, сидя на краю неезженой дороги,
Резинками штиблет бренчал, задравши ноги,
И распевал стихи под этот лирный звон.


А Р Т Ю Р Р Е М Б О

Гласные

А - черный, белый - Е, И - красный, У - зеленый,
О - нежно-голубой. Я пел рожденье гласных
Немало дней подряд. А - черных мух ужасных
Клубок, мелькающий средь нечисти зловонной;

Е - пики снежных гор, суровых и прекрасных,
Серебряный туман над пропастью бездонной,
Дрожь зонтичных цветов; И - звонкий смех влюбленный
Плюющих кровью губ, в любви и гневе страстных;

У - шум весенних трав, загадочность пучины,
Покой бредущих стад, глубокие морщины
Задумавшихся лиц - алхимии плоды;

О - звучная труба с вкрапленьем чуждой ноты,
Заоблачная тишь и ангелов полеты,
Омега - фиолет в глазах моей звезды.


А Р Т Ю Р Р Е М Б О

Ощущение

Лазурным вечером пойду я по тропинке
Среди пахучих трав к слиянию дорог,
И свежесть летняя забьется мне в ботинки,
Растреплет волосы росистый ветерок.

Пойду бродягою, без дум и слов, гонимый
Огромной нежностью, разлившейся во мне,
И буду счастлив я, как с женщиной любимой,
С природой вечною молчать наедине.


А Р Т Ю Р Р Е М Б О

Зло

Когда беснуются ощеренные пушки
И рубят синеву багровые плевки,
Когда за королей, которым жизнь - игрушки,
Встают зеленые и красные полки;

Когда слагаются в дымящуюся груду
Сто тысяч храбрецов, красивых, молодых,
Так тихи мертвые, и добрый май повсюду,
И ласкова трава земли, растившей их! –

Есть Бог. Не хочет знать он покрывал узорных,
Роскошных алтарей, посуды золотой,
Спит, убаюканный осанною пустой,

И просыпается, когда в накидках черных,
Рыдая, матери за упокой души
Спешат отдать ему последние гроши.


Ж Е Р М Е Н Н У В О

Х Х Х

О, сердце глупое! В нем, как вино в бокале,
Опять хмельной любви запенился глоток.
Вы голову мою тихонько в руки взяли,
И нежный поцелуй горящий лоб прожег.

Он воскресил меня, тот поцелуй несмелый,
Он укротил грозу моих усталых глаз.
Так певчей птицы зов на хризантеме белой
В редеющем саду норой волнует нас.

Я думал: вы как мать - так любит мать родная,
На раны льющая целительный бальзам,
Но тихих ваших глаз едва коснулся дна я,
Супругу, женщину узнал по тем глазам.

Зачем баюкали вы на груди высокой
Меня, ничтожного? С тех пор живет во мне
Желанье бледное лебедкой одинокой,
Скользящей медленно по медленной волне.


Ж Е Р М Е Н Н У В О

Бледное дитя

Это ты, листок унылый,
Робко льнущий к кроне милой,
Света лунного струя
Ясным днем, ребенок хилый.
Это ты, любовь моя,
Плод изысканный и редкий,
Умирающий на ветке.

Только ночь взмахнет крылами,
В небе вспыхивает пламя.
То страдалицы моей
Свет, разлившийся над нами.
Чем бледней он, тем милей.
Я, как путник утомленный,
К ней тянусь порой бессонной.

Что сравнится с ликом томным!
Шлет он девственницам скромным
Тихой нежности дары.
Это ум, оплот бездомным,
Сердце матери, сестры.
 Жизнь я отдал не жалея
Той, которой нет светлее.


П О Л Ь – Ж А Н Т У Л Е

X X X

Летит стремглав за годом год.
Как пепел - след морщин на коже.
Пока судьба готовит ложе,
Где сердце наконец уснет,
Застыв под тяжестью невзгод, -
Сорви на отмели песчаной
Цветок небесно-голубой,
Горчащий и непостоянный,
И режь песок строкой чеканной:
"Мечта капризна, как прибой".


