Он называл это любовью...

       ___________________________________________

Занимался рассвет. Я не видела его начала, а скорее угадывала по потеплевшему ветру и внезапной тишине, наступившей на улице, по небу, которое окрасилось в тот самый непонятный цвет, который Он называл предрассветным.

В доме напротив хлопнула дверь подъезда, из неё вышел, поругиваясь достаточно громко, чтобы я могла услышать, дворник. Он зашёл за дом и вскоре вернулся с метлой, послышалось привычное шелестение гибких прутьев о пыльный тротуар.

С глухим щелчком выключился фонарь, стоявший прямо напротив моего окна, от щелчка с соседнего дерева слетела пара сонных птиц, то ли ворон, то ли голубей.

Я сидела на подоконнике и ждала нового дня, который мог бы привнести ясность ко всей той нелёгкой ситуации, которая сложилась между Нами вчера.

За домом начало восходить солнце, Я поняла это по теплу, прокатившемуся по моей спине. Я обернулась, длинный коридор заливал жёлтый тёплый свет, ещё неуверенный и мерцающий, но достаточно сильный, чтобы прогнать навязчивую темноту.

Через несколько минут солнце достигло стола, стоявшего посредине комнаты, оно задержалось там и нагрело тюбики с краской, беспорядочно раскиданные по деревянной столешнице.

Солнце не остановилось там надолго, а проследовало дальше в глубь комнаты, где на разошедшемся старом паркете стоял Его мольберт. Кисти были разбросаны по всему полу, который был запачкан маслом, керосином, растворителем и краской. В комнате начал подниматься тот самый неповторимый запах, который может издавать только новое, выстраданное Им, полотно.

Я увидела то, что Он так ревностно оберегал от меня вот уже три месяца, это было моё отражение, мой двойник, моя копия из красок и холста, нарисованная небрежными ассиметричными, вдохновенными мазками гения. Я не могла даже найти слов, чтобы описать то, что видела, нет, Он создал не мёртвое изображение, Он создал живое существо, Он создал меня, вторую, такую же, ничуть не менее живую, чем была Я сама.

Моё лицо наверно выражало всё, что творилось внутри. Он рисовал меня, нет, Он не любил этого слова – рисовал, Он писал меня. Писал, с поразительной схожестью передавая меня на холст, оживляя меня, создавая меня вечную, меня навеки молодую, меня навеки живую.

В соседней комнате послышалось движение, потом скрипнул старыми пружинами матрас, и по погружённой в тишину квартире пронёсся Его недовольный стон.

Я сдвинулась с места, вышла, прошла по коридору до Его спальни и, не постучавшись, приоткрыла дверь и вошла.

Он сидел на краешке дивана, вокруг него валялась Его одежда. Он был прикрыт простынёй, настолько скомканной, что она скорее походила на какое-нибудь тряпьё, сидел, согнувшись, поставив локти на колени и держась руками за виски.

В комнате было душно, воняло спиртным и сигаретами, сквозь неплотно задвинутые портьеры пробивался тонкий луч света, в нём кружились и сверкали пылинки.

Я прошла по комнате, Он даже не повернул головы, открыла окно, раздвинула шторы и впустила новый день в Его обитель.

Книги в книжных шкафах осветились солнцем, со стола, стоявшего у окна, ветром унесло пару Его бумаг, но Он даже не поднял головы.

«Всё это время ты писал меня?» - вопрос прозвучал наверно слишком резко, но требовательно.

Молчание.

«Я видела её, Ты смог, она гениальна!» - похвала осталась незамеченной.

Он исподлобья взглянул на меня своими опухшими и злыми глазами, в которых было сказано лишь то, что сейчас он не в состоянии говорить.

Я вышла, прошла по коридору на кухню, взяла из шкафчика таблетку аспирина, налила стакан воды, нашла Его сигареты и спички. Со всем этим в руках двинулась обратно. Зашла, положила возле него на кровать, чем заслужила благодарное мычание. Он выпил таблетку, стакан полетел к чертям и разбился об пол, встал, придерживая на бёдрах простыню, подошёл к окну, вдохнул прохладный воздух и закурил.

