Эвменида Ада

Разве фальшь – этот тёплый жар в моих руках и головная боль?.. А я как будто пугало, набитое старой грязной гниющей ватой, вынутой из окон весной… Ласточки прилетят и будут сидеть на электрических проводах шёлковыми чёрными углями, переливающимися в солнечном свете, как мыльные пузыри. А до того – я устану и буду искать морскую пену на деревянных досках столов… Фальшь ли мои глаза как у убиваемой поутру лошади? Я пугаю то ли ворон, то ли прохладные осиновые листья милосердия и вызываю лишь жалость, скулящую в лунную ночь, как одинокая голодная собака… Но жалость поверхностна и мимолётна: она думает лишь о себе. Её жизнь – миг, поэтому звёзды не вызывают жалости, и так хочется плакать, глядя на поломанные кусты белой сирени… Фальшь ли это беззвучное умирание – постепенное увядание, начиная с кончиков лепестков и остриёв аромата? И не подобны ли звёзды земным цветам – эдельвейсам, что манят в укромные уголки гор своими стрекозиными, пунцово-зеленоватыми глазами? А я как будто насажена на тонкий длинный кол навечно в этом каменном городе с облезлыми полуживыми кошками, с собаками, больными лишаем и с этими серо-асфальтовыми крысами, благославляющими, как Папа Римский Григорий IX, маленькими розоватыми лапками четвёртый Рим – Рим помоек. Семь холмов – семь грехов. Высеки их имена у меня на лбу… Палатин, Авентин, Капитолий, Виминал, Квиринал, Эсквилин, Целий… И – всё равно – никто не поймет, что под поношенной, старой, блеклой одеждой, за испещренным красноватыми следами прыщей лицом, за поджатыми губами цвета вялой малины скрыто семь кругов Ада… и вопрос: «Неужели и это фальшь?» … О, огласи, обессиль мою головную боль, Песнь Песней!