П ОЛ Ь - Ж А Н Т У Л Е

Ноктюрн

Пустая ночь. Прибой, как грудь
Томящейся влюбленной,
Когда в постели раскаленной
Никак ей не уснуть.

Валы, огромные, как стены,
О скалы бьют, круша,
Светло болит моя душа,
Хохочут в ней сирены.

От трудных слез я изнемог,
 И хоть утешил кто бы.
Как кровь из вырванной утробы,
Сочится дождь в песок.



Ф Р А Н С И С Ж А М М

С дубовым посохом

С дубовым посохом, в плаще, пропахшем сыром,
Ты стадо кроткое овечек гонишь с миром,
Зажав под мышкою небесно-синий зонт,
Туда, где тянется туманный горизонт.
Резвится пес, осел плетется, как во сне,
Бидоны тусклые бряцают на спине.
В селеньях небольших пройдешь пред кузнецами,
Вернешься на гору, покрытую цветами,
Где овцы разбрелись, как белые кусты.
Там мачты кораблей встают из темноты,
Там с лысой шеей гриф летает над горами
И красные огни горят в ночном тумане.
И там услышишь ты, в пространство обратясь,
Над бесконечностью спокойный Божий глас.


Ф Р А Н С И С Ж А М М

Ходил я в старый сад

Ходил я в старый сад, где свежесть и уют.
Кусты малины там под пчелами поют.
Я с самых ранних лет в мой тихий край влюбился.
У гор родился я, я возле гор родился.
Порой в моей душе грохочут водопады,
И дятлы дряхлые и всякие пичужки
В пьянящем воздухе парят над высотой,
И ветер гнет дубов широкие макушки,
И на вершинах снег сверкает голубой.

Мне кажется, что я и сам как будто горы.
Печаль моя как синева в готах цветущей горечавки.
Мой род имел, конечно, тех, кто травы собирал,
Рассеянных, смешных, наивных чудаков,
С коробками в руках под цвет лесных клопов,
Когда спадет жара, идущих в тень лесов
На поиск экземпляров дорогих
И никогда бы не отдавших их
За все сокровища волшебного Багдада,
Где от хрустальных струй царит в садах прохлада.
Любовь моя чиста, как радуга в горах,
Когда сквозь дождь весны смеется солнце в небесах.
Зачем живу я так? Затем, что создан я бродить
По склонам среди стад, рассыпанных, как снег,
С высокой палкою от часа тишины
Весь раскаленный день, стремительно катящийся к закату.


Ф Р А Н С И С Ж А М М

Столовая

Комод тускнеющий, в нем кружева и шляпки.
Он голос не забыл еще моей прабабки,
Он помнит голоса и бабушки, и деда,
И теток, и отца, и давнего соседа.
Стоит он, погружен в свои воспоминанья,
Но правду ль говорят, что он всегда в молчанье?
Порой у нас идет беседа.

Часы с кукушкой деревянной.
Не знаю, почему умолк их шаг чеканный.
Да так ли важно, что случилось?
Пружина вдруг остановилась,
И хриплый голос их в конце концов
Иссяк, как голоса всех прочих мертвецов.

Буфет, всей комнаты оплот.
Он пахнет воском, пирогами,
Вареньем, ветчиной, плодами,
Вернейший мой слуга уже который год:
Уж он-то никогда не украдет.

Я часто принимал здесь и мужчин и дам,
Кому мои друзья лишь только хлам.
И улыбаюсь я: что думает входящий,
Мне, одинокому, со вздохом говорящий:
- Как, милый Жамм, живется вам?


Ф Р А Н С И С Ж А М М

Пахнуло осенью...