«Доброе утро.» - Его голос, сиплый и хрипящий, прошелестел в тишине квартиры.

Пришёл новый день.
     
Он ушёл ещё тогда, утром, когда на улицу стали выезжать первые машины. Я стояла у окна и глядела на его удаляющуюся фигуру. Холст с моим портретом Он забрал с собой. Нёс его под мышкой небрежно.

Вскоре его силуэт пропал, скрылся за поворотом. Я снова ощутила дуновения ветра, оцепенение спало.

Обернулась, начала собирать все эти тюбики, баночки, тряпки, кисти, которые Он называл своими инструментами, которыми Он куёт искусство. Вымыла пол, особенно долго вытирала эти лужи масла.

Комната приняла божеский вид. Стало даже не страшно ходить по полу - утром Я боялась запачкаться.

Пошла на кухню, но ничего не захотелось готовить, села за стол и стала ждать. Тикали часы. Сидела долго. На улице начала подниматься пыль, солнце жарило всё сильнее. Его всё не было.

Встала, прошлась по коридору, туда-сюда, туда-сюда… Пол скрипел под ногами, в проёмах дверей светилась маленькими точками пыль.

Вернулась обратно в комнату, села на подоконник, чуть высунулась в окно, уже был день в самом разгаре, светило солнце, уже начинавшее катиться к горизонту, внизу, во дворе, бегали и кричали дети.

Выглядывала на улицу, вздрагивала, когда кто-то выворачивал из-за угла, но это был всё время не Он.

Солнце уже окрасило всё в розовый закатный свет; так было всегда, когда Он уходил, мне нечего было делать, и Я ждала Его. Он называл это глупостью. Вот и сейчас я глупо просидела весь день в ожидании.

Слезла с подоконника, встала на колени у окна, оперлась локтями о батарею, опять смотрела на улицу и ждала.

Мне казалось, прошло ещё несколько часов, солнце было уже багрово-красного оттенка, а точнее, его половина, выглядывающая из-за левого края соседнего дома.

Вдруг Он вышел из-за угла, закурил, небрежно держа сигарету, медлительной походкой двинулся к подъезду. Я поняла, Он не торопился, стряхивал пепел, смотрел вокруг. Он знал, что Я смотрю на него, но взгляда не поднял. Подошёл к двери подъезда, выбросил окурок, быстро вошёл.

Я соскочила с места, прибежала к двери, приникла к глазку.

Он поднялся по лестнице, но звонить не спешил, прислонился к стене и стоял так долго, глядя в потолок. Его расслабленная поза внушала какое-то волнение, предчувствие нехорошего.

Но вот Он подошёл, нажал кнопку звонка, конечно, Я тут же распахнула.

Отошла от проёма, Он вошёл, снял куртку, повесил её на крючок, прошёл на кухню, сел за стол, закурил, облокотился щекой на руку.
       _______________________________________

Я закрыла дверь и с опаской, почти бесшумно вошла в комнату. Села напротив Него, тоже бесшумно почти, Он не любил, когда скрипели стулья.

Мы долго молчали. Для Меня это было настоящей пыткой, Я не знала, чего ожидать. Он поднял голову и посмотрел на меня своим тяжёлым сонным взглядом. От Него сегодня опять, как и всегда, пахло спиртным и крепкими папиросами, хотя дома Он курил только сигареты.

«Ты снова пил?» - Я произнесла вопрос с укоризной, стараясь вывести его из этого туманного оцепенения. «Да, пил, - ответ прозвучал грубо, Он сбросил пепел себе под ноги. – Ты же знаешь, я давно пью». «Прожжёшь палас, - устало ответила Я. – Кидай хотя бы на стол». «Да какая, в общем-то, разница?» - Он скинул пепел на стол.

