Немного лирики. Баллада о бессоннице

Я спать хотел – но угодил в немилость
К бессоннице. Сперва она стыдилась
Себя явить. Заметно молодилась
И заходила с дальнего угла.
Но постепенно прижилась красотка,
Прошла все закоулки околотка,
Вздыхала томно, ворковала кротко,
И прописалась. Словом – зажила.

От липкой этой дамы стервенея,
Хотел уплыть я на манер Энея;
Не помогали ни Четьи Минеи,
Ни Диккенса снотворные тома,
Ни пригоршни Морфея-люминала;
Бесстыдница подушку обминала,
Шуршащим шепотком напоминала,
Что не уйдёт, не своротив с ума.

И я привык к тоске полночных бдений,
К нелепости бессмысленных радений,
К унылому сознанью, что не гений –
Всего лишь некто падкий до стишат
Отечественных, равно – закордонных,
Любитель озарений беспардонных,
Словесных мелочей и чувств бездонных
Настолько, что, нагрянув, оглушат.

По первости оно, конечно, туго.
Бессонница – коварная подруга,
Не так-то просто из её досуга
Пользительность сугубую извлечь.
И я хитрил – когда, смежая веки,
Пускался вплавь через ночные реки,
И находил в мыслительной аптеке
Лекарство под названьем мыслеречь.

Кто не пуглив, как юная девица –
При свете дня соврать и не скривиться,
И так пройти, что даже половица
Не скрипнет под подошвою лжеца –
Ему легко. Но в предрассветном мраке
Неспящий дух чувствительней собаки,
И хорошо придуманные враки
Не стоят выеденного яйца.

Такие откровения едва ли
Звучали даже в пыточном подвале,
И был я весь руина и в развале:
Когда же ты, ехидная, уйдёшь?
Она ушла, как истина – нагая,
Бесстыдством соблазняя и пугая...

Я нынче говорливей попугая,
Но сам себе не верю ни на грош.