Франсису Вьеле-Гриффену
Пахнуло осенью, и перепелок стая
Уходит; коростель на мокрый луг слетая,
Слизнями редкими уже не очень сыт;
Сквозь моросящий дождь задумчиво летит
Тяжелая дрофа из-за отрогов горных,
И чибисы взвились почти до туч холодных,
Ножами длинными рубя небесный свод,
И опускаются в тростник среди болот,
И возле стариков теснятся молодые;
Чирки, как детские игрушки заводные,
Рядами в небесах качаются слегка;
И цапли гордые взмывают в облака;
Вот утки на воду садятся полукругом
И медленно потом взлетают друг за другом;
Вот стая журавлей красивый чертит клин,
Протяжно жалуясь, и видно, как один,
Который был в хвосте, сменяет головного,
Увы, Вьеле-Гриффен, прости меня такого,
Но может ли, скажи, веселым быть поэт,
Когда Базиль бифштекс затеял на обед,
И льется кровь рекой, как миллионы лет,
И бедная свинья визжит - мороз по коже...
……………………………………………….

Все есть: красавица, что нам всего дороже,
С цветами в волосах раскинулась на ложе,
Зовет улыбкою; и есть больной щенок
С глазами грустными, свернувшийся у ног,
И рядом ходит смерть. Обычная картина,
Не может удивить такая мешанина
Из горя, радости, злодейства и любви,
Что наш народ зовет так просто: се ля ви.


Ф Р А Н С И С Ж А М М

Девушка

Нежна, бела, как фея,
Головка золотая,
Прожилка голубая
на шее.

Вот только смех отрадный
Мы слышали, и вмиг
Раздался плач надсадный
и крик.

Быть может, власть свою
Почуяло дитя,
С букетом по жнивью
летя?

Да нет еще пока.
Порой, подобно мышкам,
Она тиха и слишком
кротка.

Хоть шепчет: "До чего
смеялась я, сестра!
Я видела его
вчера",

Но, юноши томленьем
Уже удивлена,
Затихла вдруг, сомненьем
полна.

В руках ее цветы
Неброской красоты,
Целительные травы
дубравы.

Высокая, прямая,
Она встречает нас,
Приветливо кивая
не раз.


Ф Р А Н С И С Ж А М М

Дар

В чем гений состоит? В уменье увидать
И дать увидеть всем цветенье винограда.
В чем гений состоит? В уменье услыхать
И дать услышать всем, как в поле ходит стадо.
       Катрены, II, 1923

Крестьянки в городе

Они пришли с холмов, где хлещет дождь на грядки,
оттуда, где кусты обглоданы скотом.
Как плуг могучие, шагают напролом,
А пальцы втиснуты в белейшие перчатки.
       Катрены, II, 1923

Долина

Большие ножницы, поток лучей деля,
на землю сбросили обрезки хрусталя,
и грани острые, врезаясь в плоть долины,
Растапливают лед, гоня туман с низины.
       Катрены, III, 1924



М О Р И С К А Р Е М

Так холодно

Котенок мой, не уходи,
Погрейся на моей груди.
Так холодно - ты погляди, -
Что превратились мостовые
В сплошные глыбы ледяные.
Пустынно во дворе у нас.
Послушай долгий мой рассказ
О Золушке, о доброй фее,
О франтоватом Котофее.
Спешит к нам Новый год - с метелью,
С серебряною канителью.
Котенок мой, не уходи,
Погрейся на моей груди.
Так холодно - ты погляди!


М О Р И С К А Р Е М
 
Мертвый листок

Листок пожухлый, птица мая,
Зеленый воробей весны,
Зачем к порогу с вышины
Летишь, порхая?

Резная маленькая птица,
Летишь ты, в воздухе кружась.
Что скажешь, прежде чем забиться
Печально в грязь?

Листок пожухлый, птица мая,
Игрушка прошлых непогод,
Как мягко ляжешь у ворот,
Звездой сверкая!


М О Р И С К А Р Е М

Воробей

На крыше воробьем
Родился я на свет,
Таким как все, и в том
Большого чуда нет.

Букашек на обед
Ловлю погожим днем.
Веселым воробьем
Родился я на свет.

Невзрачно я одет
И трушу пред котом,
Но бойким голоском
Горланю на весь свет
На крыше майским днем.


М О Р И С К А Р Е М

Кот и солнце

Откроет кот глаза –
И солнце в них влетает.
Закроет кот глаза –
И солнце исчезает.

Наверно, потому,
Когда настанет ночка,
Я вижу через тьму
Два солнечных кружочка.


