Стихотворения разных лет 1985-2000

Запущенный сад памяти моей!
Вхожу в него и раздвигаю ветки -
Воспоминанье в золочёной клетке,
Как потерявший голос соловей.
А ветер гладит ласковой волною
Меня по непокрытой голове,
И мысли перепутались в листве.
О, память, что ты делаешь со мною!

       ***
В Начале было Слово, говорят.
Но перед Словом, прежде созиданья,
Бог призадумался, и - глубже во сто крат -
Была минута полного молчанья.

Молчанье! Ты наука из наук,
Тебе учиться надобно у мумий.
Мы так боимся молчаливых мук
И одиноких тягостных раздумий.

Позволь мне, я сегодня помолчу,
Как будто мы перед Началом Света,
И, может быть, нам станет по плечу
Простая мудрость Ветхого Завета.

Вдруг онеметь, обезголосеть вдруг -
Не значит ли добиться пониманья,
На языке безмолвном глаз и рук
Поговорить о тайнах Мирозданья…

       ***



       ЗНОЙ
Иные места создают небылицы,
Свое заявляют господство,
Протяжная нота невидимой птицы,
Там выглядит, как сумасбродство.
Среди тишины, пустоты и покоя
Она, словно всплеск вдохновенья,
Полуденный воздух, застывший от зноя,
На миг задрожит от волненья.
Запальчивость солнца не знает пощады,
Растет, не подвластная Богу,
И даже подсолнухи зною не рады,
А молча срывают тревогу.
Сонливость воды непроточной и вялой
Не смеет мечтать о Мальстреме.
Кувшинок безмолвье пруда укачало,
Как стайку наложниц в гареме.
Смуглеют пылинки и пахнут корицей,
Случайное – пряное – сходство!
В зной хочется кануть, не быть, раствориться
И так ощутить первородство.

       ***
 
Молчание - Великий пост.
Есть комплекс чистого листа:
Когда душа пустилась в рост,
Нам страшно разомкнуть уста.

А суеверная рука,
Повиснув в воздухе, замрёт:
Есть комплекс первого мазка -
И тяжек труд, и солон пот.

Не грех побыть учеником,
Грех торопиться в мастера.
Как часто думаем тайком:
“Давно влететь уже пора”!

Но вынуть душу из огня
Есть точный час и точный срок:
“Учитель, не оставь меня,
       Дай мне ещё один урок”!

“Покуда виден труд и пот,
       Не выноси на суд холста,
       Поэт, продли Великий пост -
       Молчи, не размыкай уста”.

       ***

Хочешь, для покоя твоего
Поклянусь и сердцем, и рукою -
Я не похититель. Ничего
Я не отниму и не присвою.

Но вслепую - так соблазн велик -
Ты вошёл в мой мир. Забрёл и только!
Долго ли пребудешь? Вечность, миг?
Я хочу доверия. Но столько!

Ты остаться можешь, слеп и глух:
По душам умеют только души.
Но позволь мне просто думать вслух,
Позабыв, что есть глаза и уши.

Думать вслух, не целясь, наугад,
Но - в упор - не замечая быта.
Не осада - есть пути назад!
Не острог - и дверь всегда открыта...

Я не победитель и не тать,
Я не отниму и не присвою,
Просто мне, чтобы себя понять,
Нужно думать вслух перед тобою.

       ***

Судьба моя слепа в своей гордыне -
Ей дела нет, что ложный выбран путь,
Хотя и он уже на середине,
А, может быть, поболее чуть-чуть.

Всё реже юность, опустевшим садом
Прельщать в тревожных набегает снах,
Всё дальше те, кто верно были рядом,
Чьих рук тепло живёт в моих руках.

Всё тише жизнь, всё меньше в ней иллюзий,
Всё строже и взыскательней друзья,
Мечты и явь в сомнительном союзе,
Как вздорные удельные князья.

Судьба в ладони, словно на скрижали -
И в линиях, и в каждом бугорке -
Писала мне... Но вот её зажали,
Слепую, в непокорном кулаке.

       ***

К ясновидцам меня не причисли:
Мне нужна и канва, и основа -
Так, незримая ниточка мыли
Нас доводит до нужного слова.

Так, врождённый инстинкт состраданья
У постели смертельно больного
Заставляет сказать: “До свиданья!
       Не небесного - завтра - земного!”

Тщетны поиски смысла и прока
В повторении звука пустого...
Есть спасенья от страха и рока,
И от чёрного глаза дурного.

Я сомненье твоё не разрушу
Сытой милостью хлеба и крова -
Если надобно - на мою душу!
Жаль, что раньше не слышала зова.

       ***

Черна, как рыбка молинезия,
Моя заблудшая душа.
Нырну в аквариум “ПОЭЗИЯ” -
Там жизнь, наверно, хороша!
И буду плыть, хвостом повиливать
Я, независимость храня,
В надежде, что захочешь выловить
Однажды именно меня.

       ***

Не помеха я и не преграда.
Я - безмерность на твоём пути.
Сход лавин, паденье водопада
Не предупредить, не отвести.

Так поэты любят или дети -
Страсть Души - иная остальных.
Так бездомных, сирых и больных
Опекают - разве это сети?

Может, слишком много душ во мне?
Будь одна - то меньше бы болела,
Ведь не утихает и во сне
Боль, которая совсем вне тела.

Убеди меня, что я нужна,
Что не прихоть, что необходима!
Говорю и чувствую: стена.
Мимо сердца бью, сознанья мимо.

И любой беде, в любой невзгоде:
Будь, живи, не отнимай руки...
Так, наверно, любят старики,
Оттого, что знают: всё проходит.

Полного доверия размахом
Разбиваюсь я о твой покой,
Но пока не стала тленом, прахом
Буду думать: если жив, то - мой!

       ***

Мои сомнения - душе -
Безотносительно к моменту,
Как слишком резкое туше
Расстроенному инструменту.
Фальшивых много слышу нот
И в вариациях, и в теме.
Не из-за такта начат счёт,
Игра с оттенками не теми.
Кто сочинил весь этот вздор?
Тут с первых фраз, помимо воли,
С мажором ссорится минор,
Столкнув бекары и бемоли.
Тут совершенно ни к чему -
Скорее, просто из каприза -
Две точка к звуку одному,
Не к месту втиснута реприза.
Передохнуть дают едва
Лишь очень редких пауз птички -
Без нотной грамоты Судьба
Влилась, чтоб гнать их со странички.
Жить не хочу на поводу
Игры вне всякого канона,
Ищу в единственном ладу
Единственного обертона!

       ***

Над листом замирает рука -
Из-под спуда не вытянуть слова,
Рассыпается прахом строка,
Я леплю её снова и снова.

Робко голос наметил мотив
На манер бессловесной канцоны,
Но живой каменеет порыв,
Словно скованны взглядом Горгоны.

Я себе повторяла: “Пиши,
       Рвись из липкой вседневной рутины...”
Как стремительно падал в тиши
На созвучия нож гильотины!

Отсекал всё ненужное прочь,
Не щадил сокровенные мысли.
Набивалась в соавторы ночь,
Уводила куда-то, но в высь ли?

И, томимые жаждою уст,
В шлак спекались согласные звуки...
Белый лист, словно подиум пуст,
Перед ним опускаются руки.

       ***

       БОЯРЫШНИК
Аллея привокзального бульвара,
Где не гуляют, а бегут, спешат,
Где сизый дым машинного угара,
Машины мчатся, шинами шуршат.

Но есть пора короткого цветенья
Боярышника – фата, короля!
Бульвар гудит пчелиным изумленьем
И тонет в аромате, негу для.

Любуются завистливые клены –
Хоть внешне равнодушия полны –
На восковые плотные бутоны
Нерукотворной яркой белизны.

Рожденьем обессиленные ветки
Чуть никнут от обилия цветов.
Я трогаю упругие розетки,
Постичь пытаясь тайну лепестков.

Вдруг, не смущаясь этим местом шумным,
Облечены доверьем красоты,
В какой-то миг с изяществом бездумным
Распахивают чашечки цветы.

А там, в хитросплетенье паутинок,
В прохладной желтоватой глубине,
Внутри цветка дрожит пучок тычинок,
Как паучок, распластанный на дне.

Так не стоишь пред сокровенной фреской –
Рисунок тонок, точен, абрис чист,
А аромат с горчинкой терпкой, резкой,
И, словно шелест ткани шелковист.

       ***

С утра склоняюсь над столом,
А Муза нежная сурово,
Как колос бьёт меня цепом
И выбивает зёрна слова.

Мне стыдно. Скромен урожай
Её неистовых усилий.
Я лишь прошу: «Не добивай!»
Как до меня не раз просили.

Глаза страшатся прочитать
Всё то, что написали руки -
Так ярко ожили опять
Все краски, запахи и звуки.

Что это было? Бой? Аврал?
Работа до изнеможенья?
“Нет, это Бог тебе послал
       Всего крупицу вдохновенья”.

       ***


       ПОЛНОЛУНИЕ
Мне в комнату ночью впускают Луну
Тень длится плотнее предмета.
И словно лунатика, тянет к окну
По лесенке лунного света.

Привычный и будничный мир за окном
Признать не решаюсь. Пространство
Объявит себя нежилым пустырем –
Ни признака, ни постоянства.

Продавлен слегка под напором Луны
Воск пепельно-черного неба.
Повсюду кружит аромат тишины,
Ночь с привкусом тминного хлеба.

И лунной глазурью облит куполок
Подгнившей, старинной беседки.
Я сада любой просмотреть уголок
Стремлюсь через листья и ветки.

Но тикают важно стенные часы,
И бьют, как астматик, с удушьем,
И ночь равнодушно кладут на весы,
И бесят своим равнодушьем.

И, словно пылинка, колышется сон
На лучике лунного света,
Пока не запрыгает в блеске окон
Слепящий зайчишка рассвета.

       ***



В полной тьме я нажму выключатель.
Тьма взорвётся, разверзнется, брызнет...
И проснётся на реверсе жизни
Память - вечный купец и стяжатель.

Тут немедля начнутся поборы
       С повеления царственной длани:
       Свист, грабёж, подношение дани,
       Обязательства, пени, укоры.

       На меня часовым смотрит с вышки
       Зорко, бдительно, неумолимо -
       Не проскочишь - в глаза, а не мимо!
       Дай мне, память, хоть день передышки.

       Отпусти ненадолго, конвойный,
       Далеко не сбегу, буду к ночи.
       Станешь ты только на день короче,
       Стану я только на ночь спокойней.

Не отпустит, погонит с позором,
Соберёт приближённых на вече...
Не поймёшь - это суд или встреча?
Мы у памяти все под надзором.

Но откроет свои кладовые,
И предъявит свои арсеналы!
Мы у памяти все генералы,
Мы у памяти все рядовые.

       ***




Пустой, полусонный мирок,
На стенке в окладе икона.
Бармен мне выдавливал сок
Из кожаной фляжки лимона.

Плыл сумрак прохладный вдоль стен,
Как ритм на полотнах Рембрандта,
Мой взгляд на икону бармен
Поймал и осклабился: “Santa”!

Отчаялся луч доползти
До стойки - запутался в шторе,
А рядом, шагах в тридцати,
Бродило и пенилось море.

Из многих обличий его
Не ведала я половины:
Обман, ворожба, колдовство -
Марины, марины, марины...

Текуче скользили валы
Как будто спешили, в избытке,
Закутать обломок скалы
В хрустальные, плотные свитки.

И дымчатых волн изумруд,
И мерное их колыханье,
И музыка этих минут
Мне чудилась на расстоянье.

       ***




Отступит моря вал крутой,
Дно обнажит на миг короткий,
Потащит гальки за собой,
На гребнях всколыхнутся лодки.
Узорчатый и влажный креп
Песка, ракушечника, ила
Откроется, моллюска склеп
Зеленоватого берилла.
Потом вернется, все накрыв
Пушистой, пузырьковой пеной…

Мне шторма ярость и порыв,
Доносит отзвуки Вселенной.

       ***

Безмолвие. Ни всполоха, ни звука,
И мысль пришла бессоннице подстать:
“Уметь прощать - суровая наука,
       Прощённой быть? Не смею и мечтать”.
На запертые души и на двери
Я натыкалась в жизни столько раз!
Привыкла не оплакивать потери -
Иначе бы не осушала глаз.
“Жизнь - океан”! Иль мне в нём места мало?
Вдруг на прибрежном окажусь песке...
Ещё вчера себе напоминала
Плывущего в отчаянном броске.
“Добраться бы до берега чужого,
       Иль палубу почувствовать ногой,
       Чтоб попросить опять у рулевого:
       Домой меня, пожалуйста, домой”!
Я корабля разрушенного остов
Зачем-то пуще глаза берегу,
Увы, необитаем этот остров,
И я одна на голом берегу.

Кляня судьбу, надеясь, но не веря,
Что всё пройдёт, чему отпущен срок,
Я, словно загоняю в клетку зверя,
Глотаю к горлу подступающий комок.

       ***

Промытого вечера тишь -
Он, словно сей час из купели.
И плюшевый тянет камыш
Стеблями печаль Боттичелли.

Опала дневная жара,
Застыв, как рельеф на камее,
И в сумерках сосен кора
Слоистее и розовее.

Мне кажется розовый куст
Искусно запаянным в оникс.
День бы феерически пуст,
Похож на зачитанный комикс,

Но вечер, муруя рассвет,
Трудился, как чернорабочий…
Какой ослепительный свет
Родится из куколки ночи!

       ***

Молчи! Что в прошлом мне твоём?
Не вороши опавших листьев.
Я слышать не хочу о том,
Каких ты раньше жаждал истин,
Каким молился ты богам,
Давая клятвы и обеты,
И что мне в том, к чьим ты ногам
Носил цветы? Твои секреты
Пускай останутся с тобой,
Не исповедуйся, не надо.
Зачем мне знать, как ты с другой
Бродил всю ночь в аллеях сада?
Зачем мне знать, с кем счастлив был,
И почему так строго судишь?
Ведь ты тогда её любил,
Да и теперь, возможно, любишь.
Но не расспрашивай меня -
К чему тебе мои секреты:
Чьи сохранила от огня
Слова, улыбки и портреты?
Что мне гадали по руке?
Какую жалую погоду?
Я обожглась на молоке,
И дую много лет на воду...
Родной, тонка бывает нить
И часто кажется незримой -
Коль невозможно первой быть,
Я быть хочу неповторимой.

       ***

       АРЛЕКИН
Угадать бы, чье я ребро?
Да, вокруг - лишь сырая глина…
Мне всю жизнь везло на Пьеро,
Но ни разу на Арлекина.

Поглядеть бы, каков он есть,
Рыцарь глупенькой Коломбины?
Да, как видно, их боле несть -
Все повывелись Арлекины!

Утончённый поэт Пьеро
Мне знаком по слезливой дрожи:
Он мастак на чужое добро,
И желательно, подороже.