Наступило снова молчание, Он докурил и потушил бычок прямо об столешницу. Опять сидели, и Он всё также смотрел на меня. Я встала, смела руками окурок и пепел, подошла к мусорному ведру и скинула их. Встала у раковины и открыла кран, намылила руки. «Ты знаешь, Я её продал» - в Его голосе не звучала жалость, скорее какое-то усталое безразличие.

Закрыла кран и села обратно. «Кого Её?» - вопрос был глупый, Я всё уже поняла, просто хотелось, чтобы Он сам это сказал. «Тебя, картину, ту, где Ты была, - отвечал сбивчиво, с маленькими паузами, потупив глаза, посматривая на меня аккуратно. – Ну, Ты же помнишь её, Я утром унёс, в общем, знаешь, хорошие деньги получил, продал её, один мужчина купил, сказал, что неплохая, на жену его похожа, бывшую, правда, не знаю, зачем ему она, в смысле его жена в квартире на стене, коли они развелись». Он пытался шутить и даже как-то нервно рассмеялся.

Я выдохнула, ощущение было, будто упала с дерева прямо на живот, и дыхание ушло куда-то. Он называл это страхом. Я была для Него музой, пока Он писал её. Пока писал. Её.

«А сейчас?» - вопрос прозвучал громко, но на последние звуки моих сил не хватило, конец был сжеванный, голос сорвался, Я истерически всхлипнула.

«Не плачь, только не плачь, - Он сорвался с места, подошёл ко мне, встал на колени около и взял мои руки в свои, заглянул в глаза. – Не стоит, ты, ты красивая, ты найдёшь себе лучше, чем Я, правда. Не плачь, всё у Тебя образуется».

Я понимала тогда, что больше не нужна Ему, что Он меня прогоняет. «Позволь, Я останусь…» - проговорила просьбу, почти шёпотом.

Он поднялся, насупился, грубовато ответил: «Как хочешь, я тебя не держу».

Подняла глаза, робко, думала, Он улыбнётся. Увидела только как он вышел, услышала скрип шагов в коридоре, и как хлопнула дверь в Его спальне. Я не была Ему больше нужна. Я знала это.

Он стал часто пропадать, порой не бывал дома неделями, понимала ли Я, что он нашёл другую? Да. Я чувствовала запах её духов, когда стирала Ему одежду. Иногда Он приходил в хорошем расположении духа, и тогда Мне казалось, что у нас всё, как раньше, что Он ещё не закончил её, что не было того вечера. Мы много говорили, даже когда Он был не в духе. Я говорила, что это пытка – то, как Он со мной поступает, но Он называл это жизнью. Он часто просил оставить Его в покое, особенно, когда бывал сильно пьян. Но Я тешила себя мыслью, что скоро Она уйдёт, и Он снова Увидит меня, Я снова стану его музой.

Он продолжал писать, писал много, яростно. Картины приносили доход, мы перестали жить плохо, как это было раньше. Он стал ходить в оперу, подолгу засиживался в барах, Меня с собой Он не брал никогда, Его бесило, когда Я спрашивала почему. Тогда Он опять говорил, чтобы Я ушла, оставила Его, не мучила ни Себя, ни Их.

Так прошли душный Август, солнечный Сентябрь, золотистый Октябрь и серый Ноябрь. Зима подкралась незаметно, проникла сквозняками по полу и изморозью на окнах, в той комнате с круглым столом и Его мольбертом заледенели в одном из углов обои. В квартире было зябко и холодно. Он приходил всё реже. Обычно был не в духе. Мы почти не разговаривали.

Я сидела почти каждую ночь, когда Его не было, в открытом окне и всё смотрела за угол, вдруг Он появится. По обыкновению Он не появлялся, тогда я садилась за тот круглый стол и засыпала. Просыпалась где-то днём, не помнила, в каком часу. И опять ждала. Смотрела на часы, пока не стемнеет.

Он приходил, мы молчали, ближе к Новому Году, Он начал становиться прежним, иногда заговаривал со Мной, говорил о городе, какие гирлянды всюду повесили. Обычно Я слушала его молча. Боялась, что Он замолчит.