Ж А К П Р Е В Е Р

Затмение

Людовик XIV которого еще называли Король Солнце
часто сидел на стульчаке
к концу царствования
ночью когда было очень темно
Король Солнце встал с постели
пошел чтобы сесть на свой стульчак
и помер


Ж А К П Р Е В Е Р

Красная лошадь

На манеже лжи
Красная лошадь улыбки твоей
Кружится
И я стою там несчастливый
И хлыст реальности повис сиротливый
И мне нечего сказать о ней
О той улыбке такой же правдивой
Как мои четыре правды


Ж А К П Р Е В Е Р

Семейное

Мать вяжет
Сын на войне
Мать считает это нормальным вполне
А отец чем занимается отец?
Он делец
Его жена вяжет
Его сын на войне
А он делец
Он считает это нормальным отец
А сын а сын
Что же считает сын?
Он ничего не считает абсолютно ничего сын
Сын его мать вяжет его отец делец он сам на войне
Когда кончится война наконец
Он будет делец как и его отец
Война продолжается мать продолжает она вяжет
Отец продолжает он делец
Сын ничего не продолжает его убили
Отец и мать бывают на его могиле
Они считают это нормальным отец и мать
Жизнь продолжается надо жить вязать заниматься делами
воевать
Дела война вязанье война
Жизнь могила война


Ж А К П Р Е В Е Р

Пропащее время

Перед дверью завода
работяга внезапно останавливается
его выволокла за куртку прекрасная погода
и вот он поворачивается
и смотрит на солнце
такое круглое такое рыжее
лупящее вовсю это его закон
он щурит глаза
хитрющие бесстыжие.
Скажи-ка дружище Солнце
как понять чей-то идиотский закидон
что такой денек вдруг получил
патрон?


Ж А К П Р Е В Е Р

Балбес

Он говорит "нет" головой
но он говорит "да" сердцем
он говорит "да" тем, кто его любит
он говорит "нет" преподавателю
он стоит
его спрашивают
и все вопросы уже поставлены
внезапно безумный смех на него нападает
и он все стирает
цифры и слова
даты и имена
фразы и задачи
и несмотря на угрозы учителя
щедро освистанный учениками
яркими мелками
на черной доске несчастья
он рисует рожицу счастья


Ж А К П Р Е В Е Р
 
Птицы тревоги

Дождь перьев перья дождя
Той, которая вас любила нет больше
Что вы хотите от меня птицы
Перья дождя дождь перьев
С тех пор, как тебя не стало, я не знаю больше,
Я не знаю где я
Дождь перьев перья дождя
Я просто не знаю что делать
Саван из дождя дождь сажи
Возможно ли что никогда больше
Перья как сажа... Летите же прочь в небо ласточки
Вылетайте из гнезд... А? Что? Не время для путешествий?..
Вечерние ласточки, улетайте... Ах, куда? Тогда оставайтесь я сам
       уйду
Перья как сажа сажа перьев я уйду в никуда
и потом понемногу рассеюсь повсюду
Оставайтесь здесь... Будьте как дома.


Ж А К П Р Е В Е Р

Для тебя, моя любовь

Я пошел на птичий рынок
И купил птиц
Для тебя
моя любовь
Я пошел в цветочный магазин
И купил цветов
Для тебя
моя любовь
 Я пошел в скобяную лавку
И купил цепи
Тяжелые цепи
Для тебя
моя любовь
А потом я пошел на невольничий рынок
И я искал
Но не нашел тебя
моя любовь


Ж А К П Р Е В Е Р

Утренний завтрак

Он налил кофе
В чашку
Он налил молока
В кофе
Он положил сахару
В кофе с молоком
Маленькой ложкой
Помешал немножко
Выпил кофе с молоком
И поставил чашку
Не сказав мне ни слова.
Он сигарету
Зажег
Пуская кольцами
Дымок
Стряхнул пепел
В пепельницу
Не говоря ни слова
Глядя мимо меня сурово
Он встал
Он надел
Шляпу
Надел
Непромокаемый плащ
Потому что лил дождь
Без слова
Без взгляда
Он уходил
А я опустила
Голову на руки
И зарыдала без сил


Ж А К П Р Е В Е Р

Париж аt night

Три спички одна за другой в ночи
Первая чтобы целиком лицо твое различить
  Вторая чтобы увидеть твои глаза
Последняя чтобы увидеть твой рот
Ну, а потом уже можно без света
Сжимая тебя представлять все это


Ж А К П Р Е В Е Р

Прямая дорога

На каждом километре
До гробовой доски
Узколобые старики
Указуют детям дорогу
Железобетонным манием руки.