Я плохой рисовальщик картин,
Но попробую - выйдет ли эта -
Как мне видится Арлекин?
Ну, хотя бы попытка портрета:

Он весёлый и всюду свой,
Может ловко свистеть в окарину.
Он мне в след не глядит с тоской,
Как положено Арлекину.

Он забавный и с ним легко,
Не товарищ с хандрой и сплином.
И пошла бы я далеко
Под одним плащом с Арлекином!

Он, конечно, большой нахал,
Рядом с ним я похожа на мышку.
Он пропел бы мне, прокричал,
Что я вечно тяну пустышку!

Он мошенник и хулиган,
Обязательнейший бездельник,
Что ни слово - чистейший обман:
В воскресенье, в четверг, в понедельник.

Он балбес, проходимец, игрок,
Обаятельнейший повеса,
И какой же мне будет прок
От большого к нему интереса?

Он фигляр, балаганный шут,
Да не гнёт, не ломает спину.
Но такие за вас - умрут!
Как положено Арлекину.

Своенравно моё перо,
Для мечтательниц, чем не картина?
Мне всю жизнь так везло на Пьеро,
И ни разу на Арлекина!

       ***

Ловкий смычок, как плясун на канате,
Гибко выводит напев Сарасате.
Словно лунатик у края карниза,
Я балансирую в волнах каприза.
Не оборвите мелодии нить -
Может меня тишина разбудить.
И не мешайте мне, добрые люди,
Дайте поплакать об истинном чуде!
Не окликайте по имени даже,
О дорогой я тоскую пропаже.
Мир наполняя фантазией зыбкой,
Руки колдуют над маленькой скрипкой.
Бисером нижутся струн перекаты
В нежном отрывистом пиццикато:
Солнце сквозь слёзы родного напева -
Никнет Кармен от ревнивого гнева...
О, мой учитель, ты истинный гений!
Хочется пасть пред тобой на колени,
Скрипкою стать иль хотя бы смычком -
Музыкой в небо пробраться тайком.
В сердце вонзается нож, как блаженство,
Может ли смертный постичь совершенство?

Мудрость простую усвой, ученик:
Миг совершенства - мучительный миг,

       ***

       УТРО
Утренний радостный клёкот и клик –
Птичий хорал самым ближним.
Трепетом крылышек солнечный блик
Между окошком и ставней проник,
Сел мотыльком неподвижным.

Лучики света на тёплом полу,
Словно соломинки, ломки.
Пчёлка сонливо ползет по стеклу,
Сумрак прохлады клубится в углу
Сквозь золотые потемки.

Вниз по обоям сползают цветы
Гроздьями, как по шпалерам,
Словно образчик самой простоты –
В мелких фестонах резные листы,
Яркая зелень на сером.

Мне возвращенные зренье и слух
Носят свои донесенья:
Щёлкнул кнутом по дороге пастух,
Прокукарекал соседский петух,
Рано еще, воскресенье.

       ***

       ЛЕВША
Свет, словно золотистый сок,
Сквозь сумрак зыбкий
Сочился, изливался, тёк
В контральто скрипки.
Там был наяды хриплый плач
И смех дриады:
Изнемогал седой скрипач -
Вершил обряды.
За монологом всех страстей
Стук пиццикато -
За каплей капля, всё быстрей,
Как дождь о латы.
Скрипач был более левшой,
Чем сотня Сцевол,
Он рисковал своей душой
В метанье тремол.
И всех оттенков благодать
Являлась сразу.
Мне на лету поцеловать
Хотелось фразу.
Чудесны были у неё душа и тело.
Я приманить к себе в жильё
Её хотела!
Божественная, как Покров,
Как наслажденье -
Так устранял отказ от слов
Воображенье.

       ***

       ШИПОВНИК И МУЗЫКА
Над струйкой скрипки тонкой и густой,
Таинственной, как занавес дрожащий,
Рояль взметнулся влагой звуковой,
Лиловой зыбью, бликами слепящей.

Исчезло время в арабесках нот:
Длинней - короче. Громко - очень тихо…
Ах, сколько есть у музыки щедрот,
Чтоб передать устойчивость и прихоть!

Нет, тут не только музыка одна
Здесь зодчество, поэзия, скульптура
И живопись - здесь каждая струна
Работала и вся клавиатура!

Вокал осы средь зелени полей,
Рычащая стремнина водопада,
Сноп солнечных бахромчатых стеблей,
Реки прозрачной плотность и прохлада.

Тут свой концерт шиповник исполнял -
Сад затопила радость узнаванья,
А меж цветами каждый интервал
Был полон аромата, как звучанья.

Особый ритм - разбросанность цветов!
Из шёлкового розового света
Был соткан куст, из пауз и тонов -
Залог вернейший музыки и лета!

       ***

Дождевою лавиной
С грядки зелень смело.
Пахли розы малиной.
Зазвенело стекло,
И под ветра порывом,
Налетевшим, как шквал,
В миг в саду над обрывом
Стул плетёный упал.
Тонкорукие ветки
Еле держит лоза,
Пёс укрылся в беседке -
Напугала гроза,
А в кувшине забытом
На столе под окном,
Пляшет дождь любопытный
Пополам с молоком.
К фонарю на излёте
Лист зелёный прилип...
Жаль, меня вы не ждёте
На скамейке у лип.

       ***

Нет у Судьбы нм одного каприза,
Какой бы нам по силам превозмочь...
Мой сонный день, как вечная реприза,
Бессонная - насквозь - сменяет ночь.

Предрешено! Заведомо! Не нами,
Душеприказчик мой, Вам не понять:
Когда однажды встретились глазами,
То глаз уже мы не могли разнять.

Казался взгляд влажней, а губы суше.
На промежутке в крохотную пядь,
Ища друг друга, повстречались души,
А душ уже нам не дано разъять.

Безжалостно удваивая бремя,
И расставаньем размыкая круг,
Нам не Пространство сводничало - Время -
Одной из самых круговых порук.

Но в бездне подсознанья, холодея,
При мысли: завтра нет, есть лишь сейчас,
Я взбунтовалась, и моя Вандея
Всей нежностью обрушилась на Вас.

       ***

       СИРЕНЬ
Запах сирени выходит навстречу прохожим,
Он караулит на улице возле ограды.
Мы его – голосом, смехом, шагами тревожим,
Скрипом калитки, восторгами – мы ему рады.

Кисти – султаны из перьев лиловых и белых
В блеске обильной, живительной солнечной ванны.
Я приникаю губами к бесплотности тел их
И задыхаюсь от этой небесной сиреневой манны.

Зелень шершавых сердечек из плотного ситца
Кажется грубой и пахнет обычной листвою.
С миниатюр или пламенных тканей персидских
Контур срисован и выдержан тон над моей головою.

Я пятилистник ловлю в пузырьковой смеющейся пене –
Тщательный поиск цветочного – главного – счастья.
Сколько их съедено – звездочек хрупких сирени!
Пряная, винная горечь, как первое в детстве причастье.

Грустно, Не долго бушует сиреневый остров:
Высохнет запах, поблекнут и выцветут краски,
Полая накипь, да сухонький сжавшийся остов –
Время срывает любые – и даже прекрасные маски.

Но через год, с постоянством слепым повторенья,
Вновь загорятся кудрявые свечи на кроне.
Сад захлебнется под буйным разливом сирени,
В благоуханье и свежести снежно-лиловой утонет.

       ***

Зеркало встречало нас в прихожей:
“Проходите, будьте тут, как дома”.
Заходите, сударь мой пригожий,
Мы едва знакомы.

Мы сейчас чужих накормим рыбок -
Бедные совсем оголодали!
Но таких натянутых улыбок
Тут и не видали.

Мы сейчас чужой поставим чайник,
И напьёмся золотого чая.
Но таких попутчиков случайных
Тут не привечали.

Мы сейчас уйдём, уйдём отсюда.
Вздохи занавески колыхали...
Про такие странные причуды
Тут и не слыхали.

Не трудитесь каяться до срока -
Покаянье Вас спасёт едва ли.
Только без сердечного оброка
Тут не отпускали.

Много отражений беззаботных
На зеркальной числится эмали,
Но таких, вот, молодцев залётных,
Тут не забывали.

       ***

       ЗАКАТ
Закат над бухтой откровеньем не был –
Нет тайны в повторенье многократном,
Но облаками расцветало небо
Во влажном, мягком воздухе закатном.

Цветам небесным срок отпущен малый –
Они увянут с солнечным заходом:
Лиловый, желто-золотистый, алый –
Полутонов не ведает природа.

Цвет зольника, гортензии, гвоздики –
Растительное царство атмосферы!
И кажется – стихают чаек крики,
И забывают грабить флибустьеры.

Хранит утес, как будто сторож хмурый,
Покрытый мраком берег Киммерии
И отмель бухты в пене белокурой,
Где в час заката сходятся стихии.

       ***

Судьба, не обещай мне ничего.
Я так страшусь твоих даров данайских:
В них суета, мираж и колдовство
Запретного румянца яблок райских.

Судьба, забудь на время, что ты есть,
И по душам поговори со мною,
Оставь свой суд, возмездие и месть,
Побудь мне просто мудрою сестрою.

Сестра, зачем в твоем календаре,
Сколь не листай – все первое апреля?
Сколь не смотри – ненастье на дворе,
Вся сплошь из понедельников неделя?

Сестра, я не летаю, не парю –
(То есть способность ангелов и птичья),
Но ты мне помогла – благодарю! –
Преодолеть барьер косноязычья.

Я все дары назад тебе верну,
Хоть ты как снайпер бьешь с прицелом дальним.
Я больше не кидаюсь на блесну,
Повапленную золотом сусальным.

Теперь не обольщай меня ничем –
Сыта я мороком волшебных сновидений.
Но, если можешь, исцели совсем
От малого греха – от сожалений.

       ***

Две саламандры в зареве огня,
Две в чёрном олове горящих саламандры
Из-под чела глядели на меня,
И слушали пророчества Кассандры.

Две непроглядных бездны без зрачков,
Два жертвенника, два пожара
На пепелище из моих стихов,
Два молчаливых драгоценных дара.

Меж нами в сизом дыме сигарет
Опять коня пришпоривала Вечность.
Лишь чайника, безумный флажолет
Жил, олицетворяя быстротечность.

Всё остальное умерло, ушло,
Пропало, сгинуло за Вашими горами.
“Нам завтра будет очень тяжело...”
“Но Вы меня припомните... стихами...”

Я буду неизменно приходить
Единственной и незабвенной строчкой,
Чтоб не позволить ничего забыть.
Я буду притворяться словом, точкой!

Едва приметным меж земных забот
Последним знаком препинанья,
Немотствующим! Но земля замрёт
От этого архи-воспоминанья.

       ***

Времени разверзнутая пасть…
Сколь не уклоняйся, не минует
Эта чаша: анонимно пасть
В судорогах каждодневных сует.

Нищенка, просившая не раз
Подаянья у чужих и многих,
Гордо принимавшая отказ,
Может быть, от более убогих,

Я всегда ласкала мимо рук,
Мимо губ, лица и плоти мимо.
Лишь Душа не причиняет мук
Всех щадит неслышимо, незримо.

Многое судьба отобрала,
Не один до срока сжала колос.
За свои разбойные дела
Мне в обузу навязала голос.

За гордыню, как за смертный грех,
Наказанью не было предела:
«Требую, - сказала, - ради всех,
       Чтобы ты не плакала, а пела!»

       ***

       КЛУМБА
По клумбе разбрызган сапфир
Лесных незабудок из сказок,
Подлунный спасается мир
Эмалью анютиных глазок.

Любуюсь, почти не дыша,
На пестрые, теплые пятна –
И думаю: «Есть ли душа
У этих цветов? Вероятно…».

Я память пытаю в сердцах,
С трудом вспоминаю названья -
Для нас в дорогих именах
Таится секрет узнаванья.

На роскошь садовых цветов
Взираю я без интереса.
А здесь, как на стыке миров,
Возникла поляна из леса,
Где чья-то живая рука
Посеяла семя заботы,
Пустила порхать мотылька.
Садовник неведомый, кто ты?

Безмолвье прозрачных минут,
Как дым путешествий и странствий –
Во времени тут не живут,
А только (недолго) в пространстве.

Наверно, цветы мне родня…
Стою, дожидаясь подсказок,
А клумба ласкает меня
Эмалью анютиных глазок.

       ***

Косноязычьем скованы уста -
Не разомкнуть.
И до стихов о Вас, что до креста,
Не ровен путь.

Душеединством пробил в вышине
Не ровен час:
Колокола звонили обо мне
Или о нас?

Сердцебиеньем тикали в тиши
Посты часов.
Не губ я жаждала - Души
Святых даров!

Душесмиреньем стиснута гроза -
Чему обет?
Мои обезголосели глаза,
А Ваши - нет?

Равновеличьем вымолить мечту
И погубить?
Т а к - руки в мираже ко рту
Пустые: Пить!

Душеспасеньем праведных пелён
Повит слепец.
Но на сто вёрст в округе лес спалён
Огнем сердец!

Долготерпеньем куплены права
На боль и смех.
Мне стали Ваши горькие слова
Дороже всех.

Душесмятеньем теплится в горсти
Росток огня.
Меня, косноязычную, прости!
Прости меня...

       ***

Опять в лицо мне дышит море,
Ворчит, здороваясь со мной.
Вдруг евнухом в церковном хоре
Заноет ветер за спиной.

Зайду на чай в приморский скверик,
Он, к счастью, абсолютно пуст,
Лишь волны жадно лижут берег,
Как будто пробуют на вкус.

Их пене под ноги стелиться
Занятно – вечная игра!
Мне нынче море будет сниться
Всю ночь до самого утра.

В нем жизнь берет свое начало,
Понятен мне его язык:
То скрежет лодок у причала,
То чаек заунывный крик,

То ветра горестные пени,
То волн однообразный шум,
То прихотливость блика, тени –
Все будоражит блудный ум!

В сей час молчание – отрада.
Меж мной и морем – никого.
Как драгоценная награда,
Мне все неистовство его!

       ***

Сомкнулся занавес. Я вышла на поклон.
О, этот театр одного актёра!
Серебряный бумажный лампион -
Луна - из реквизита бутафора.

Остались в целом мире только мы,
Мой молчаливый благодарный зритель.
Меж соснами таились сгустки тьмы,
Но даже тьма была мой вдохновитель.

Без умолку, без удержу весь путь -
Возликовал мой монолог без пауз!
Я торопливо излагала суть,
Она ж, скорей, напоминала хаос:

Весь бред стихов обрушился на Вас,
Никем нечитанных и всё моё сиротство,
Мой маскарад, кривлянье на показ,
Кураж, моё душевное несходство

С другими, суеверий частокол,
За семь морей “хожения” (по кругу!),
Уверенность: есть в жизни только стол
Письменный, с которым мы друг другу

Принадлежим, и от него побег
Мне мыслится почти что святотатством!
Его тесовый долгий связан век
С моим коротким самым кровным братством.

