Кубинская тетрадь. Окончание

В неделю мы работали , как правило, шесть дней,
Когда в природе было всё без аномалий,
По воскресениям, бывало, ловили мы угрей
На удочку в озёрах тёплых, если попадались.
       
Частенько вывозили группой нас на пляж
В Съерра—Маэстро часто, редко в Барадеро,
Специалисты многие тогда входили в раж,
Ракушки собирали все со дна без всякой меры.

Там попадались караколы,барадерки и зубатки,
Потом по морю пароходом всё плыло в Союз,
В коммиссионках там на них бывали люди падки,
И неплохие деньги приносил подобный груз.

На пляже в Барадеро раз мы встретили японца,
Он мясо караколы с аппетитом уплетал,
Варил в ведре их на костре, сам жарился на солнце,
С мулаткой смуглой между делом ворковал.

Такому расточительству мы очень удивились,
Штук десять насчитали ракушек тех в кульке,
За караколы эти наши б, точно, удавились,
Примерно на семьсот рублей тянули те в комке.

Тогда семьсот рублей большие были деньги,
Бутылок двести лучшей водки можно бы купить,
С сапфиром, может быть, и золотые серьги,
Или семью с детьми пять месяцев кормить.

А как-то раз, то было в воскресенье,
В Гавану повезли нас, всей группой в ресторан,
К тому же в Тропикану,нам всем на удивленье,
Где даже ел и пил Хэмингуэй-большой гурман.

За стулья рассадили в большом и светлом зале,
Играла музыка, произносилась долго речь,
Официантки двигались в бикини, как на карнавале,
И приносили нам вино и даже тарталетки с рыбой меч.

Сидели истуканами под взглядами начальства,
и мысли грешные теснились в наших головах,
с мулатками не раз я танцевал, признаюсь без бахвальства,
и от восторга тост придумывал в рифмованных стихах.

 Раз в пятый подошёл к мулатке с вёрткой попой,
Она мне мило улыбнулась ,согласная я, сэр,
Тут чёрствый Валерьян мне, стоп и по плечу похлопал,
Смотри, ты будешь первый в группе наш миллионер.

Раз пять нас приглашали на активидады,
Устраивали нам кубинцы дружеские встречи,
Мы были закусить и выпить очень рады,
Кубинцам нравилось произносить большие речи.

Свининку нежную нам подавали с чёрным рисом,
И каждому пакет литровый - это было пиво,
Раскладывали на бумаге и без всяких мисок,
И жить хотелось и всё было так красиво.

Кубинская природа не без аномалий,
Нередки осенью там ураганы и шторма,
И снова ураган переживать захочется едва-ли,
 На то же время лучше безопасная тюрьма.

Нас как-то целую неделю не возили на работу,
Три дня без перерыва лил дождь сплошной стеной,
Отверстия задраены, я обливался потом,
Пошёл к двери, толкнул её, а дверь сказала, стой.

Я выглянул, все пальмы, как тростинку изогнуло,
Бетонный столб упал, сорвало провода,
Сопровождалось представление каким-то мощным гулом,
Осталось лишь погоды ждать, ходить туда-сюда.

Чуть больше суток продолжался ураган,
Не прекращался дождь ни на единый миг,
Перед окном я в одиночестве стоял, как истукан,
Тот ураган могучий назывался Фредерик.

Чтоб изучить, где на заводе сеть коммуникаций,
Пришлось полмесяца работать там с архивом,
И доступ получая к этой информации,
Пришлось столкнуться нам с кубинским дивом.

То диво называется словечком там, маньяна,
Что в переводе означает, просто, завтра,
К чиновнику придёшь ты поздно или рано,
Ответ - маньяна, он идёт на ужин или завтрак

Рабочий день там начинался ровно в восемь,
Задерживались часто, можно было опоздать,
И так почти всегда, как летом, так и в осень,
И сразу же за дело -о сексе языком чесать.

А через полтора часа уже и мюриенда,
Закуска сладкая, впридачу кофеёк,
Минут уж за пятнадцать до этого момента,
Тянулся из людей к местам раздачи ручеёк.

Так до обеда только с часик оставалось,
Кому-то даже папку удавалось приоткрыть,
Обуревала многих от болтовни усталость,
И выходили до обеда немного покурить.

С трудом, но всё ж, мне удалось,однако,
Коммуникаций сети нанести на план,
Почувствовал чиновник, что назревает драка,
Маньянить перестал и напускать туман.

Под жарким солнцем смена длилась семь часов,
По три у каждого из нас рабочих было,
Рабочий там в тени немало видел снов,
А нам в поту помыться можно было с мылом.

Там всех рабочих нанимали по контракту,
И деньги им правительство платило,
По разному ленивые, налаживать контакты,
будить в тени-нужна была недюжинная сила.