Ж А К П Р Е В Е Р

Чтобы создать портрет птицы

Написать сначала клетку
с открытой дверцей
написать затем
что-то красивое
что-то простое
что-то прекрасное
то, что годится
для птицы
затем повесить холст против дерева
в саду
в роще
или в лесу
за деревом затаиться
ничего не делать
не двигаться...
Иногда птица прилетает быстро
но и так случается
что проходят долгие годы
прежде чем она решается
Но что стоит тот, кто отчается
надо ждать
ждатъ если надо и годы
быстрота прилета птицы
не имеет никакой связи
с успехом картины
Когда птица прилетит
наблюдать в глубочайшей тишине
ждать, чтобы птица вошла в клетку
и, когда она войдет
тихо кисточкой закрыть дверцу
потом
линию за линией стереть всю сетку
осторожно чтобы не коснуться ни одного пера птицы
Написать затем портрет дерева
выбирая самую красивую ветку
для птицы
написать также зелень листвы и свежесть ветра,
солнечную пыль
голоса животных и трав в летнем зное
и потом ждать когда она запеть решится
Если птица не запела
значит плохо дело
знак что картина не получилась
но если она поет это добрый знак
значит вы можете наконец подписаться
Тогда вы вырываете у птицы перышко очень нежно
и линиями тоньше паутины
пишите ваше имя в уголке картины


Ж А К II Р Е В Е Р

Зыбучие пески

Демоны и чудеса
Ветры и отливы
Откатилось море стихли ветров порывы
И ты
Как водоросль у мели ветерком качаемая еле-еле
Ворочаешься засыпая в песках постели
Демоны и чудеса
Ветры и отливы
Откатилось море стихли ветров порывы
Но в твоих глазах полуоткрытых
Две маленькие тайны живы
Демоны и чудеса
Две маленькие тайны где я тону счастливый


Ж А К П Р Е В Е Р

Страница письменности

Два и два четыре
Четыре и четыре восемь
Восемь и восемь будет шестнадцать...
Повторите! говорит учитель
Два и два четыре
Четыре и четыре восемь
Восемь и восемь будет шестнадцать.
Но вот птица-лира
Пролетает в небе
Ребенок ее видит
Ребенок ее слышит
Ребенок ее зовет:
Спаси меня
Поиграй со мной
Птица!
Тогда птица опускается
И играет с ребенком.
Два и два четыре...
Повторите! Говорит учитель
А ребенок играет
Птица играет с ним...
Четыре и четыре восемь,
Восемь и восемь будет шестнадцать
А шестнадцать и шестнадцать сколько будет?

Нисколько не будет шестнадцать и шестнадцать
И уж никак не тридцать два
Как бы то ни было
Они исчезают
А ребенок спрятал птицу
Под пюпитр
И все дети
Слышат ее песню
И все дети
Слышат музыку
по очереди
А восемь и восемь исчезают
И четыре и четыре
 и два и два
Тоже убираются вон
И один и один, неизвестно чему равняющиеся
Тоже уплывают друг за другом
А птица лира играет
И ребенок поет
А преподаватель кричит:
Когда ты перестанешь изображать из себя шута!
Но все другие дети слушают музыку
И стены класса
Тихо рушатся.
И оконные стекла снова становятся песком
Чернила снова становятся водой
Пюпитры снова становятся скалой
Перо снова становится птицей.