А между тем, бываю ерундой
Поглощена надолго и всецело...
Но Вы своим молчаньем лепет мой
Вдруг укротили. Я оторопела.

Простите же безудержность мою
Без мер, без вер, без умолку - пробилась! -
Все эти «без» у без-дны на краю -
Их у меня «без» счёта накопилось.

Я Вам клянусь, что научусь молчать,
Внимать! Хотите в этом руку?
Благодарю, (Я говорю опять!)
За нежность, за терпенье, за разлуку.

       ***

Я не чаю – слабость или сила
Не дает мне долго быть в гостях?
В стольких судьбах я перегостила –
Дом не мыслю на чужих костях!

С ежедневной детской жаждой чуда
Я живу на ощупь, наугад,
И привыкла начинать оттуда,
Где меня отбросило назад.

Жадно сокращаю расстоянье,
Зная: обовьет когда-нибудь
Под веселый свист и ликованье
Финишная ленточка мне грудь.

       ***

       ПОЛДЕНЬ
Королем сиятельным на троне,
Там, в зените башенных часов
Полдень воцаряется в короне
С дюжиной звучащих лепестков.

В воздухе тончайшего батиста
Гулкие удары молотка
Высекают золотые искры
И роняют наземь свысока.

Звонкие невидимые капли –
Миги убывающего дня,
Сообщают: «Жизнь идет, не так ли?
И сгорает время без огня».

А, взмывая в небо, разбивают
Хрупкий купол знойной тишины,
Спугивают с крыши птичью стаю,
Унося в разлив голубизны.

Бьют часы, храня ударов мощность,
Вздрагивают ясени листвой…
И внезапно падает на площадь,
Оглушая, прерванный покой.

       ***

Действительность скажется сном,
Когда неожиданный случай
Средь ясного неба, что гром
Вдруг грянет – прими и не мучай
Вопросом усталый висок:
Как сказка примешена к были,
Примешан волшебный песок
К житейской, обыденной пыли.

В такие минуты живешь!
Спрошу – только их и припомнишь,
А все остальное – ни в грош! -
В столетья сомнительных сонмищ.
Ничем отличаются дни,
Лишь скуки (в пустотах) разливы.
Ты радость к руке подмани,
Мгновения счастья пугливы -
Им скрыться бы миг улучить,
Прождешь их не месяцы – годы,
Ты только сумей отличить
Кристалл от пустейшей породы.

       ***

“Тосковать о Вас права не иму...”
Это кровь барабанит в виски,
И, наверно, не Вам - АНОНИМУ
Память каждой бессмертной строки.

Ни один убедительный довод
Не избавит от мыслей и снов.
Я не знаю: Вы смысл или повод,
Или просто сюжет для стихов?

Не забыть, как шептали заклятья
Ваши губы у самой щеки...
Даже кровные сёстры и братья
Не бывали настолько близки.

Не остуда. Но памяти бремя
Постижимо ли? Тёмен покров.
Всё проходит, и гулкое Время
Глушит оторопь Ваших шагов.

       ***

       СЕНТЯБРЬ В СОЧИ
Зной в сентябре все так же беспощаден,
Обилен дождь, неистова гроза,
Лиловые икринки виноградин
В окно трудолюбивая лоза
Протягивает мне. Есть грусть утраты
В безропотной готовности щедрот:
Так – гридня в алой гриднице гранаты,
Так – капли смуглой смальты в сотах мед.
Так – пухлые кисетики инжирин,
Так – ароматы, краски и цветы.
И горизонт над морем так обширен,
Так полон синевы и пустоты.
А комнатушка с видом на разлуку
Под самой крышей, ровно в пол-окна,
Лишь тем мою усиливает муку,
Что так со всей же щедрость тесна.

Я никого не знаю здесь, приветы
Мне не приносит хмурый почтальон,
Брожу, считаю осени приметы,
Слежу, как сад пресыщен, утомлен.
Как дополняют сей пейзаж осенний
Пустые кресла уличных кафе…
Но ничего не знаю совершенней,
Чем лиственницы аутодафе.

       ***

Мои стихи разденут донага,
Кто, сыщут, вдохновения источник,
Откроют друга, создадут врага,
По дням распишут жизненный подстрочник.

Заметят, что подшиблено крыло
И тащится, дрожат немного руки,
А что глаза кругами обвело:
“Бессонница бывает и от скуки...”

Людская зависть - это та же месть.
Припомнят мне невинные проказы.
Охают радостно: “Дружить большая честь?
       Да, от неё бежать, как от проказы!”

Мне тошно лицемерить и скрывать:
Не богоизбранность - а лишь предназначенье!
Я для того сегодня лягу спать,
Чтобы во сне писать стихотворенье.

       ***



Друг – величайший из соблазнов!
А ты – не понял, не прельстился.
В сомненья по уши увязнув,
Замельтешил, засуетился.

То строишь башни и барьеры,
То терпишь кораблекрушенье –
Так всюду ищут лицемеры
Вину, подвох и прегрешенье.

То роешь рвы, то сводишь счеты –
Воинственно раздуты ноздри…
Остынь, доверь свои заботы,
Ни в чем меня не заподозри.

Ты обвинил меня заглазно,
Огульно и несправедливо.
Друг – величайший из соблазнов,
А ты шарахнулся пугливо.

Моя обманчивая сила
Лишь крепнет с каждою потерей,
Как лебеду меня косила
Вторая правда лицемерий.

Мне слов живых – не междометий –
Нужна пожизненная плата.
Нет, я ни в чем на этом свете
Пере той не виновата!

И что греха таить – не скрою:
Мы видим розно, судим разно…
Не отдавай меня без боя,
Друг – величайший из соблазнов!
       ***

Есть час - с изъяном, с червоточиной -
Там высшей близостью близки,
Там правота моя пощёчиной
Сама срывается с руки.

Не окольцована - стреножена -
Там каменеет тишина,
Как будто надвое помножена,
Нет, на двоих разделена.

Там перемешивают с ласками
Такие горькие слова!
Там так изматывают сказками,
Что тяжелеет голова!

Прощанье путают с прощением,
Не добираясь до основ...
В тот час идут за отпущением
Каких чудовищных грехов?

       ***

       МАРИНА
Могучий нежный абрис скал
Напоминал собор.
Жары мучительный оскал
Испепелял в упор.

Дымился воздух, словно пар,
А в мареве его
Один лишь равнодушный жар,
И больше ничего.

Он выпил море на холсте
У кромки берегов,
Где сеть сушили на шесте
Две пары рыбаков.

Оцепенели на цепях
Все лодки от жары.
И волны в этих берегах
Не прыгали с горы.

На синем пламени воды
Лишь синяки теней.
Недалеко и до беды –
Тогда не сладить с ней!

Вот-вот воспламенится даль,
Застывшая в мольбе.
А воздух пахнет, как миндаль,
Иль порох при пальбе.

Так пахнут краски, пахнет лак,
На этом полотне.
Жарой и зноем пахнет так,
Не на картине – вне!

       ***

       ПРОЩАНИЕ
Не тронут торт, остывший чай,
Как клейстер, загустел.
В розетке пепел через край,
Лимон подсохший цел.

Привычкой куплены цветы,
Неведомо кому.
Не замечая, рву листы
С их тел по одному.

Сидим, не поднимая глаз,
Подобно двум врагам.
Не можешь места битый час
Найти своим рукам.

Впечаталась мне в локти грань
Кухонного стола.
Но, если бы сказали: “Встань”,
То я бы не смогла.

Да, неужели над тобой
Моя иссякла власть?
Ведь я была твоей судьбой -
И вся перевелась?

Зачем толкаю время вспять,
Вершу Сизифов труд?
Губам предписано молчать -
Тогда они не лгут!

Такой бездомной и шальной
Не помню тишины:
Её пустили на постой -
Слова умерщвлены.

Шаги забились в пустоте,
Чужие, без примет...
В твоей Великой Суете
Мне места больше нет.

       ***



       ПРОЩЕНИЕ
Двенадцать месяцев пути
За перевёртышем-свободой.
Куда её теперь нести?
Год зазвучал декабрьской кодой,
Лакает ветреная ночь
Огней оранжевые лужи.
Я так хочу тебе помочь!
Но сильный слабому не нужен.
Моя вина, твоя беда,
Раздор, замешанный на сходстве...
Не признавалась никогда
В своём божественном сиротстве.
Нырни в глубинные слои
Одним рывком нетерпеливым!
Так что же - присные твои
Тебя не сделали счастливым?
И лжесвидетельствует страсть,
И присягает ложь на верность.
Надежды тысячная часть
Есть наивысшая безмерность!
Что из того, что я сильней?
Ведь в эту ночь мы дважды слабы.
Любви соломинку моей
Не выпускай из рук, хотя бы.

       ***

Морщинки солнечного света
На мятой скатерти пруда,
Где молчаливая вода
Горчичного, густого цвета.

Палит по окнам мне закат.
Но, заплутавшись в пыльных шторах,
Он в комнату заполз, как шорох,
Стал бархатно-шероховат.

Просеянный сквозь занавески,
Раздробленный на сонм частей,
Лучи прозрачные снастей
Натягивает, будто лески.

Прикосновением перста,
Как инкрустация и оттиск
В миг занимает каждый отблеск
Свои на мебели места.

Свет роет норки, словно крот,
Расписывает стол, посуду.
Крупинки золота повсюду!
Куда деваться от щедрот?

Привычная кончина дня –
Поспешно солнечное бегство,
И кажется, что это детство
Миг погостило у меня.

       ***

Однажды ночь становится тесна,
И тяжек груз привычек за плечами,
Тогда уносит утлый ялик сна
Меня в тот край, где сладко спят ночами.

Я возвращаюсь в деревянный дом,
Где пол скрипит при самом легком шаге,
Где рукомойник с проржавевшим дном,
Над ним букет из выцветшей бумаги.

Где изо всех щелей, пазов, прорех
Плывет добро, как фимиам иль ладан,
Где равнодушье – самый смертный грех,
И ни один урок его не задан.

Где на окне, приручен, скачет клёст,
Клюет с руки крупитчатые булки,
Где без воспоминаний бьёт взахлёст
Действительность в подойник жизни гулкий.

Где и в лампадке теплится любовь,
Где страх обмана не грозит веселью…
Но это сон! Я возвращаюсь вновь,
Как столпник мрачный в башенную келью.

И чувствую, нет, знаю наизусть
Все в этом мире ханжеском и пошлом.
Пусть то был сон, он кончился, но пусть
Не станет жизнь лишь памятью о прошлом.

       ***

       ЧУЖАЯ КОМНАТА
Случайных комнат равнодушен вид.
Пустой квартиры тишина чужая -
Она меня тревожит и манит,
Невольно подсознанье раздражая.

Хозяев нет, а к ним явился гость,
Глядят в недоумении предметы.
Устало шубу вешаю на гвоздь
И ставлю обувь в угол на газеты.

Сомнительный, неприбранный уют:
Небрежно платье брошено на стуле,
Сверчок и счётчик свой дуэт поют,
Часы не заведённые уснули.

Усаживаюсь хмуро на диван,
Продавленный, большой и неудобный,
На гардеробе пыльный чемодан,
Замок блестит, как чей-то глаз недобрый.

Зимой темнеет рано, но огня
Не зажигаю. За окном пороша.
Нас давит тяжелей день ото дня
Ворованной любви двойная ноша.

Проходит час, и я почти хочу,
Чтоб ты опять не смог прийти сегодня.
Всей темнотой придвинется к плечу
Чужая комната - разлучница и сводня.

       ***

Нет больше МЫ. Есть ТЫ, есть Я.
Любовь? Не слыхивала слыхать!
И на руинах бытия
Царьком удельным правит ПРИХОТЬ.

Линчуй, пришла твоя пора.
Терплю, хоть сердце не на месте.
Кураж и ловкая игра
Оной из самых хитрых бестий.

Разлука судорогой вдоль жил -
Длинней, чем утро перед казнью.
Отказ от тех, кем дорожил,
Сравнима только с лжебоязнью.

На обвинительную речь
Не отпирайся, сделай милость:
Т а к выгодою пренебречь
Я слишком часто торопилась.

Сомкнулась раковина рта,
Своим измучена призваньем,
Сквозь вздох святая простота
Едва протиснулась с признаньем.

Скажи мне, неужели есть
Честь у такого вот разрыва?
Ведь прихоть - это та же месть,
Но белее нетерпелива.

Да, так никто не искушал,
Как этот монстр кровожадный:
Какой неистовый накал,
Какой бессовестно-несладный!
И смято всё, разметено,
Размазано - не видно следа,
И ПРИХОТЬ торжествует, но -
Какая жалкая победа.

       ***

На всех кострах сгорать до горстки пепла,
Из двух огней быть в каждом, а не между!
Судьба, отдай другим свой легкий пеплум –
Свою Любовь и Веру, и Надежду.

Любовь, Любовь, я твой не помню признак,
А всех доходов – ржавчина, да накипь,
Но по ночам твой беспощадный призрак
Мне речь заводит об иных, инаких…

Доверие, твоей не знаю меры.
А весь навар – усмешки за плечами.
Мне ложь друзей лишь добавляет веры.
Не то – «кому повем свои печали»?

Мечта, я твой давно забыла голос,
Все проще и скромней твои одежды,
Но берегу тот облетевший колос,
В котором нет ни зернышка Надежды.

И саламандрой жить на пепелище
Останусь, и сто крат сильней, чем прежде,
Моей душе – убого, сирой, нищей –
В Любви воздастся, в Вере и в Надежде.

       ***

Снова сердце спокойно, и право
Не срываться ныряльщиком вниз.
Я тихонько шепчу ему: “Браво!”
Надоело всё время “На бис”.

И на ворох твоих обязательств,
Словно свежий насыпала пласт.
Обещаний, потерь и предательств
Наконец-то исчерпан балласт.

Но разливом спасительной лени,
Не затоплен один островок,
На котором пустых сожалений,
Сам собою пробился росток.

       ***

       ГАНС И ГРЕТА
Город спит. По возможности тише,
Без единого скрипа и шума
Солнце прыгает с крыши на крышу,
Словно лотосоглазая пума.

Солнце нежится, влагой лимонной
Стекленеет на кровельной жести,
Солнце пенится в раме оконной,
Копошится в затворенном тесте.

Розовее, чем перья фламинго,
Перьевых облаков минареты.
Солнце скачет, как дикая Динго,
У постели заспавшейся Греты.

Ганс сегодня ушёл спозаранку
В лес, надев своё старое платье,
И во сне Грета видит, вязанку
Тащит Ганс, изрыгая проклятья.

Грета встанет, очаг запылает,
Грета сварит на сале горошек,
Ну, а если собака залает,
То, наверно, на кур или кошек.

Ганс войдёт, бросит хворост у печки,
Башмаки свои грубые скинет,
Свою трубку раскурит от свечки,
Свою милую Гретхен обнимет.

Выпьет пива под нежный горошек,
Соберётся прилечь на лежанку.
Грета скажет: “Поспи, мой хороший,
       Завтра снова вставать спозаранку”.

