Жестокие игры

Рана в боку еще кровоточила. Если бы нож этого гада прошел чуть ниже - все, хана, а так - скользнул по ребрам, да еще рубаху разодрал. Беркут поморщился, дотронувшись. Больно.
- Эй! - окликнули из-под навеса, где расположились остальные рабы, - Как ты? Протянешь еще схватку?
Беркут пожал плечами, о чем сразу же пожалел - в боку задергало.
- Ты вот что, - один из гладиаторов поднялся и подошел, - Как выйдем на арену, вперед не лезь. Я разделю людей Сципиона, а там уж...
Беркут благодарно кивнул. Квинт был ему лучшим другом, но, главное, - последним напарником... за шесть лет...
- Ты бы присел. Чего стоять то? - в голосе Квинта прозвучала тревога, - Рана так и так воспалится...
- Я в норме, - Беркут пожал приятелю руку; к боли он уже начал привыкать.
- Ладно, как знаешь, - Квинт хотел добавить еще что-то, но передумал, - Я лучше пойду, погляжу как там грек...
- Сильно его зацепило?
- Ага. Неслабо так... Я вот думаю, что если он помрет к рассвету?
На потрескавшихся губах Беркута появилось некое подобие улыбки, всего на миг - и тут же пропало. Квинт не заметил, наверное.
- Ну, если так, нас останется двое.
По выражению лица Квинта невозможно было догадаться о его реакции.
- Может, тогда, откажемся?..
- Откажемся? - эхом откликнулся Беркут, - Да разве нам позволят? Этот подонок Сципион выкупил нас с одной целью...
- Верно, - Квинт присел на корточки и провел пальцем по песку, - Чтобы здесь прирезать.
Беркут положил ему руку на плечо.
- Нам ли печалиться о своей судьбе?
Квинт пожал плечами.
- Нет, Беркут, я не печалюсь... Не печалюсь... А знаешь, единственное, чем я горжусь, это твоей дружбой. Те шесть лет, что я знал тебя... для нас, гладиаторов, это целая жизнь....

Когда утром трибуны до отказа заполнили граждане, по случаю разодетые и размалеванные без меры, распорядитель объявил игры открытыми. На грязно-желтый песок арены высыпали гладиаторы, без особого энтузиазма поклонившись разношерстной толпе.
- Крови жаждут, - пробормотал стоявший справа Квинт.
Беркут усмехнулся.
- Они не держат нас за людей, а сами-то не лучше шакалов.
Квинт ничего не ответил, сказав только:
- А все таки жалко, что грек умер.
В этот миг рявкнули гигантские трубы, и бойня началась.

Гладиаторы Сципиона встали полукольцом, рассчитывая зажать Беркута и Квинта в живые тиски и покрошить. Их было немного - всего пятеро - но рана Беркута действительно воспалилась, а Квинту еще вчера пробили кирасу разом в двух местах .
- Держись левее, - шепнул Квинт, поудобнее перехватывая широкий клинок, - Того, что пониже - снимай первым... Давай!
Одновременно они бросились на противников. Беркут качнулся, уклонившись от слишком быстрого выпада, и отсек неудачливому гладиатору кисть. Квинт проделал похожий финт, но его противник лишился целой руки по локоть. Другой замешкался, и, не останавливаясь, Квинт проткнул его. Трибуны взревели, заглушив отчаянные вопли раненых.
Шансы сравнялись - двое на двое. Беркут осторожно приближался к противнику, державшему трезубец. Его напарник вращал сеть.
Квинт отвлекся на мгновение, и попал в ловушку, - прочная сеть захлестнула его, полностью обездвижив. И в тот же миг в грудь гладиатора вонзился чертов трезубец.
Время вышло. Беркут с ходу снес голову ближайшему противнику. Другой успел выдернуть из груди Квинта трезубец и кинулся на Беркута. Тщетно, - гладиатор выбил оружие и проткнул его.


Беркут подбежал к Квинту, сорвал сетку и подхватил напарника под руки. Пальцы цепляли скользкую от крови кирасу. Квинт страшно хрипел. С каждым ударом его сердце выбрасывало из раны алую струю. Беркут ожесточенно тащил друга к краю арены. Нет, не спасти... Не спасти... Э, как глупо вышло-то...
Квинт булькнул - кровь пошла горлом. Глаза закатились, тело обмякло. Беркут выругался. Ну вот... опять... опять... опять... За что???
Беркут опустил труп на песок и замер посреди побоища. Трибуны в молчании взирали на него, грязного, раненого. Он так же молча вглядывался в лица тех, кто сидел там - всего в дюжине шагов; пытаясь отыскать во взглядах милосердие, но тщетно; а там, в дюжине шагов, свобода оставалась такой же недосягаемой, как если бы их было миллион. И тогда Беркут закричал, задрав голову, закричал в высокое безоблачное небо, где катилось беспощадное, равнодушное солнце. Он кричал, проклиная эти игры, кровь, жестокость этого мира и последнюю ошибку Квинта; кричал, пока не сорвал голос, а потом упал на песок и едва слышно просипел:
- ЗАГРУЗИТЬ ИГРУ ЗАНОВО.