Ж А К II Р Е В Е Р

Песня птицелова

Птица так мягко летающая
Птица как кровь пылающая
Такая теплая птица смешливая
Птица трепещущая пугливая
Птица которая внезапно взлетает
Птица которая удрать мечтает
Птица одинокая и обезумевшая
Птица жаждущая жить
Птица жаждущая петь
Птица жаждущая сгореть
Птица так мягко летающая
Птица как кровь пылающая
Дитя это сердце твое расцветающее
Сердце горестно разрывающее
Твою твердую белую грудь.


Ж А К П Р Е В Е Р

Эта любовь

Эта любовь
Такая неистовая
Такая хрупкая
Такая нежная
Такая безнадежная
Эта любовь
Горячая как кровь
И тяжкая как время
Когда оно тяжкое
Эта любовь такая правдивая
Эта любовь такая счастливая
Такая прекрасная
Такая ясная
Такая ничтожная такая обруганная
Как ребенок в темноте испуганная
Такая уверенная в себе и достойная
Как сильный человек в темноте спонтанная
Эта любовь которая делала людей трусливыми
Которая делала их красноречивыми
Которая заставляла их бледнеть
Эта любовь выслеживаемая
Потому что мы ее выслеживали
Травимая язвимая истоптанная отвергаемая добиваемая
предаваемая забвению
Потому что мы ее травили язвили топтали отвергали
добивали предавали забвению
Эта любовь такая цельная
Такая живая еще
И вся солнечная
Твоя
Моя
Тех кто был
Это что-то всегда неизменное
И новое весеннее
Эта любовь подлинная как растение
Такая же трепещущая как птица
Горячая и живая как лето
Мы можем оба
Уходить и приходить
Мы можем забывать
Засыпать
Просыпаться стареть страдать
Вращаться в нашей круговерти
И думать о смерти
Улыбаться смеяться хохотать
Можем моложе стать
Наша любовь с нами
Упрямая как ослица
Живая как желание
Нежная как воспоминание
Жестокая как память
Глупая, как раскаяние
Холодная как мрамор
Прекрасная как день
Воздушная, как тень
Она смотрит на нас
 улыбаясь
И молча разговаривает с нами,
И я слушаю ее дрожа
И я кричу
Я кричу за тебя
Я кричу за себя
И я умоляю тебя
За тебя за себя и за всех кто любит
И кто любим
Да, я ей кричу
За тебя за себя и за других
Что не знаю
Оставайся здесь умоляю
Там где ты есть
Там где ты была прежде
Оставайся здесь впереди
Не двигайся
Не уходи
Будь с теми кого всегда любили
Мы тебя забыли
Ты нас не забывай
Ты одна у нас на земле
Не оставляй нас в надвигающейся мгле
Долго-долго
И неважно где

Помоги нам прожить
Подольше у рощи
В лесу памяти
Неожиданная как сияние
Протяни нам длани
И спаси


Ж А К Б Р Е Л Ь

Ярмарка

рефрен:
Ах ярмарка там за три су
В манеже круглом словно блюдце
С лихим жокеем на весу
Лошадки рыжие несутся.


Лампы выгнуты дугами ввысь
Словно брови гиганта крутые
Далеко в небеса поднялись
Разлетелись плевки золотые
Кружат мельницы над головами
Миг - и наши карманы пусты
Нескончаемо трут жерновами
Оставляя на память мечты

Сладко пахнет на сале картошка
У бегущих мальчишек в кульке
И мелькает трудясь поварешка
В сладко пахнущей тестом руке.
Пляшут пары у всех на виду
Улыбаются плавно скользя
Только я танцевать не пойду
Мне бабуля сказала нельзя

А когда уже нету ни су
Чтобы снова к манежу вернуться,
Где с жокеем лихим на весу
Под шарманку лошадки несутся
Неохотно плетутся домой
И, о счастье недавнем жалея
Рассуждают о жизни самой
Не найдя ничего веселее


Ж А К Б Р Е Л Ь

Баллада

Хотел бы я иметь корабль
На парусах
Красивый золоченый бот
Чтобы ловить на нем треску

Хотел бы я иметь ландо
И в пух и прах
Разгуливающих девиц
Окатывать на всем скаку

Хотел бы знать наверняка
Входя в трамвай
Что здесь услышу я мерси
Пожалуйста и добрый день