Новый Год я отметила без Него. Он пришёл 2 января, пьяный и весёлый, расцеловал меня у порога, скинул ботинки и как был в дублёнке и шапке бросился на диван и уснул. Раздела его. Посидела рядом.

К вечеру он встал. Не был злым, каким бывал с похмелья. Сказал, что должен сказать мне что-то. Почти весь вечер протолклись с ним на кухне, Он помогал мне делать салат, чистил овощи, резал что-то. Приготовили уже к ночи, поели. Сидели при свечах, и было так незабываемо хорошо, как бывало в самом начале, когда Он Меня сюда привёл.

Поднялись вместе, не сговариваясь, ушли прямо по коридору, свечи не погасили, скрипел паркет, и почему-то сегодня в квартире было тепло.
       ___________________________________

Стрелки часов ходили аккуратно по кругу. Ночь была тихой, слышны были стоны ветра и свист пролетающего снега. Тёмную карикатуру за окном разноображивал фонарь, светивший жёлтым светом, как светят керосиновые лампы. Ветер качал и его. Скрип плафона тоже был слышен, но почему-то был не столь важен для нас.

Мы сидели в полутёмной комнате, зашторенной прозрачной тюлью. Через немытые стёкла окон был виден луч света. Сидели молча на двух стульях чуть поодаль друг от друга. Посреди комнаты стоял круглый стол, накрытый скатертью, посреди стола стояла сахарница. Слева от старых часов стоял шкаф. В его стеклянных дверцах был виден силуэт Его, сидящего на фоне окна. Открытый проём двери пропадал в абсолютной темноте коридора, из-за которой он казался бесконечным.

Пыльный паркет под ногами навевал страх пошевелиться. Казалось вот ещё скрип и всё. Закончится терпение, висящее на волоске, как капля над бездной.

Мы просидели ещё долго вот так, не говоря друг другу не слова. Если честно, то Я стала уже забывать, почему возникла эта неудобная, длинная пауза. Мой ум расслабился, и сердце забилось ровно, будто бы прогоняя от себя тревогу, говоря себе, что всё это глупости, навеянные воспалённым разумом, что всё это выдумка.

Я прикрыла глаза и откинулась на спинку стула. От страха всё же бесшумно, чтоб не скрипнуло рассохшееся дерево.

Так просидели ещё немного.

Тут, как мне показалось, в комнате прогремел выстрел. Но нет, это просто заныл паркет под его тяжёлыми шагами. Я услышала, что он вышел в коридор и щёлкнул выключателем, в глаза, закрытые веками, непривычно ярко ударил свет. Он прошёл куда-то вглубь квартиры, что–то открыл. Я услышала, как щёлкнули замки чемодана. В течение какого-то времени Я слышала лишь шорохи складываемой одежды. После Он стукнул крышкой и закрыл свой чемодан. Я услышала, как Он подошёл к проёму двери и встал, грузно опершись о косяк.

Я открыла глаза. Он стоял на фоне яркого света и глядел на меня. Я намеренно надменно отвела взгляд и встала. Подошла к столу, поправила скатерть, повернулась спиной и, глядя в окно, стала ждать.

Мы опять простояли долго.

Но вот Я услышала, что Он поворачивается. С моих губ непроизвольно слетело слово: «Зачем?»

Он повернулся обратно: «Что зачем?» «Ты знаешь, - слетело с моих губ, и Я повернулась к нему. – Ты сам знаешь» «Я не люблю тебя.» – Он сказал это просто, без всех этих наигранных вздохов и ахов. «Я знаю, - прошелестела Я. – Но ведь это не мешало…» «Мешало, - перебил Он. – Очень мешало.»

Что-то случилось с моими глазами, и Я отвернулась. По щеке пробежало что-то мокрое, я поймала это ртом и почувствовала солёный привкус, кажется, Он называл это слёзы.

Я уже мало что могла расслышать, меня захватил процесс плача, до этого такого со мной не случалось. Позднее последнее, что Я запомнила, был стук двери и гулкая пустая тишина.