       ***

По улочке узкой, заросшей, кривой
Разгуливал ветер-бродяга.
На тоненьком древке, румяной щекой
Мак реял подобием стяга

Ботаникой тут занимались шмели,
А лютиков желтые майки
Мелькали в траве, словно игры вели,
Разбившись на пары и стайки.

И голову тут одуванчик терял
От счастья, что вёдро, что лето.
И нити косые под листьями прял
Закат из багряного света.

Тут даже у камня загадочный вид –
Он весь преисполнен желаньем
Тебе приоткрыться: секрет сообщит,
Поделится воспоминаньем.

Тут солнечный луч, что осмысленный взгляд,
Ласкающий мир с небосвода.
Тут каждой травинке раскрасит наряд
С рассеянным видом Природа.

Она терпелива как мудрая Мать
На все «почему?» и «откуда?».
«Когда ты не можешь истока понять,
То просто поверь: это - чудо».

       ***

Беспредметный скользит разговор,
Заполняются клетки кроссворда.
Я на мысли ловлю себя: “Вздор!
       Милый мальчик, но держится твёрдо”.

Но в какой-то неведомый миг
Среди взглядов спокойно незрячих,
Вдруг один загорелся, как крик:
“Пощадите, не бейте лежачих!”

Мне открылась бездонность зрачков,
Я искала подвоха, обмана,
И подумала: “Вот ты каков?
       Что ж, посмотрим, мне каяться рано...”

Был спасительный смысл в огоньке
Бесконечной моей сигареты,
Застучали по смуглой руке
Поцелуев слепых кастаньеты.

Бился август и мухой звенел,
Словно в нитях лесной паутины,
Я попала под точный обстрел
Нежных взглядов, и вздохов на мины.

Где-то голос звучал далеко,
Стыл испуг в безответных вопросах.
“Почему всё так в жизни легко
       У таких, вот, у жёстковолосых?”

       ***




Проша пана, простите кликушу!
Столько дел у нее накопилось:
Помолиться за грешную душу –
(Больше некому) – я помолилась;

Покормить у крыльца, чем найдется,
Всех собак беспризорный и кошек,
А особо – хромого уродца;
Бросить птицам пшена или крошек;

И склонившись над чистой страницей,
Все забыть и попробовать снова
Стать прилежной простой ученицей,
Погибающей в поисках Слова.

Лунный свет серебрится по шторам,
Мы сегодня не свидимся с Вами –
Сироту не заботит декорум,
Мне б успеть расплатиться с долгами!

Я под вечер взираю устало
На стихи мои – сонм обреченных…
И подумаю: «Разве мне мало,
Быть в ответе за всех прирученных?»…

       ***

Ты - это только память, и не боле,
За светлым плёсом мирный островок.
А я завишу от недоброй воли
Глухой судьбы, мне целящей в висок.

Ты - это только песня, и не доле,
Короткий незатейливый мотив.
А я своей не прекословлю доле,
Совсем сопротивленье прекратив.

Ты - это только шорох лёгкой тени,
Почти неразличимый меж тревог.
Меня ж судьба бросала на колени
На перекрёстке четырёх дорог.

Ты - это только трепет и порханье
Беспечного ночного мотылька,
Но вычеркнет само напоминанье
Судьба и не опустится рука.

Она коварно подрезала жилы,
На всём скаку треножила коня.
Она сто крат вернее мне служила,
Кода тебя отбила у меня.

       ***

Плоть неба, как стилет взрезает луч,
Дождь по лицу струится теплой кровью,
Мы залезаем в грот, где пресный ключ
К морскому приникает изголовью.

В укрытье нашем тесно и темно,
Прохладны стены крохотной пещеры,
Наверно, здесь же прятались давно
Другие люди, не из нашей эры.

Косые стрелы ливня бьют взахлёст –
Мы под обстрелом грозных краснокожих –
И лает пес на них, поджавши хвост,
Как на враждебных или злых прохожих.

Курю и наблюдаю за грозой
Из своего случайного укрытья –
Так равнодушно мы следи порой
Со стороны на внешние событья.

 Вот, дождь иссяк, ушел за перевал,
Он торопливо исправлял ошибку.
Фонтанчиком приветствовал нарвал
Слепого солнца бледную улыбку.

       ***

На беду и радость - на дорогу,
Посидим последних пять минут.
Если люди говорят, что могут
Весело прощаться, значит лгут.

Мы вдали до горечи зависим
От чужих проблем, случайных лиц,
Чтобы не забыл, не надо писем -
Грустных укоризненных страниц.

Не пиши совсем. Прошу, как чуда.
Письма - это оборотни чувств.
Не отвыкну от тебя, покуда,
Мой почтовый ящик будет пуст.

       ***

Отпусти мен я с миром, прохожий!
Нет, руки подплывает ладья…
Пожимаю и чувствую кожей:
Все во мне потянулось – друзья!

Я уверена, рукопожатье –
Не простое касание рук.
Бесполезное это занятье –
Объяснять, почему ты мне друг?

Может быть, мы родные по крови,
Только ты мне пророк и судья.
Ни в одном я не чувствую слове
Больше власти, чем в слове «друзья».

Может быть, мы замыслены двойней,
Только ты мне родней, чем родня.
Мне в ночи как-то спится спокойней,
Если знаю: ты есть у меня.

Может быть, я попутчик не лучший,
Только, радуясь или скорбя,
Говорю: коль представится случай,
Не забудь, что я есть у тебя.

       ***

Небо лиловое, снег горностаевый -
С нами февраль объяснялся намёками.
Ветер, но, сколько зима не настаивай,
Днём - пиццикато капели под окнами -
Первый залог ледохода и таянья.
Вывелись мышки на прутиках тальника.
Лупит прицельно, до слёз, до отчаянья
Солнце по линзам глазного хрусталика.
Кружево вьюги по полю распластано -
По накрахмаленной, намертво, простыни,
Глажу её осторожно и ласково:
На перепутье природа - на росстани!

       ***

День в солнечной пушистой пене
Стекал за ясный горизонт.
Свет растворил песок, ступени,
Наш ярко-алый пляжный зонт.

Пора настала сбора сумок,
Матрацев, надувных мячей,
Как страж, прогуливался сумрак
Меж зыбких палевых лучей.

Теней колышутся тенёта
И ловят отлетевший лист,
Не выдержав двойного гнета,
Стал воздух плотен, студенист.

Осел, как муть на дне сосуда
В просветах пиний голубых,
Вдруг мягкий ветер – ниоткуда –
Легонько дунул и затих.

А вздохи моря часты, тяжки,
Оно вскипает на бегу,
И волн лиловые барашки
Распластаны на берегу.

       ***

Всхлипнул задумчиво звук
В лёгких пустого органа,
И поплыла из-под рук
Музыки Фата Моргана.
Рокот пяти мануал
Взвился под купол костёла,
В многоголосый хорал
Мощно вплетается соло.
Голос кристальным ключом
Бьет из скалы сквозь группетто.
С первым алмазным лучом
Выросли крылья рассвета,
Лебедь из солнечных вод
Гибкой изогнутой шеей
В тёмный протиснулся грот,
Замер бессмертной камеей.
Грешный заслушался мир -
Голоса, солнца, органа...
Кем же написан клавир?
       Господи, как ещё рано!
Точно. На память. На слух -
(Не по канве и на пяльцах)
Жил независимый Дух
В изнемогающих пальцах.

       ***

Знойное, рыжее, терпкое лето,
Влажность текучей подвижности света.
Солнце скопились в проломе меж скал -
Жар даже местность вокруг поменял,
Словно преследуя множество целей.
Чудным, заманчивым скрипом качелей
Кажется хруст под ногами песка,
Я высыпаю его из носка
Лёгких открытых плетёных сандалий,
Прячутся взрослые в тень от азалий.
Берег песчаный, морские отроги...
Солнце спускалось по синей дороге
В море, и будто манящим перстом,
Властно своим указует лучом
На снеговые, седые вершины,
Таял ледник на краю седловины.
Море горело, кипело, бродило,
Тестом опарным оно подходило,
Пенилось пивом; без устали, лени
Мчались по волнам лиловые тени -
Это, наверное, Бог на просторе
Двигает зеркало в небе над морем.
И охмелев от поверхности гулкой,
Словно довольное этой прогулкой,
Солнце - от ветра, от водных лавин -
Кинулось резво ко мне в мезонин,
Будто пантера по следу газели.
Вмиг распласталось на смятой постели,
По полу шарил трепещущий лучик -
Лучший во вражеском стане лазутчик
Рылся в вещах у меня в чемодане.
Глядь, а светило уж прячется в ванне,
На умывальник - все кучей и сразу -
Ссыпало крупные влажные стразы.
Мама тихонько задёрнула шторы,
Солнечный зайчик метнулся на шорох.
Комната стала уныло зелёной,
Словно аквариум - тихой и сонной.
Как привиденье, шагнул мне на встречу
Мягкий, ручной, незадачливый вечер,
И не додумав прощальную фразу,
Я засыпаю - мгновенно и сразу.

       ***

За полем напластовывался свет.
День - в шёлковых постромках ветра -
Был весь из плюша, бархата и фетра,
Он льнул и ластился, он хоронил от бед.

Мне солнце, словно в прорезь полумаски,
Мигало кое-где из облаков,
Не подвернув махровых рукавов,
Лучами бойко смешивало краски.

Осатанев от суеты и смуты,
Ловила я блаженные минуты,
Но холодок покалывал незримо,
Нашёптывая: “Всё неповторимо -
       Весёлое иссякнет вдохновенье,
       И семь разлук падут, как отрезвленье,
       Сразит меж дождевого перламутра
       Мертворождённое и пасмурное утро,
       Ненадобным окажется рассвет...”
“Но это ведь ещё не завтра? Нет?..”

       ***

По тайникам души брожу во сне,
Шаги мои медлительны и гулки...
Миниатюрой в палехской шкатулке
Лежит твой образ, спрятанный на дне.

Всё необычно в этом странном сне:
Корт теннисный, кривые переулки,
Ночные бесконечные прогулки
По ранней заблудившейся весне
С беседами о звёздах и Луне.
Я даже помню вкус французской булки,
Которую ты добываешь мне,
У друга. Переходы, закоулки,
Развалины знакомые вполне...
Сон - значит, на войне, как на войне!

То вдруг в лесном походе мы вдвоём...
Дровами озабочены, костром,
И с нетерпеньем первой вспышки ждём,
Когда все разом загорятся шишки.
Но вот дрова охвачены огнём,
Кипит вода и плещется по крышке.
Укрывшись темнотою, как плащом,
Мы что-то несуразное поём
По памяти, неверно, понаслышке,
Мне холод забирается подмышки.
Тут целый мир, а там - дела, делишки.
 
Там, в этом сне, частица нас самих,
Которой мы теперь пренебрегаем.
Ты на плече моём, устроившись, затих
И стал во тьме совсем не узнаваем.
С последним, нас доставившим трамваем,
Мы попрощались. Ты сказал: “Вот псих,
       Он двери не закрыл...” Что проку в них,
Раз он теперь уже необитаем?

Остаток прошлого доводит нас до слёз,
И в тот момент, когда отвыкли плакать,
Мы выплакались всласть! Жена не лапоть...
Куда бежать? Наивен твой вопрос.
Стоял ноябрь, дожди со снегом, слякоть,
КАМАЗ увяз по ступицу колёс,
Пока нас на окраину привёз.
Дом на юру, меж двух излучин плёс,
Ты, я и мой смешной дворняга пёс
С нелепой глупой кличкой Горбонос,
И мы капусту опоздали тяпать,
И почтальон нам письма не принёс.

Привычка ослабляет остроту -
Не замечаем больше красоту...
Но иногда, о том, что мы забыли,
Одна привычка нам напомнить в силе!
Привычка заполняет пустоту -
Не то бы мы от скудости завыли
Среди забот, обыденности, пыли...
Но как же трудно подвести черту,
И отделить, где “небыли”, где “были”.

Как сны бывают злы! Подушки душны!
Я думала: всё кануло. Забыто!
Всё предано огню! Живу открыто -
Другая жизнь, хоть прежнее корыто,
Посредственно - не голодно, не сыто -
Живу постом, не замечая быта,
Муж предан, дети, кажется, послушны,
И разговоры о еде не скучны.
Но сном вся жизнь вдруг станет перерыта,
Распята, разворочена, отмыта!
Неужто, я ещё не равнодушна?
И та - твоя - отметка не забыта?
Нет, пустяки! В сны верю простодушно,
Но в понедельник до обеда сон,
Ещё ни разу не сбывался он...

Встаю, другой размениваю день,
При ярком свете сон тот час бледнеет,
Ползёт и расплывается, как тень,
И тот костёр меня уже не греет,
Обидчиков искать мне тоже лень...
У сына начинается ячмень,
У мужа язва, у меня мигрень -
И память даже пикнуть не посмеет!

       ***


       ЛИСТОПАД
Стволы, стволы, стволы, стволы
Берез и сосен.
Давала пышные балы
Малютка-осень.

Пришла пора ее пиров,
Ее парада,
Проа прозрачных вечеров
И листопада.

Уютом призрачным дышал
Мирок машины,
За светом фар – ночной провал,
Шуршали шины.

Беседы тоненькая нить,
Без интереса.
«Куда везешь?» «Остановить?»
Опушка леса,

Молдавских яблок сладкий сок
И шоколадка…
Я повторяла как урок,
Что здесь накладка,

Что лучше ангела жена,
Что мы подруги,
Что я, по сути, не годна
Для сей услуги.

Что нам все портить не к чему,
Мы знаем сами,
Ну, разве плохо! Почему?
Дружить домами.

Чуть-чуть кружилась голова
От «Цинандали»,
Он мне ответил: «Ты права!»,
И – на педали.

Была растерянность, укор
В прощальном взгляде.
(Но я вздыхаю до сих пор
При листопаде).

Мы так же другим, пьем вино,
Играем в шашки,
И он завел себе давно
Другие шашни.

Но иногда, наедине
Вздыхает тихо,
И говорит со смехом мне:
«Эх, ты, трусиха!»

Нет, трусиха, я в ваш дом
Вхожу открыто,
Ты же – нашкодишь,
А потом все шито-крыто.

Я не терплю сидеть как вор
В своем же стаде,
Но, вот, вздыхаю до сих пор
При листопаде.

       ***



Скупейший рыцарь мой! Как мало теплоты
Ты накопил! Припрятано? Незримо?
Я уступаю все свои посты,
И растворяюсь всем, что растворимо:
Ни тени ревности, уныния, тоски,
Тщеславия заносчивой гусыни,
И где обид зыбучие пески,
Девятый вал божественной гордыни?
Мне не хватает всех земных примет!
Золотоносная твоя иссякла жила?
А у меня такого слова нет -
Именовать всё то, что обнажила.
Но скупости не понимаю я,
От тигра комариные укусы?
Иль это богоизбранность т в о я?
Щит нищеты? Иосифа искусы?
От скупости до скудости шажок -
Ты делишь жизнь на “суетно” и “вечно”...
Отчаян мой скворчоночий прыжок -
Всей щедростью - с приступочки скворечни!