Хотел бы слушать я с утра
До темноты
Напевы счастья и добра
В кварталах бывшей бедноты

Чтоб вкусно пахли пиво хлеб
Окорока
Подвешенные за бока
Во всех домах у потолка

Хочу чтоб легкий самолет
От всех забот
Меня унес на небосвод
Туда где Боженька живет

Чтоб были игры детворы
Всегда добры
И чтоб струился детский смех
Весельем заражая всех


Ж А К Б Р Е Л Ь

Столько

Столько в небе воздушных летит облаков
Сколько девочек верных в сердцах моряков
Столько клочьев тумана витает в порту
Сколько птиц на лету
Столько черных засеянных злаками пашен
Сколько в небо стремящихся башен
Столько в мире ручьев столько речек хрустальных
Сколько кладбищ печальных

В дорогом ее взгляде полощется синь
Столько в нем еще жизненных сил
Серебриночки времени в золоте вьются
Что же губы смеются?

Столько света разлито среди городов
Сколько горестных вдов
Столько песен на улицах шуму гостей
Сколько хлеба лишенных детей
Столько галок вокруг колоколен высоких
Сколько в мире еще одиноких
Столько горных отрогов и столько морей
Сколько слез матерей


Г Р А Ф И Н Я де Д И
М А Р И де Ф Р А Н С
Г И де М О П А С С А Н
А Н Р И де Р А Н Ь Е
П О Л Ь В А Л Е Р И
П Ь Е Р Р Е В Е Р Д И
Р У Б Е Н М Е Л И К
Р О Б Е Р Д Е С Н О С
Ш А Р Л Ь К Р О


Г Р А Ф И Н Я де Д И

Песня

Случилось горе вдруг со мною, -
Мой кавалер тому виною.
Пускай вселенная узнает,
Как сильно я его любила.
И вот теперь меня он предал
За то, что не была нежна.
Но нет, я знала страсть в постели,
Одетая лишь одеялом.

Как я хочу его обвить
Кольцом нагих горячих рук,
А бедра белые мои
Пусть будут для него подушкой.
Я так люблю его, о Боже,
Сильней, чем Флора Бланшефлер.
Ему отдать готова очи,
И сердце, и любовь - всю душу.

Веселый, добрый мой, я жду.
О, как хотела бы опять
Я ложе с вами разделять
И поцелуй любви дарить!
Нет большей радости, мой друг,
На месте мужа видеть вас.
Узнайте это и, прошу,
Все сделайте, как я хочу.


М А Р И де Ф Р А Н С

Х Х Х

О, как похожи мы на них!
В лесу калина подросла
И куст орешника взяла
В горячий плен ветвей своих.
Не просто одолеть двоих,
Как ни коварны силы зла.
Но лишь судьба их разведет,
И сразу каждый смерть найдет,
 И станет лес угрюм и тих.
Вот так и мы умрем любя –
Ты без меня, я без тебя.


Г И де М О П А С С А Н

Снежная ночь

Равнина тихая бела. Трещит мороз.
Ни шороха вокруг, ни звука. Жизнь застыла,
Все погрузилось в сон, лишь слышно, как уныло
У леса на краю скулит бездомный пес.

Окончен труд. Шуршит промерзшая солома.
Зима - как срезанный внезапно пышный цвет.
Раскинув призраком белеющий скелет,
Качает головой каштан у водоема.

Торопится, плывет озябшая луна,
Бросая хмурый взгляд на мертвую планету.
Чтоб, землю обойдя, покинуть нас к рассвету,
 В суровых небесах плывет она ,бледна.

Обрызганы снега холодными лучами,
Как будто блестками подернулись поля.
Светло и широко раскинулась земля,
Как чистый белый стол, уставленный свечами.

Пичужки малые, утратив теплый кров,
Нахохлившись сидят, от стужи коченея,
Бессильные заснуть от ледяных ветров,
С протяжным посвистом кружащих но аллее.

О ночь ужасная! Застыли и болят
Их лапки слабые, - а ветви льдом покрыты, -
И неоткуда ждать им корма и защиты,
И признаков зари напрасно ищет взгляд.