Но оказалось всё не так уж сложно,
О сексе надо было громогласно говорить,
И парень, даже лодырь невозможный
Восстав от сна, мог на работу выходить.

Мы научились там не умирать с тоски,
И каждый заводил себе по вкусу хобби,
Немногие учились делать маски из доски,
И я входил в то масочное лобби.

И первым наш Долманов маску показал,
Из деревяшки красной, что ему принёс рабочий,
Губастый странный чудик был, и Коля доказал,
Что он , почти что скульптор, между прочим.

Через неделю все хвалились масочкой одной,
Нашли источник деревянного материала,
Та маска, что я первой сделал, стала мне родной,
Потом я тельце выточил, мне масок стало мало.

Ходил к театру местному и изучал фактуру,
Достал материал, дощечку из каобы,
Решил вытачивать какую-то фигуру,
Смотрел везде тогда на женщин в глаза оба.

Потом на стол поставил фотографию жены,
Работал с деревом, смотрел и вспоминал,
Из тоненькой дощечки, были все поражены,
Я выточил и бюст и ноги, с талией, увы, не угадал.

Но, к сожалению, мерзавец рыжий кот,
Потом фигурку дома уронил с комода,
И обломились ножки у лодыжки, вот
Уж двадцать восемь лет висит без всякого ухода.

 В одно из воскресений ждала нас Гуама,
В далёком прошлом индейская деревня,
Могли так место выбрать люди лишь немалого ума,
 Венеция, внизу к тому же настоящая харчевня.

Вигвамы там на сваях или на помосте,
Внизу в воде прозрачной плавали форели,
И карпа выловить на удочку там просто
В любое время года, в августе, в апреле.

С настила рыбу можно бы черпать сачками,
От изобилия вся группа просто обалдела,
В воде прозрачной под вигвамами, под нами,
Жизнь в этом озере, как в кратере, кипела.

До Гуамы от Нике-Лопес ехать долговато,
Там за год мы могли лишь только раз бывать,
Там близко база Гуантанамо, где США солдаты
Подарками пытаются мулаток обольщать.

Вода в озёрах тёплая, теплее, чем и в море,
Возили на рыбалку нас примерно в месяц раз,
Стояли с удочкой в воде по плечи, в головном уборе,
Ежеминутно червяка клевал какой-нибудь карась.

А после возвращения развешивали рыбку
На солнышке сушиться, на леске, на ветру,
По полведра ловили, но мелкая уж шибко,
Заканчивали мелочь мы развешивать к утру.

Перед подачей документов на продленье
Застолье не устроил лишь ленивый,
Чтобы улучшить о себе, любимом, мненье,
Немало тратились на ром, закуски, пиво.

В загранкомандировке труд специалиста
Оцениваться должен был по вкладу, по труду,
Но глупо было бы и день, и ночь трудиться,
Подарки надо было вбрасывать в чиновную орду.

 Прошло два месяца, застолий стало мало,
Дни потянулись снова рутинной чередой,
Начальство некоторым уж прямо намекало,
Бумаги то отосланы, давай, мол, пир устрой.

Специалисток женщин хлебосольных отослали,
Жена шофёра Крюкова подстроила свинью,
Оставшиеся жёны от застолий отощали,
Начальникам при встрече, говорили ай лав ю.

Беридзы без застолий заскучали, задурили,
В командировки укатили себя поразвлекать,
А перед этим спешно всех работой завалили,
Чтобы специалисты на заводе не посмели отдыхать.

Но вот однажды нас свозили в дом Хэмингуэя,
Хранили в доме вещи прежний аромат,
Могилы кошек, книги, фотографий галерея,
Сказали много про писательский уклад.

Потом на пляже были, где владение Дюпона,
Американский то магнат-миллиардер,
Ведут ступеньки к берегу от дома вдоль по склону,
Длиною в двести метров, даже делали замер.

Дом, врезанный в скалу, обрыв там без уклона,
Открыт всем ураганам и ветрам,
Никто и, отродясь, не видел в нём Дюпона,
Наверное, забыл о доме он и сам.

Настало время новых проводов в Союз,
Полупечальные застолья, слёзы и объятья,
У отъезжающих и радость, и обиды лёгкий груз,
А вот один на головы ворюг всё слал проклятья.

Один из переводчиков доверчивый был слишком,
Всегда все двери нараспашку у него,
Собрал багаж-ракушки. сувениры, книжки,
И перед выездом лишь понял, в чемоданах ничего.

Но шума наша сторона не поднимала,
Вещей дороже выяснять, кто эти вещи спёр,
Но денег от продажи выручил немало,
А продал нашим же наверняка хитрющий вор.

На этом я закончил своё повествованье,
Возможно, как мы жили, не стоило так жить,
Но это лишь всего мои воспоминанья,
Пришлось мне, между прочим, два года там пробыть.

       Всё.