Легенда о Кара-Даге

Далеко-далеко, там, где плещется синее море глубокое,
Над долиной Отузской горделиво нависла гора Кара-Даг,
И живет в той горе, в исполинской скале, существо одноокое,-
Великан-людоед, - страшный, непобедимый никем и никак.

Днем страшилище спит, и от храпа его камни скал сотрясаются,
Ну, а ночью выходит с норы, начиная истошно реветь,
Так реветь, что от страха иные и вовсе с обрыва бросаются,
Только жертвенный бык заставлял исполина не так свирепеть.

Ну, а осенью липкой этот жертвенный скот великану не нравится,-
И от злости, да гнева на людское селение монстр камни валил.
В пору свадеб хотел он, чтоб в жертву несли молодую красавицу,
По невесте в году люд тому людоеду в ущелье водил.

Вот пришел листопад, да и чей-то черед дочь нести на заклание,
Чтобы страшный злодей дал спокойно другим год в долине прожить.
Но нашелся смельчак, что однажды озвучил людское желание –
Людоеда – убить!

Вот однажды в закат этот юноша смелый к ущелью направился,-
«Как красиво у нас!» - думал юноша, глядя на свой Кара-Даг,
И, печальный, сперва, грустно думал о смерти, но вскоре оправился,
Я убью великана, даже если погибну – по-другому никак!

И запел молодец песню «птички любви», так, что море заслушалось,
Но внезапно та песня сменилась раскатистым эхом в тиши:
И сказал великан, да так громко, что где-то ущелье обрушилось:
Ты поешь хорошо, - cпой еще мне про птичку любви, – не спеши!..

Если хочешь ты встретиться с птичкою той – завтра все это сбудется!
Завтра утром приду вместе с той, что земле посылает любовь…
Утром юноша был, - вместе с Эльбис, возлюбленной, это не чудится,-
Лишь бы слез не пролить, лишь бы не была пролита девичья кровь…

Подошла к великану отважная Эльбис, и молвила: вот она, -
Птичка милая та, что поет о любви, запоет и сейчас…
Она просто в платочке моем от ненастья и ветра замотана,
Я тебе покажу, только шире открой свой единственный глаз.

И чудовище вмиг, в предвкушении чар этой маленькой-маленькой птицы,
Свой единственный глаз широко распахнул, словно это сачок,
Лука, в миг, тетиву натянув, Эльбис с яростью злой, кровожадной тигрицы,
Великану стрелу, что отравлена ядом, воткнула в зрачок.

Взвыл тот раненый монстр, да свалился в свою же глубокую яму-могилу,
Он ревел и пытался всю черную гору на камни разбить,
Камни падали вниз, и горела земля, - людоед все терял умерщвленную силу,
И, как мог, он противился смерти, желая неистово жить.

       Целую ночь все гудела земля, словно дьявольским рыком рычала,
       Целую ночь та гора извергала зловещий огонь,
       Кажется, небо стонало, и море от боли кричало,
       Лава с вершины неслась на земную ладонь…

На рассвете все стихло, - спокойное море как прежде плескалося,
У Ярила сиял ослепительным светом приветливый лик,
А от черной горы, в коей жил людоед, ничего не осталося,
Только слезы людей, превратившихся за ночь в цветной сердолик.

Вместо черной горы, заслонявшей и небо, и солнце, и счастье,
Фантастических форм живописные скалы красуются так…
Рай на крымской земле, где теперь никогда не бывает ненастья, -
Величаво-изящный и гротескно-могущественный Кара-Даг.