А Н Р И де Р Е Н Ь Е

Встреча

Ты хочешь, чтоб тебя я у камина встретил?
Брось розу, что несешь, ее развеет ветер,
Чтоб тонкий аромат не добавлял печали.
И не смотри за дверь, где сумерки упали.
Ты мне другой нужна, забывшей зов лесов,
Свист вера на полях и эхо голосов,
Все плакавших тебе о жизни одинокой.
Хочу, чтоб ты вошла ко мне из тьмы глубокой,
Надменной и немой, тенями окруженной,
Чтоб был как мертвый я и вся ты обнаженной.


П О Л Ь В А Л Е Р И

Шаги

Твои шаги во тьме бессонной,
Дитя полночной тишины,
К моей постели воспаленной
Скользят, воздушны, чуть слышны.

Они как дар благословенный,
Неторопливы и скупы.
Несут все радости вселенной
Босые легкие стопы.

Уста раскрытые, волнуя,
Заветных дум моих жильца
Готовы пищей поцелуя
Насытить щедро, до конца.

Не торопи же состоянье
Почти за гранью бытия:
Привычным стало ожиданье,
Твои шаги - вся жизнь моя.


П Ь Е Р Р Е В Е Р Д И
 
Гладильщица

Издавна эти руки гладили великолепное белье.
Но в мастерской, где слишком красна печка, ее кровь постепенно испарилась. Она становилась все белее и белее, и в поднимающемся пару ее едва различишь среди сверкающих волн кружева.
Белокурые ее локоны развеваются лучами, железо продолжает свое дело, поднимая облака из белья, - а вокруг стола ее душа еще сопротивляется, душа гладильщицы, и сгибается и вырывается, как белье, она напевает что-то, - все ей нипочем.


Р У Б Е Н М Е Л И К

Хорал

И я носил любовь, как тело на кресте,
Былого имени угасший звук носил.
И я неясные слова произносил
У грязных стен, и ночь зияла в высоте.

Над тишиной моей, над очагом пустынным
Вы вьетесь, женщины, послушный рой теней.
Будь морем, городом, балкон, где тьма черней,
Придите, женщины, опять к своим мужчинам.

Вы гнали страхи прочь; вы берегли мой сон,
И хора нежного в ночи внимал я пенью.
Чтоб руки женские навек предать забвенью,
В какой надежде смех зарыл свой тайный стон.


Р О Б Е Р Д Е С Н О С

Я столько раз видел тебя во сне...

Я столько раз видел тебя во сне, что ты потеряла для меня реальность.
Смогу ли я когда-нибудь достичь этого живого тела, целовать этот рот, рождающий голос, который мне дорог?
Я столько раз видел тебя во сне, что руки, привыкшие, обнимая твою тень, встречаться у меня на груди, не смогли бы, наверное, изогнуться по линиям твоего тела.
И перед реальным обликом той, которая неотступно преследует меня, которая владеет мной дни и годы, я, вероятно, тоже стал тенью.
О, неустойчивое равновесие!
Я столько раз видел тебя во сне, что уже, конечно, нет времени проснуться. Я сплю стоя, готовый к вторжению жизни, и любви, и твоему, единственная, кто нужен мне сегодня; у меня было меньше возможностей касаться твоего лица и твоих губ, чем первого попавшегося лица и случайных губ.
Я столько раз видел тебя во сне, столько раз ходил, говорил, лежал с твоим призраком, что мне не остается больше ничего, наверное как самому стать призраком среди призраков, во сто раз более тенью, чем тень, которая весело гуляет и будет гулять по солнечным часам твоей судьбы.


Ш А Р Л Ь К Р О

Итог

Я грезил, мальчишка смешной,
О золоте, бьющем волной,
О чистой любви неземной.

Вот мне восемнадцать, а Ей
Шестнадцать. Средь кочек и пней
Мы мчим своих рыжих коней.

Давно улетели мечты,
Карман мой и сердце пусты,
И кони не топчут цветы.

Один, покорившийся злу,
Я, пьяный, в осеннюю мглу,
Как пес, подыхаю в углу.