       ***

       СУМЕРКИ
Мы брели задумчиво, не в ногу,
Сквозь весну по хрусту слюдяному –
Нас случайно на одну дорогу
Выманили сумерки из дому.

Слабо грели руки мне карманы.
В воздух погруженные, как в воду,
Нам листву чеканили каштаны,
Счет теряя месяцу и году.

Леденящий, водянистый вечер,
Никого на свете не жалея,
Опускался и сгибал нам плечи,
И шаманил ветер по аллеям.

Нас отъединяла друг от друга
Молчаливых губ полуулыбка,
Но петлей захлестывала туго –
Насмерть – наша общая ошибка.

Силою неведомой ведома,
Тороплюсь угомонить тревогу,
Я вздыхаю, выходя из дома:
«Сумерки вернулись… Слава Богу!».

       ***

Невмоготу! Устав до одури
От суеты мирской и липкой,
Живу одной надеждой хлипкой -
Так оправданья ищут лодыри -
Что завтра будет всё иначе.
Я встану в пять, одной задаче,
Себя всецело подчинив,
Отброшу пошлый детектив,
И как скрипач пред древней скрипкой,
Сверкнув воинственной улыбкой,
Засяду честно за работу -
До боли головной, до поту.
Но понимаю: это блеф!
От обязательств очумев,
Встаю до утренней зари,
Часа, наверно, этак, в три:
“Ау! Мои поводыри!
       Без вас я - зрячая - слепа”.
“Иди, вот посох, вот тропа,
       Свернёшь и насмерть расшибёшься.
       Иди вперёд, не ошибёшься”.
Такая помощь хлеще каторги,
А мне б - дотронуться до радуги,
Всей гаммы красно-фиолетовой...
На небе оттиск минаретовый -
Там облако в лазурь запаяно
Сопротивляется отчаянно.
“Бог! Нашепчи, а я подслушаю”!
Жду, жгу свечу, молюсь кликушею.
Агата Кристи манит, дразнится:
“Иди ко мне, моя проказница”.

       ***

В твоей судьбе снимаю уголок,
Исправно за него плачу стихами.
Подёнщица! Я горький свой оброк,
Когда могла бы - отдала деньгами.

Да, я обременительный жилец,
Гони меня, не отпирай мне двери,
Смени замок - и жительству конец:
“Соседи, мол, ты повредишь карьере...”

Я увяжу нехитрый узелок -
У квартирантов скромные пожитки,
И тратиться не надо на замок,
Меня проводишь молча до калитки.
       _________
В мой угол заселилась пустота,
Трещит сверчок, как плакальщик на тризне...
А вдруг сюда ещё вернётся та,
Что тут жила? Хотя бы после жизни.

       ***

Отстоялась суета и толкотня
Делового и назойливого дня.
А в осадке, точно в омуте на дне,
Все, что люди навязать пытались мне.

Теплым лаком воскового лепестка
Тишина замрет у самого виска.
Чистым хлопком у виска замрет покой,
Захочу – дотронусь трепетно рукой,
Захочу – вдохну, как запах или дым -
Вкус покоя на губах неповторим!

Глажу, трогаю, вдыхаю тишину,
И шепчу уже во сне: «Сейчас усну…».

       ***

       ВСТРЕЧА В СУХУМИ
Кафе дешёвое под тентом.
“Мэст нэт”. “Вы поишчите. Два”.
Ты говоришь чуть-чуть с акцентом,
Вставляя польские слова.

Официант - сама любезность -
Разрез восточный хитрых глаз,
Спешит тарелками скабрезность
Прикрыть на столике от нас.

А-ля клеёнки Пиросмани
На стенках. “Мамалыга? Сир?”
“Так, сколько у меня в кармане?”
“Ох, Матка Боска, тесен мир!”

“Он там мне оказался тесен,
       Прижиться не достало сил.
       Вот, если б ты не пела песен...”
“Вот, если б ты поменьше пил...”

“По тур путёвке?” “Нет, гастроли”.
“Имела бешеный успех?”
“Да, все отхвопали до боли
       Своих вадоней...” “Много всех?”

Под солнцем детям и мамашам
Уже на пляже не легко...
“Панове, не грусти, пшепрашем”.
“Варшава сильно далеко”.

“Я всё давно тебе простива...”
Салфеткой отирая рот,
Хотел сказать: “Как ты красива”.
Спросил: “Когда твой пароход?”

Ты столбик пепла давишь спичкой,
И я ловлю себя на том,
Что этой нервною привычкой
Ты мне обязана. “Встаём?

       Я провожу тебя”. “Дзенькую”.
Знакомый острый локоток.
“Чем жив?” “По-прежнему рисую,
       Но от признания далёк.

       Ищу, томлюсь, блюду законы,
       И ни копейки за душой...
“Блюду? Мне слово не знакомо...”
“Как там наш сын?” “Совсем большой”.

“А я всё маленьким... портреты...
       Пастелью в профиль и анфас...”
“Он часто спрашивает, где ты?”
“Я много думаю о вас...

       Но ты пойми, там всё чужое!
       Поймёшь ли ты когда-нибудь?”
“Пойму, но там нас быво трое...”
“А здесь мой дом... Счастливый путь...”

       ***

       ПРИВЫЧКА
Мелькнет однажды, словно весть,
Предмет игрушечного быта –
Давно потерянная вещь,
Потребность в ней почти забыта.

Есть Земли в глубине души –
Водой затоплены забвенья,
Ты отыщи их, осуши,
Их засели, хоть на мгновенье.

Без них Былому негде жить,
Напрасно воскрешать пытаться.
И к ним единственная нить
Идет из детства, может статься.

Пером от сказочных Жар-птиц
Мелькнет поблекший цвет кармина –
Распятый между двух страниц
Сухой цветочек бальзамина.

Иль кукла без волос и рук
Отыщется на антресоли,
И средоточьем детских мук
Глаза защиплет нам до боли.

Мир оживет, наполнит грудь,
Окрепнет, словно помощь свыше,
Привычка к играм – детства суть.
Ты гнезда ласточек под крышей

Вдруг вспомнишь, мамины духи
И на ночь поцелуй глазами,
А все проказы и грехи -
Непрошенные - хлынут сами.

Помедлишь с куклою в руках,
Едва переводя дыханье,
А душу цепко держит страх –
Спугнуть свое воспоминанье.

       ***

       ВСТРЕЧА В ТЕАТРЕ
Кто право дал? Кто изобрёл законы?
Н а м делать вид, что даже незнакомы!
М ы незнакомы? Не пожать руки?
Мешают театральные звонки,
Снуют в фойе совсем чужие люди...
Мы - половинки яблока на блюде -
Разделены, разрезаны, разъяты,
Мы - части из Бетховенской сонаты,
Исполненные, как попало, врозь:
Небрежно - неизбежно вкривь и вкось!
Невидящими, ослеплён, глазами
Гляди! Мы э т о выдумали сами.
Как патина на бронзу, наша ложь
Ложится на души - её не ототрёшь.
Я вовсе не хочу глядеть на сцену,
Ведь там играют нашу же измену,
Оттуда голоса волнами фальши,
Что с н а м и через час? Куда уж дальше!
Твои глаза ко мне поверх голов,
Мои к тебе: “Любимый, ты здоров?
       Всё хорошо? Когда ещё увижу?”
Ах, как же я спектакли ненавижу!
Особенно, где героиня я.
Изображаю: дружная семья,
Взаимопонимание, участье,
И под руку гуляю мимо счастья.
А, кажется, сгорела б со стыда!
“Ты театр бы сожгла, родная...” “Да!”

       ***

       ТУМАН
Мы шли в опаловом обмане,
Дробили ночь шагов капелью,
И ночником алел в тумане
Марс над Земною колыбелью.

Туман, как плющ, вползал на стены,
Дымились окна светом зыбким –
Там, в озерцах янтарной пены
Теней трепещущие рыбки.

Туман размахивал кадилом
И чередил в чаду белесом:
Плыл серафимом легкокрылым,
Иль извивался мелким бесом.

То, став фальшиво эфемерным,
Линял из плутовства и блефа,
То становился вдруг усердным
Нивелировщиком рельефа.

Чеканил ветки на ракитах,
Лес обволакивал дурманом,
Отпотевал на серых плитах,
Как жулик, шарил по карманам.

Он стер все контуры и грани –
Чудак, рисующий пастелью,
Мир мимо нас скользил в тумане
Волошинскою акварелью.

       ***

Ночь подушки моей сторонится,
Ниже кажется потолок...
Гость незваный - Разбой-Бессонница -
Дня минувшего эпилог.
Не пускать бы, да, кто же спросится?
Бесшабашна и весела -
Ей плевать, что там кто-то косится
На лихие её дела!
В голове чехардой бессмыслица,
Хоровод безнадёжных дел,
Сны не снятся, а только числятся,
В сбитой простыни между тел.
Твоё ухо губами трогаю:
Вдруг ты тоже ещё не спишь?
Безнадёжно ловлю эту строгую,
Эту ровно дышащую тишь.
Всем бездонным, бессонным опытом,
Утро выстрадав - побеждён!
Я тебя окликаю шёпотом,
Словно голос мой повреждён,
Поражён и повержен замертво -
Даже губы невмочь разнять...
Монолог разыграла камерно
Я на сцене диван-кровать.
Ты спросонья: “Была бессонница?
       Под глазами черным-черно...”
“Сильный ветер, берёза клонится
       И царапается в окно”.

       ***

Тугой петлей захлестывает быт,
Навязчивый и грубо беспощадный.
Душа моя – отшельнический скит,
Где места нет реальности всеядной.

Бегу туда от скуки пыльных дней,
От пошлых надоедливых людей,
От мертвого унылого пейзажа,
И от себя – не оглянувшись даже!

Там старый сад, а в нем старинный дом,
Бугрится мох на каменных ступенях,
И тишина такая в доме том!
Там лишь мурлычет кошка на коленях.

С утра в оконный частый переплет
Вольется солнце, словно в соты мед,
Там в жирандоли несколько свечей
Лишь оттеняют темноту ночей.

Уступы скал и горный ручеек –
За целый день не вымолвишь и слова.
Мир, кажется, бессмысленно далек
От моего придуманного крова.

И даже Память там не ворожит…
Душа моя – отшельнический скит.

       ***

Нам часто Прошлое - единственный свидетель,
Стенное зеркало в оправе скучных дней.
Однажды вдруг оно сорвётся с петель,
Быть может, в миг, когда всего важней.

Цветной мозаикой дробится отраженье
Так, словно музыку расстроенный рояль
Кривит, непоправимость искаженья
В осколке каждом уловлю едва ль.

Я в Прошлом не ищу первопричины,
Воспоминаний меркнет ворожба,
Когда с витком до точности пружины,
Упрямо повторяется судьба.

Мы пойманы мечтой, её обманом,
Но нет на свете слаще этой лжи!
И чем настойчивей вчера она лгала нам,
Тем больше ей сегодня дорожим.

       ***

Игрушки сняты, на полу
Кудряшки серпантина, колко,
Облезлым призраком в углу
Стоит разобранная ёлка.

Гирлянды, звёзды и шары
Небрежно втиснуты в коробки,
Из ваты, марли, мишуры
Повсюду маленькие сопки.

Прошло всего лишь два часа,
Как Новый год подкрался к двери,
Но вот разверзлись небеса -
Скандал и первые потери.

Ты так шагнул в дверной проём -
Миры свернулись в мёртвой точке,
Но мы пришли сюда вдвоём,
А вовсе не поодиночке.

Поплакала, зажгла свечу,
Разобрала в потёмках ёлку.
Довольно! Больше не хочу
Рыдать, муссировать размолвку,

Скажи, ты помнишь или нет
Тот миф о неразрывных парах?..
Снег припорашивал рассвет
И конфетти на тротуарах…

       ***

Укаченные штормом корабли
Остатки сил на рейде берегли,
А островов коралловых подковка,
Средь миражей маячила вдали.
Сухая твердость выжженной земли,
Где даже травы больше не росли,
Где тень от облаков лишь лессировка,
Казалось гладкой, словно облицовка.
Старинный парусник, осевший на мели,
Два альбатроса гордо стерегли.
Мы на него случайно набрели,
Но, как ни бились, сдвинуть не смогли,
Хотя была проявлена сноровка,
И на корме размокшая веревка,
Как символ смерти в водяной пыли...
В воде ржавела старая винтовка,
Разбухшие рогожные кули,
Морские звезды радужно цвели
И, словно ждали, чтобы мы ушли.

       ***

       ТЕНЬ ИЗ ПРОШЛОГО
Ну, спать, так спать! Я сонно бра
Беру за штепсель,
Но тут мне Прошлое: “Пора!”
И тянет вексель.

“Не узнаёшь ли почерк свой?
       Ты не пугайся...”
“Я виновата пред тобой...”
“А ты покайся!”

И с окон занавески прочь
Горячим ветром,
Назад мотает время ночь
По километрам.

“Я заблудилась.” “В трёх соснах?”
“Казалось - в чаще...”
“Умей прощать, хотя бы в снах,
       Прощай почаще.
       
       Смотри, знакомый силуэт
       Стоит под клёном.”
Я, словно выжигаю: “Нет! -
Прутом калёным.

       Не поклонялась никогда
       Мостам горящим!
       Ты было Будущим тогда.”
“Нет, Настоящим.

       Которое не переждёшь,
       Забившись в угол.”
“Всё это выдумки, всё ложь!
       Нагнало пугал.
       Я расплатилась, и сполна,
       Теперь не мучай.
       Считай, что это не вина -
       Несчастный случай”.

       ***

Затлел условностей покров,
Но разгорается не споро,
И я кидаю горстку слов
В костер пустого разговора.

Проснулся дремлющий вулкан –
Затоплен лавой мир на склоне.
Какой словесный ураган
Скрывается в душевном лоне.

Но что есть звук? И кто настиг
Его во времени, в пространстве?
Живет, покуда длится – миг,
И не замечен в постоянстве.

Аморфный невидимка звук –
Сонант, или просто сопредельник –
(Любая глупость сходит с рук –
Ни запиши ее бездельник!)

Но есть вторая сторона,
Есть реверс мига звукового:
Торжественная тишина
Звучит над колыбелью Слова.

Где каждый образ – брат мечты,
Странноприимный иль молочный –
Слов язычески просты,
Их звук, как плод – живой и сочный.

       ***

       ПЕРВАЯ ЛЫЖНЯ
Дожди. Распутица. Ненастье.
Блажен новорождённый снег!
Моё ворованное счастье -
К реке, из города побег.

Мчусь без лыжни, по первопутку,
Хоть с непривычки дрожь в ногах,
Зажмурюсь, постою минутку,
И с горки - прямо в снежный прах!

Встаю с трудом, мешают лыжи,
Но, снег не отряхнув с колен,
Вперёд! Реки всё ближе, ближе
Хрустящий ненадёжный плен.

Замру близ вербы у обрыва.
Отсюда летний терпкий зной
Нас гнал просить нетерпеливо
Пощады в речке ледяной.

Ах, память, спутник окаянный!
Не ты ль вела меня сюда,
Где узкий островок песчаный
Прикрыла хрупкая слюда?

Тут было множество реликвий:
Ракушки, стёклышки, носок
Забытый мною, камень тыквой,
Полузатопленный в песок.

Где жил твой взгляд, в упор, с испугом,
Я - в сером зеркальце - в зрачке,
Напоминавшая подругам
Лесную бабочку в сачке.

Теперь – без слёзно и без гневно -
Бессильна залучить назад
Меня искавший ежедневно
Измученный, но ясный взгляд.

Живи, покоя не нарушу,
В своём непостижимом т а м...
Зачем мы выдумали душу,
Иль мало было сердца нам?

       ***

 Есть в лености двойная подлость:
«Мне лень пошевелить рукой…»,
И страх к движению – оседлость –
Привычка сохранять покой.

В нору забилась, в щель засела,
Остановив теченье дней…
Люблю оседлость мысли, тела,
Всех чувств и памяти моей.

Усердный страж души куриной –
Сменить насиженный насест –
Животный ужас пред картиной
Дороги, перемены мест.

Оконная обводит рама
Стекло, как краешки холста,
Где небосвод повис, как драма,
Отъезд – воздвиженье креста!

Проводники, что генералы,
Разъезд, обходчик путевой…
Трусливо обхожу вокзалы
Окольной, дальней стороной.

Осла седлать? Осёл – оседлость,
Упрямство и протест седла!
Есть в лености двойная подлость –
Боязнь простора и крыла…

       ***

Разминулись совсем не намного,
На простительных несколько лет.
Нет для дружбы наивней предлога,
Чем любви еле видимый след.

Ты напрасно затеял раскопки
Свежим пеплом покрытой души,
Разрывая курганы и сопки...
Осуждать и корить не спеши -

Твой апрель впереди, я, быть может,
Буду каяться в жизни не раз,
Что однажды не глянула строже,
Или вовсе не спрятала глаз.

Как случилось, что гордый рассудок
За причудой пошёл по пятам?
Был в глазах у тебя незабудок
Вечно юный улыбчивый гам...

Разминулись, как это ни больно,
Разминулись, о чём толковать!
Раз - минулись, и раза довольно,
Мы и два разминёмся опять.

       ***

«Так принято, положено, прилично,
Скромнее будь, не загибай страниц…», -
А мне – плевать, чихать! Мне безразлично!
Я нарушитель всяческих границ.

Мне все едино. Не моя забота,
Что кем-то я не понята опять.
Но всем твержу я до седьмого пота:
«Хранить умею – не могу скрывать».

Я никому ни помыслом, ни делом
Сознательно не причиняла зла.
Мне все равно, что я сейчас «не в белом».
Я «в белом» никогда и не была.

О, не задеть! – великая наука,
Страдать заставить близких мне людей
Я не могу, меня сжигает мука
Любой несправедливости моей.

Инстинкт – не опыт – огоньком болотным
Меня ведет невидимой тропой:
Довольно мне любви твоей к животным,
И я сама дострою образ твой.

Я не хочу ни возраста, ни счета,
Дистанций, лицемерья мастериц,
Борьбы, барьеров - знает Бог чего там –
И я за разрушение границ!

       ***

       ПОЛОСА ОТЧУЖДЕНИЯ
Полоса отчуждения -
Земля ничья.
На пределе терпения
Ты и я.

Полоса отчуждения -
Пустота пустот.
Ложь во имя спасения
Не спасёт.

Полоса отчуждения -
Ни война, ни мир.
Отгремели сражения,
Каждый сир.

Никакого волнения,
Зыбь мертва.
В полосе отчуждения
Врозь слова.

На спине, вдоль течения,
Жизнь свела?
В полосе отчуждения
Врозь тела.

Полоса отчуждения -
Немота сердец.
Не имеет значения,
Кто слепец.

Не имеет значения
Жест и взгляд.
В полосу отчуждения
Попав, молчат.

Молча стынут мгновения -
Лёд в воде.
Полоса отчуждения:
Быть беде.

       ***

       
       ВЕТЕР
Хулиганит непоседа-ветер,
Отрясает яблоки и сливы.
И едва спасает от порыва
Дятел свой малиновый беретик.

Теплый ветер, буйный невидимка,
Клевером мне стелется под ноги,
Путает пчелиные дороги,
И у пчел сегодня недоимка.

Простирает царственно, бездумно
Скипетры свои прудовый шпажник,
Мимолетом ветер-саботажник
Их ломает не благоразумно.

Муравьишка между двух травинок
Прячется от ветра-баламута,
Но под самый ветер почему-то
Поставляет голову барвинок.

Ветер – гость из солнечных окраин,
Мореход с замашками варяга,
Флибустьер, разбойник, вор, проказник,
Добрый гений, властелин, хозяин.

Он нарочно чередует пятна
Где – тепла, где – облачной прохлады…
Так и мы: печалимся иль рады –
Искренне и равновероятно.

       ***

“Потерять” и “Найти” - два магических слова.
Жизнь распахнута настежь, не бойся, иди!
Я хочу всё сама. Мне не надо чужого.
Для меня светит солнце и хлещут дожди.

Потерять и найти - диалог этот вечный
Между чёрным и белым, меж злом и добром.
Как бы жизнь не казалась тебе бесконечной,
Всё равно мы два раза по ней не пройдём.

А потери горьки! Невозможно привыкнуть.
Есть ли слово, страшнее, чем слово “Навек”?
Кто-то близкий ушёл, не вернуть, не окликнуть,
Легче вспять повернуть нам течение рек.

Но поверь, находить - это тоже не просто,
Ведь иные находки грустнее потерь...
Называя ошибки болезнями роста,
Я всё реже ломлюсь сквозь открытую дверь.

Чей-то опыт чужой пригодится едва ли,
Наставленья, примеры, советы родных,
И напрасны слова: “Да, мы тоже теряли...”
И напрасно жалеют нас, будто больных.

Упаду, расшибусь, подавлю свою боль, но
Обойду ли потерь торжествующих рать?
Вечный выбор пути. Я решаю невольно:
Потерять и найти... и отдать.

       ***

Здесь без тебя мне море - просто море,
Похожи чайки на невзрачных птиц.
Я убегаю сквозь дыру в заборе,
Не написав положенных страниц.

Здесь без тебя мне горы - просто горы -
Бессмысленное громожденье скал.
Весь день веду пустые разговоры,
А вспоминаю, что ты мне сказал:

“Прости меня, я не имею права
       К тебе, моя родная, привыкать...”
Здесь без тебя мне травы - просто травы,
И некому подснежников нарвать.

“Мне очень жаль, что встретились мы поздно,
       Мне страшно полюбить тебя всерьёз...”
Здесь без тебя мне воздух - просто воздух,
А не отрава сладкая мимоз.

Здесь без тебя мне волны - просто волны,
Хоть, как барашки кротки и тихи.
Но и твоя бы жизнь была неполной,
Не напиши я эти вот стихи.

       ***

Погода или непогода –
Бегу как школьник на урок.
Моя свобода – не свобода,
А только длинный поводок.

И сколько бы не отшагала,
Куда бы ноги ни несли,
Но лишь острее чувство фала
На островке чужой земли.

Трос на пределе, Сжато горло
Тугим, предательским ремнем.
Хриплю, но заявляю гордо:
«Туда не надо. Повернем…».
 
       ***

Я мучаю тебя и мучаюсь сама -
Детёныш глупый человечий!
В разладе сердца и ума
Полярность. Лето и зима.
Ты - нить моя в клубке противоречий.

Чего мы ждём, томясь средь суеты?
Согласия? Душевного покоя?
Не Совершенства - Простоты!
Но вот ко мне приходишь ты,
И крови шум в ушах похож на шум прибоя.

Постигнув тщету мыслей, тяжесть слов,
В условности спелёнатая туго,
Хочу хотя бы среди снов,
Добраться до таких основ,
Где жить уже не могут друг без друга.

       ***

Лифт, лестница - и на крыльцо,
В недружелюбье улиц,
Где снег впивается в лицо.
Прощай, Садовое кольцо!
В Метро, как пчёлы в улей.

В Метро гуляют сквозняки,
Пустынны переходы.
Не отпускай моей руки,
Сейчас мы так ещё близки!
Иллюзия свободы.

До расставанья пять минут.
Ах, если бы до встречи...
Ты мыслями уже не тут,
И неизбежность, словно спрут,
Мои сдавила плечи.

Почти не спорила с судьбой,
И ты не знал, не ведал:
Случилось, что само собой,
Когда прощалась я с тобой,
Меня мой голос предал.

       ***

       ЧАСИКИ НАДЕЖДЫ
Разъясни, судьба, мне смысл наказа -
Тёмен он для дурочки-невежды:
Заводить зачем мне до отказа
Каждым утром “часики надежды”?

Подношу я к уху малодушно
Дорогой подарок на запястье,
А они всё тикают послушно -
Жизнь проходит в ожиданье счастья.

И судьба промолвила устало:
“Смысл не ясен моего заданья?
       Сколько б ни дарила - будет мало,
       А надежда лучше обладанья”.

       ***

       ИСКАРИОТ
Он видел: там, на темени земном
Крест вырастал с распластанным Христом.
Остановилось время. Бил. Толкал.
Как медленно распятый умирал!
Как медленно минуты могут течь...
Живот под рёбра, руки вон из плеч,
Краснеют раны, рвутся и ползут,
Последний вздох? Нет, всё ещё Он тут.
“Ах, больно, очень больно, мой сынок?”
Но даже Бог-Отец помочь не мог.

Свершилось. Замер. Умерла толпа.
Земли не топчет смуглая стопа,
И праведная нежная рука
Не осеняет лоб ученика.

Рыдает Магдалина, бьётся Мать...

Он торговался, прежде, чем продать:
“Не выйдет пол-обола за слезу -
       Я б петуха не отдал и козу!
       А кровь его священная, а стон?
       Так дёшево не продаётся Он.
       А то, что исцеляет Он больных,
       А как красив и молод - нет таких!
       Будь проклят фарисейский ваш притон -
       Т а к дёшево не продаётся Он!”
“И ни обола больше! Бог подаст...
       Найдётся, кто дешевле нам продаст”.
“Ну, что же... если так... ведь я не скуп...”
И стал монеты пробовать на зуб.


А Назарей спокойно спал,
Пока Его Иуда продавал.

“Я вас учил всё видеть и прощать.
       Чужого нет. Иуда может брать”.

Силён противоречья светлый Дух,
Слова, как уносимый ветром пух.

“Побудьте здесь, душа моя скорбит.
       Ты слышишь, Петр?” Он не слышит, спит.

Но факелы высверливают тьму,
И час пришёл остаться одному.
Один, стоит, укутанный плащом,
Нет, не один - с предателем вдвоём.
А где же Пётр, Иоанн, Фома?
Бежали все. Их поглотила тьма.

“Как поцелуй Иуды щёку жжёт!
       Зачем ты целовал, Искариот?”
Тот рядом - верен участи своей -
Не ученик, не брат, не фарисей.

Вот вывел из дворца Его Плат.
Единый вздох за спинами солдат,
Единый крик: “Распни Его, распни!”
Задаром отрекаются они.

Но громче всех, чтоб слышал весь народ:
“Осанна!” - прошептал Искариот.

       ***

       
       КОРОЛЬ
Жил король в коммунальной квартире,
В общей кухне варил бульон,
И в своем приблизительном мире
Абсолютно был счастлив он.

Величаво кивал в пространство,
Где судили и вкривь, и вкось.
Свято верил в свое постоянство,
Хоть и жил с королевой врозь.

Обожал пироги с малиной,
Одиноко ходил в кино,
Называл «своей половиной»
Комнатушку в одно окно.

Дни катились ни валко, ни шатко
Из-под ржавого колеса,
А карету возила лошадка,
Только злобная, что оса!

В грош не ставил своих приближенных,
Хоть давно не имел таких,
Не скорбел о мостах сожженных,
Даже если нуждался в них.

Выпивал… и пылу петушином,
 Благородный почуяв хмель,
Объявлял он себя властелином
Не известно каких земель.

Он, как видно, не мог иначе.
Щит с девизом «Не усомнись».
Он прибил на соседской даче!
(Ведь своей не имел, кажись…).

Как же мало он знал о мире,
Благородно-самовлюблен –
Коль считал, что один в квартире,
И лишь челядью окружен.

Жизнь промчалась ни шатко, ни валко,
И когда уже не было сил,
Он промолвил: «Ужасно жалко,
Что бульон я не доварил…».

       ***


       КАЗНЬ
Красный шар пробился сквозь туман,
Брызнул блеск с церковных куполов.
Истово рокочет барабан,
Дробь вбивая в медь колоколов.

Холод на Семёновском плацу,
И нельзя согреть озябших рук.
Ветер липко шарит по лицу,
Скован неизбежностью испуг.

Быстрые шаги на эшафот.
Чёрный кол позорного столба.
Крест к губам замёрзшим пристаёт:
Тут не случай, тут - сама Судьба.

Скрипнула под тяжестью оков
Грубых досок временная пядь.
Пять минут, как будто пять веков,
Жить осталось, ах, ещё бы пять!
       ___________
Занавес обрушился на плац,
И фельдъегерь тушит в зале свет...
Поклонились бы тебе, паяц,
За пустой Дантесов пистолет.

       ***

Князь Трубецкой, Вы опоздали,
Давно построены полки.
Как на Сенатской долго ждали
Вас, ощетинивши штыки!

       “Мечты близки к осуществленью!
       Что ожидает нас самих?
       Мой друг, не позволяй смятенью
       Тебя отторгнуть от своих”.

Князь Трубецкой, Вы опоздали,
Уже разгромлены полки.
И непокорных разогнали
С дворцовой шахматной доски.

       Вы сквозь стекло глядели жадно,
       Пытаясь выделить друзей.
       Душой мечтая безотрадно,
       Игру закончить, хоть ничьей.

Князь Трубецкой, Вы опоздали.
Ужасна участь пятерых.
Но вас друзья не осуждали -
Вы были свой среди своих.

       Но нет, не попрана отвага
       И доблесть звоном кандалов!
       Орёл двуглавый косит с флага
       На честь прославленных родов.

       ***

       УБИЙСТВО ПОЭТА
       1
Миг - в раскаянье позднем осознан -
Был не узнан т о г д а, не опознан.

Путь-дорога бела до Виснара
В лунном пепле, как после пожара.
Слёзы смаргивали солёные
Звёзды бессонно зелёные...

Немота. Нет пера, нет бумаги,
А над входом зловещие флаги.
Ночь. Последняя в жизни поэта.
Сколько было ночей им воспето!
Тихих, страстных, но только не эта.
Воспоют ли? Когда-нибудь, где-то?

Вилья Конча - чудесное место -
Стало нынче печально известно.
Каждым летом сюда из Гранады
Ребятишек беспечных отряды
Приезжали на отдых. Поверьте:
Дети жили в обители смерти.

Ночь последняя в жизни поэта.
Он курил злой табак до рассвета,
Разговором, пожатьем и взглядом
Приобадривал тех, кто был рядом.
И, наверно, скрывал под беспечность
Беспокойство и страх перед Вечностью.

Страх - не трусость, судить не спешите.
Вы попробуйте сами - усните,
Зная: больше ночей не будет!
Скоро выспится - не разбудит
Вся Испанская жандармерия,
Почерневшая от неверия.

Сразу понял, кода вошли:
“Неизбежность! Моли - не моли...”
- Где священник? - Ушёл домой.
“Боже! Душу мою упокой!”
И легонько в Гранадской долине
Перекликнулось: “Ве-да-ю, сы-не!”
Капли звонкие Айнадамара?
Иль струною вздохнула гитара?

Где тот день в алебастре жасминовом!
Пережить бы ещё раз, да минул он...

Цвет и запах имеет слово.
Пожелай - расцвести готово.
Слушай, слушай, слова суть ноты,
Проносящейся в вихре хоты!
Ароматным наполнил соты
Словом своим, словно мёдом.
- Романсеро сложивший, кто ты?
- Трубадур под небесным сводом.
В них Испании смуглое тело
Танцевало, звенело и пело!
Песня должна быть проста и светла -
Не сочинял, а из горла текла.

Простодушен до суеверности:
Справедливости клялся в верности.



       2
Между тел тростника, обмелевший,
В пальцах солнечных ласково млевший,
Тек Канал: всех поил и пел.
Стал испуганный, обомлевший,
Всей водою остекленевший:
“Тут убийства, а не расстрел!
       Тут стреляют не в грудь, а в спину,
       Тут - в затылок отцу и сыну,
       И жене, и сестре, и брату,
       Всем подряд - без вины виновату”.

Малахитовой зелени роща
Тут сияла в оливковой мощи.
В Андалусии солнце жестоко:
Август Цезарем целится в око.
Зной ночами оливам мерещится,
Снится им, что вода где-то плещется.

А дорога одна от Виснара
До гончарного Алькафара...
Шаг, ещё. На изгибе дороги
Вдруг почувствовал: рухнули ноги,
А за ними на землю тело -
Не упало - едва успело!
И осталось лежать к вящей славе,
Где легло - в придорожной канаве.

       3
Зной в зените. Вокруг уныло.
Звон цикадочий в уши, как шило.
Безымянная манит могила...
И какая - неведомо - сила
Леденит, будто целятся в спину.
Упаду - только руки раскину...
Все, убитые в спину, как птицы:
Улететь бы, да, вот, не летится.
Руки распахнуты крыльями -
Небо - опора в бессилии...

       4
От могучей оливковой рощи
Лишь два дерева. Чахлы и тощи
Камыши, а кресты и надгробия
На пришедших глядят исподлобия.

...Душа чья? Нас из земного лона
       Молит:
“Если умру я -
       не закрывайте балкона”.

Песня должна быть проста и светла:
Не сочинял, а из сердца текла.
Неистребим, неподсуден
Г о л о с, отданный людям!

       ***

       ФЕВРАЛЬСКАЯ ФАНТАЗИЯ
Зашевелился заспанный рассвет.
День в сером маскировочном халате
Подполз к окну по грязной снежной вате;
Ночник давно уже горел не кстати,
Я поднялась и погасила свет.
“Такой зимы, - сказал вчера сосед, -
       Не помнят старожилы много лет”.

Зима на удивление тепла:
Сирень держала наготове почки,
Я присмотрелась - там уже листочки,
Вот-вот и ландыш зазвонит в колокола.
А снегирей румяные комочки
Расселись, словно ноты в нотной строчке
На проводах - сыграть по ним могла
Сонату для соснового ствола.
Он розовел, слоился чешуёю,
Под ним всегда встречались мы с тобою,
Но я его теперь не беспокою...

Набрав в ладони лужицу капели,
Растопленные пригублю метели,
Умыв разгорячённое лицо.
Когда-то капли здорово блестели -
Одну из них я вставила в кольцо.
Она была почти что в три карата -
От зависти знакомого пирата
Трясло! Теперь: иль капли помельчали,
Или пираты сильно одичали,
Что мы с тех пор их больше не встречали...

Сквозился наст, ручьи сошли с ума,
И воздух оседал, опившись влаги,
На хрупкие крахмальные овраги,
На тёмные вспотевшие дома,
А на корнях поваленной коряги,
Кудрявилась сосулек бахрома.

И чудо! На проталинах земли
Подснежники отважно зацвели!
Бывают ли
Такие феврали?

       ***

Сигарета пахнет черносливом,
Дым сутуло пятится в окно,
Мех собачий с бронзовым отливом
И зрачков муаровое дно.

Здесь его неведома порода,
Всем виляет предано хвостом.
Хочешь, псина, липового мёда
С тёплым деревенским молоком?

В хрупкие, запаянные соты,
Солнечное собрано тепло...
Пёс вздыхает: “Мне б твои заботы!
       Нам с тобой ужасно повезло”.

Повезло, ты прав, мой милый псина,
На счастливый случай, на друзей,
На судьбу, единственного сына
И его бесчисленных гостей.

Повезло. Но от чего ты грустно
Лапу лижешь и глядишь в глаза?
Скушай мёда, это очень вкусно.
Дай окно закрою - там гроза.

Там на смену духоте и зною
Прянул ливень, ветер мнёт сосну...
В жёсткий мех твой дай лицо зарою,
Может, снова повезёт - усну?

       ***

Ударь, коль замахнулся. За науку,
Я понимаю, надобно платить.
И лишь спрошу: “Тебе не больно руку?
       Прости, что не смогла остановить”.

Мне не помогут никакие средства:
Сплошная ложь - советы лекарей,
Пусть я дитя! Я не хочу из детства,
И не хочу из детской, хоть убей!

Но всем своя и каждому чужая,
Одна - перед источником Агарь -
Не жертвы жду, а чуда, зная, з н а я!
Что не допустят женщину в алтарь.

Доверия и пониманья чуда!
Но, может быть, чудеснее всего
Всё превозмочь, постичь: кто я? Откуда?
И не уйти из детства своего!

       ***

ГИМН КОСНОЯЗЫЧЬЮ
Сохранней мумий в саркофаге
Слова во мне, а на бумаге
Косноязычья власть крепка:
Замрет беспомощно рука,
Уму не достает отваги –
И дерзко бедность языка
Богатству мстит воображенья,
И топит смысл стихотворенья
Пустой словесности река.
Косноязычья суть горька.
Я вдохновенью знаю цену –
Она безмерно высока:
Противлюсь рифм случайных плену,
Хочу взлететь под облака,
Где мысли не подвластны тлену,
Где дышит каждая строка,
Где форма, пережив века,
Сама себе готовит смену…

Косноязычья месть сладка:
Я не парю уже, а стену
Долблю словесную, пока
Не выйдет случай на арену…

       ***



Помилуйте! Где Ваша жалость?
Как тигру в пасть...
Из всех страстей одна осталась -
Разлуки страсть.

Послушайте, где Ваша верность?
Хоть день, хоть ночь -
В бега, в беспамятство, в безмерность,
Но лишь бы прочь.

Подумайте, где Ваша совесть?
Не суд, не казнь.
Так гонит страх, с бедой условясь,
И неприязнь.

Опомнитесь! Я Вас держу ли?
Капканы сплошь?
Зачем же Вы, резвее пули...
Любовь ни в грош?

Глазам не верю: это Вы ли?
Благая весь!
Зачем же Вы ко мне спешили?
Разлуки месть!

       ***

       Иисус сказал: будьте прохожими.
       Евангелие от Фомы.
Мой дом с годами превратился в склад.
Все вещи в нём - суть кольца годовые.
Точнее, в склеп под антиквариат,
Где зеркала, что плиты гробовые.

Чужое всё от кресел до картин.
Мои в нём - островки, местечки, крохи,
Разлив души меж вещевых плотин,
Мои в нём не дыхание - а вздохи!

Не зрить. Молчать. Бездействовать ушам.
Порвать все связи с этим душным адом!
Мой здравый смысл с утра трещит по швам,
И я опять завидую триадам.

Быть просто именем для чьих-то чутких уст,
Быть странником, каликой перехожим...
Представить только: дом чудесно пуст!
Направь и укрепи, всеблагий Боже!

Ведь я умела: мимо и не раз,
В игольное ушко проскальзывала чудом.
Прочь, сквозь - и в страшный, смертный час!
Зачем двугорбым тащится верблюдом
Чужих долгов и обязательств груз?
Я заповеди чту, (не все, положим...)
Но зная тяжесть подневольных уз,
Ищу дома, где быть нельзя прохожим.

       ***

Пятипало, кленово Таинство,
Не откроется - не проси.
В этих листьях звучит неравенство,
Пентатоника Дебюсси...
Не особого, и не нового -
Быть ли может с опавших спрос? -
В пятизвучье листа кленового
Ветер-ветренник не принёс.
Подбираюсь к листу художником,
Каждой встречей кладу мазки -
Цель одна, а путей к ней множество:
Чьи на душу беру грехи?
Нарисован не лист, а чудище,
Неумело и тяжело -
И снегирь воробьём почудится
Сквозь невымытое стекло.
Стоит дёшево поиск истины:
Т а к, приблизившись посмотреть -
Гигиена лечебной близости,
Чтобы ближнего не жалеть.
И живут - бередят да маются,
Каждой осенью листья жгут...
Пятипало, кленово Таинство -
Потому так весну и ждут.

       ***

Ты уводил меня на улицу из комнат,
Я растворялась в полумёртвой мгле,
Где звёзды нас не знают, иль не помнят,
Когда летят снежинками к земле.

Осело небо - не бывает ниже,
Метели приготовились к броску,
По всем приметам чувствую, предвижу
Природы предсердечную тоску.

Застыла осень в очумленье кратком,
Так войско дожидается вождя,
Чтоб всё тотчас закончилось припадком
Сырого снега, ветра и дождя.

Я вижу мир по-своему, иначе,
Не лучше, может быть, но это так...
Мои, мои! все жалобы и плачи,
Весь ужас поздней осени и мрак.

Я так люблю все присказки и сказки
Новорождённой девочки-весны -
Её полутона, намёки, краски
И запахи доверчиво ясны.

Дарю тебе свой мир, и кто меня осудит!
Возьми его, войди в него - присвой.
Бери, я так хочу, когда меня не будет,
Хотя бы он останется с тобой.

       ***

Здесь зима чередуется с летом.
Нереально для нашего мира,
Опаленное солнечным светом,
Бледно-синее небо Каира.

И пески засыпают шальные
Снежный наст, словно хрупкий папирус,
В Подмосковные дали льняные
Мне подмешан Египетский вирус.

Зыбкий сон, не смущаясь, тревожа,
Входит грусть на заре египтянкой –
На богиню Исиду похожа
Горделивой, надменной осанкой.

       ***

Рай обезлюдел. Бог отвергнут, сир.
Свой путь избрал Адам, отринув милость Божью.
Стал с этих пор наполнен грешный мир
Кровосмесительством, предательством и ложью.

Сын Каина был праведник Енох,
Лот пьяным обольщен дочерними устами…
Сиротством нас одаривает Бог,
А одиночество мы избираем сами.

Слать в Небеса бессмысленно упрек
За долю горькую, за нищету, сиротство.
Ты сам решил, что будешь одинок,
Продав за миску супа первородство.

       ***

Сомневаюсь – ехать или нет?
Памяти предательское эхо…
Воля покупает мне билет
И при этом корчится от смеха.

Не нанять назойливей слуги.
Наши «Я» – изменчивые лица.
Полустанки – суть полу-долги –
Только воля может расплатиться.

Так подвижен и изменчив ум,
Чуткий шквал подхлестывает чувство.
Воля же – не лупит наобум,
Но в упор, со всем своим искусством.

Не имеет видимых примет,
Молчалива, не вступает в споры,
Просто покупает мне билет
На курьерский, самый-самый скорый.

Если колебаньям нет конца,
Воля тут, как тут, передо мною,
С твердостью алмазного резца,
Крепкою ведомого рукою.


       ***

Не счесть веков на памяти Луксора,
Как тяжко давит землю этот груз!
О Время! Вынесеньем приговора
Ты связываешь крепче прочих уз.

И плачут сфинксы ветхими слезами,
И тлеют храмы под сухим песком,
Лишь пилигримы с темными глазами
Бредут сквозь пыль столетий босиком.

       ***
Моя душа в долине Нила
Отыщет тех, кого любила.
Пласт за пластом снимаю время,
Чтоб вскрылось старой кармы бремя.
Сгребаю голыми руками
Песок, что тут лежит веками.
Воспоминания засыплет
Он плотным слоем. Мой Египет,
Ты здесь! Я тут ступала где-то
В немыслимо какое лето!
Жила, любила и страдала,
Но кем была, о чем мечтала?
Забыла все. Все козни рока
В песках Египетских до срока
Лежат и ждут меня обратно.
Все может быть, все вероятно…
И ты когда-нибудь, возможно,
Меня вдруг позовешь тревожно.
В ночи звучит твой тихий голос,
Иль то шуршит пшеничный колос?
Иль это птица, что крылами
Взмахнув, вспугнет листву над нами?
Все тайны прошлых воплощений
Озноб подскажет, дрожь коленей.
На озере Священном лодки
Увозят прочь мои находки.
Как объяснить сим грозным стражам,
Что несть числа моим пропажам!
Моя душа пришла за светом,
Растраченным в рожденье этом,
Пусть станет ярче в сердце пламя
Гореть цветными лепестками.


       ***

Перетасованы Судьбой.
Нам Путь указан крестный.
Я увожу тебя с собой,
Египет мой небесный.

Теперь во сне, и только там,
По призрачной дороге,
Приду в нерукотворный Храм
И встану на пороге.

И мне пригрезится опять -
Столь дорогой отныне
Луксор! Он будет навевать
Мне запахи пустыни.

Я не чужая здесь теперь,
В пески вросла корнями.
Не сосчитать моих потерь
Под этими камнями!

Тут столько знаков и примет
Былого воплощенья.
Я слышу дружеский привет
Из Храма Вознесенья.

Мне шепчет голос дорогой,
Отныне ставший Светом:
«Сестра, мы встретимся с тобой
Еще на свете этом!»

Но что важнее во сто крат
Любого разговора –
Ответ: «Я здесь с тобою, брат,
В Святилище Луксора».

       ***

Снова жду от осени вестей,
Заглянуть хочу в ее глубины…
Загорелся пурпуром кистей
Купол русской тоненькой рябины.

Откровений жду из Божьих уст,
Предсказанья доли и судьбины…
Вот он, мой неопалимый куст,
Символ несгорающей Купины.

И не в силах побороть искус,
Пью с кистей коралловые слезы…
Спелых ягод горьковатый вкус
Скоро сладким сделают морозы.

Утром поприветствовать зарю
Перехожим прихожу каликой
Я к рябине, словно к Алтарю
Матери Божественной Великой.

       ***

АПРЕЛЬ В ТАРУСЕ
Больным обиженным ребенком
В сердцах капризничал апрель.
Озябший лес – в рисунке тонком
Невысохшая акварель.

Настырный ветер рвался в щели
Так, словно замышлял грабеж.
Сорока хохлилась на ели:
«Весенний день, а не похож».

Уже с утра мостился вечер
Занять партерные места,
Казалось мне, что будет вечен
Цвет парусины и холста.

Бросала абажура феска
На стол угодливую тень,
А на окошке занавеска
Вздыхала нервно целый день.

Как много дел, но праздны руки!
Я не свожу с апреля глаз:
Вон крыша в снежном архалуке,
Готовом рухнуть, хоть сейчас;

В сосульках лестница у стенки,
Ивняк грустит – по грудь в воде;
А льдинки в лужах, словно гренки
На масляной сковороде.

Снег накипью ржавел в овраге,
К реке цепочкой волглый след,
И острый, пряный запах влаги –
Весны примета из примет!

       ***

       АВТОПОРТРЕТ
Лень всего важней и выше –
Год не мою пол.
Паучок по кличке Тиша
Паутинку сплел.
А замурзанная кошка
Принесла мыша.
Нет вина, еды не крошки,
Денег не гроша.
Но словцо твое “Обида”
Для слезливых дур!
Не подать бы только вида –
Карих глаз прищур.
Ну, их к черту! Кошки, мышки,
Мусор, пауки!
“Ты обиделась, малышка?”
“Дохну от тоски!
       Злюсь, реву, кусаю локти,
       До бела бешусь,
       Нервно обгрызаю ногти,
       По углам мечусь!”
“Ты обиделась, малышка!”-
Мне глядят в лицо…
“Нет, “обида” – это слишком
       Мелкое словцо!”

       ***

       МЫ
Казалось, этот дождь не прекратится,
Он лил весь день, и будут лить всю ночь.
Чуть полиняло платьице из ситца,
В котором под дождем гуляла дочь.

С душистым облаком заплаканной сирены,
Смеясь, вбежала в комнату она,
Закапали мне слезы на колени
С цветов, и разбежалась тишина.

Переоделась. Розовым амуром
Уселась пить парное молоко,
А мошкара под рыжим абажуром
Маячила бездумно и легко.

Я отложила прежнее занятье
И, засучив повыше рукава,
Развесила на спинке стула платье,
Которое отжать смогла едва!

Потом мы встали рядом у окошка –
Нам было весело, уютно и тепло.
Сев под навес окна, чужая кошка
С той стороны глядела сквозь стекло.

Промокший воробей терпел сердито,
Он ждал, нахохлившись, когда устанет дождь.
Еще четыре по краям корыта
Смотрели сонно, как страдает вождь.

Несчастных воробьев, конечно, жалко,
Но им помочь ничем мы не могла.
Мок мячик, мокла новая скакалка –
Их, как обычно, в дом не занесли.

Был лес мокрёшенек, а занавески влажны,
В солонке соль разбухла от воды,
Забытый в луже, маленький, бумажный
Кораблик плыл в предчувствие беды.

Но никакой надежды на спасенье,
Вот-вот потонет: сделан и забыт…
Дождливое кончалось воскресенье –
Зевает мой усталый следопыт.

       ***
Мой верный неусыпный страж,
В ночи моей ночник,
Не боль, а болевой мираж –
Я вечный твой должник.

Клянусь, тут нечему болеть!
Зачем сиделка мне?
Тут все истрачено – не треть,
Заплачено втройне.

Ценою всех моих пропаж
Забыться дай во сне.
Твой отвратителен кураж,
Мы не сошлись в цене?

Так ноет бывшая рука,
Отрезанный плавник,
Страдают болью двойника,
Но где он, мой двойник?

Опять в паноптикум вояж,
Который год подряд,
Где боли восковой муляж –
Любимый экспонат?

Весь морфий, опиум, наркоз,
Забвения трава
Не избавляют нас от слез,
И боль – всегда права.

При королеве юный паж –
Темна в очах вода,
В них бьется болевой мираж,
В них плещется беда.

При короле вернейший раб,
При нем, кинжал и яд.
И все ж, над королевой слаб
Он совершить обряд…

И мне казалось: эту блажь
Я вырвала тогда,
Сожгла, но болевой мираж
Остался навсегда…

       ***

Есть страна, где в неведенье детские души живут,
Изумляя, меняется мир, и игрушечны судьбы,
Где дороги в тугой, неразъемный не скручены жгут,
Где к ответу не тянут жестокие, грозные судьи.

Где не имут тоски и печали к священным местам,
Где земля на качается за перекрестком позора,
И не носят цветов к пораженья пустым площадям,
Над которыми ветер гоняет слова приговора.

Закоулки отчаянья, горьких потерь тупики
На коротком пути на встают верстовыми столбами.
Искушений, соблазнов пока что пустеют силки
И не шепчут в ночи заклинаний сухими губами.

Где земных платежей не назначен безжалостный срок,
На грабеж и разор отдается любая возможность,
И где выбор еще не настиг, как двуострый клинок,
Самой верной мечты не исчерпана власть и надежность.

Где сердец золотой ни на грош не растрачен запас,
Доброты и любви безгранично даруется милость…
Дай мне Бог хоть один, хоть один только час –
В то стране, где еще ничего не свершилось!

       ***

       «Не сравнивай. Живущий несравним».
       Осип Мандельштам.
Клянется Божий свет: травинкой каждой
Он лишь подобен, но неповторим.
Я откровенье встретила однажды:
«Не сравнивай. Живущий несравним».

Нам тождество мерещится повсюду –
Создатель потрудился на века –
Но всякий раз дивимся, словно чуду
Непревзойденной чашечке цветка.

Есть формулы, есть в клетке код, есть гены,
Неиссякаем памяти родник,
Но ничего не слышит, кроме тлена,
Слух за словами «мыслящий тростник».

И я – какая есть – иной не стану,
И ты меня не сравнивай ни с кем.
Моим глазам, рукам, улыбке, стану
Уже не измениться. А зачем?

Вот, вся я тут с причудами моими –
Пусть для других я только аноним,
Но ты, узнав мое земное имя,
«Не сравнивай. Живущий несравним».

       ***

       КУВШИНКИ
Сюжет переводных картинок:
Заснувшая затона гладь,
Плавучие сады кувшинной
Семирамидиным подстать.

Крутила мелкие спирали
Темно-лиловая вода,
Она японские эмали
Напоминает мне всегда.

Лощеных лепестков движенье
Лишь ножкою закреплено –
Кружится венчик, отраженье
Кружится, как веретено.

Овалы листьев, что палитры –
Нерукотворны и пусты.
Как добросовестно политы
Речные хрупкие цветы!

И приближение ненастья
Меня не трогает с утра:
Дождь для кувшинок – это счастье,
Кусает воду мошкара,

Еще сильней кувшинной чары
Под теплым проливным дождем,
Я раскрываю зонтик старый,
Мы – дождь и я – стоим вдвоем.

Промокли ноги у травинок,
Отяжелели васильки,
Горят фонарики кувшинок
И освещают гладь реки.

       ***

Зарядили дожди – никакого просвета.
Я боюсь, что мы солнце забудем в лицо.
Исподлобья глядит, словно куксится лето,
И раскисла дорога, и размокло крыльцо.

Ну, а тучам – простор, ну, а тучам – раздолье!
Весь измотанный флюгер застыл на «зюйд-вест».
Тут пируют дожди и справляют застолье,
Где-то дальнего грома плывет благовест.

На асфальт фонарей льются влажные пятна,
И в слезах, засыпая, вздыхает листва.
Никогда не смогу я понять, вероятно,
Дождевого, природа, твоего мотовства.

Никак не справиться с дождями,
Не запретить, не приказать…
И утро под ноги ручьями
Ко мне кидается опять.
Никак не справиться с дождями.

       ***
Однажды Он придет Мессией,
Явив мирам,
Что есть и над моей Россией
Небесный Храм!

Чтоб воссиял Российский гений
Звездой в Весах,
Дав жизнь для многих поколений
На Небесах.

Чтоб сбросил этнос кармы бремя,
Начав подъем.
Настало для России время
Своим путем

Стремиться, преодолевая
Зло всех преград,
За камнем камень, воздвигая
Небесный Град,

Золотоглавый, многоликий,
Державный Кром.
Нерукотворный и великий
Небесный Дом.

Услышим мы, как наш Мессия,
Сзывает нас:
«Проснись, Небесная Россия,
Настал твой час!»

       ***

Нервные, строптивые, крутые
Белые февральские ветра.
Мечутся беспомощно слепые,
Ловят направленье флюгера.

Звездным молоком облиты стекла –
Бархатная, тоненькая сеть.
От усердья даже вьюга взмокла,
Только ветра ей не перепеть.

Господи! Как дни бегут за днями,
Я их не считаю, не слежу.
Все трудней становится меж нами,
Разделяя. Провести межу.

Я не шуба, чтобы - с плеч долою,
И забыть до будущей зимы.
Испытанье близостью, порою,
Паче боли переносим мы.

Может быть, когда утихнет ветер,
Перестану мучиться и я:
Хорошо ли – плохо жить на свете,
И кому нужна душа моя?

Фонаря под окнами метанье –
Мается бездомная душа…
Дорогой мой, близость испытанье,
Испытанье раем шалаша!

Но отказ – отнюдь не добродетель,
А трусливый страх взглянуть в глаза.
Кто палач, кто жертва, кто свидетель?
Кто же взвесит «против» все и «за»?

Может, хватить жертвоприношений:
Что главней – вопрос или ответ?
Ведь грешней, чем гибель отношений
Ничего на этом свете нет!

       ***

       АССОЦИАЦИИ
Пустырь, задушенный полынью,
Пропитанный счастливым детством,
Камыш, поддавшийся унынью,
Увяз в воде… Цель стала средством.


Фонтан пышнейшего барокко,
По вечерам – орган в костеле,
Недосягаемо высоко
Ладейка-месяц на приколе.

Я в храм вхожу с теплом и болью –
Здесь Дом Души за аналоем,
Где отблеском свечей, как солью,
Посыпан пол тончайшим слоем.

И первородство дружбы детской,
Лишь для игры, почти бездушной,
Капризы девочки соседской,
Всегда опрятной и послушной.

Внучатый бабушкин племянник –
Гроза и бич моих вакаций,
Веснушчатый медовый пряник
За поцелуй среди акаций.

       ***

Стать женщиной, довоплотиться.
Душа без плоти – есть Психея.
Нет, Евой надобно родиться,
Тут мало яблока и Змея.
 
Мне одного желанья мало,
Но нет в любви моей кокетства,
А в дружбе зависти, запала,
Я лишь хочу вернуться в детство.

Дом нищеты моей, где нежность –
Часть неоплаченного долга,
Где всех стечений неизбежность
Лишь праздник, и не длится долго.

Легко касаюсь темы вечной:
Любви – земной, живой, безмерной.
Ты мог быть счастлив с первой встречной,
А я – не женщина, наверно…

Но мимолётно, мимовольно –
Не плод, а крохотная завязь –
Вдруг сделается очень больно,
Кольнет по-женски в сердце зависть,

Что Евой не пришлось родиться –
Так знают о себе калеки –
Мне ночью не сомкнуть ресницы,
Но сухи каменные веки.

       ***

Извивалась река, словно уж продвигался гигантский,
Пароходик дымил из обветренных временем трубок.
А под ивами тень – разметавшийся табор цыганский,
Кружевные оборки воздушных бесчисленных юбок!

Деловито жевал жеребенок, еще не приученный к сену,
Молодую траву, и пушистые легкие пчелы
Забирались на клевер за данью, и спрятавшись в крону,
Распевал соловей на ветвях по утрам баркаролы.

Пребывала Природа в таком неизбывном покое,
Что казалось чудовищным зло и коварство любое…

       ***

       ЛЮБОПЫТСТВО
Утомились беды и напасти,
Сладок миг случайной передышки!
Любопытство – нет сильнее страсти –
Я люблю заглядывать под крышки.

Любопытство на любовь похоже:
Воедино слив предмет и чувство,
Нервами, душою, кровью, кожей
Довожу я прихоть до искусства.

Любопытство, оборотень милый,
Грешный ангел в светлом ореоле,
Сколько нужно мужества и силы
Только любопытствовать – не боле!

Странности, чудачества, заскоки
Любопытство может возвеличить,
Иль, мздоимству назначая сроки,
Все на свете взять и обезличить.

Может быть совсем ничтожным повод –
Даже он не охладит порыва.
Тороплюсь поджечь бикфордов провод
И ликую в ожиданье взрыва.

А потом зализываю раны,
Да врачую шрамы и ожоги…
Любопытство не имеет равных,
Любопытных опекают боги.

       ***

Обрывки мыслей, фраз мазки,
Спор, разговор невнятный…
Под сердцем холодок тоски –
Приятный, сладкий – не тиски,
Как вкус конфетки мятной.

Сама не знаю, что со мной:
Когда пишу, мне нужен
Весь человек или покой,
С его сердечной пустотой,
А мой покой недужен.

Все отреклись, хотя клялись
(Да, на коленях стоя),
Когда друзьями нареклись.
Твержу: «Пойми, прости, не злись…» -
Истерика покоя.

Аплодисменты по игре,
И я в портретной раме:
На рубеже, на острие,
А мне бы мышкой жить в норе –
Не режиссером в драме.

Клавир написан на роду
По клавишам и струнам,
Но я с минором не в ладу,
Всю жизнь ищу, надеюсь, жду,
Всю жизнь перед кануном!

       ***
       
       ВОЛЧОНОК
Мой измученный лесом волчонок,
Норовящий сбежать без оглядки
Ради схваток и бешеных гонок
От судьбы, не играющей в прятки.

Я тебя, не сама ли водила
Лабиринтами азбучных истин?
Не моя ли живет в тебе сила –
Наш инстинкт родовой бескорыстен.

Я такая же дикая тоже –
Не умею поладить с чужими,
И глаза опускает прохожий,
Если встретится взглядом с моими.

Я давно не кормлю тебя, серый,
Только жесткие волосы глажу,
Но боюсь: свыше всяческой меры
Ты на душу навьючил поклажу.

Я уже не заву тебя, глупый,
Приручала не месяцы – годы.
На бегу перекликнется скупо
Неуёмная гордость породы.

Лишь в лесу, где деревья и травы,
Непролазная, хищная чаща,
Только там я даю тебе право
О родстве нашем думать почаще.

       ***

Ослепнет день в объятьях тьмы…
Пусть утверждают: это поза,
Но я не выношу зимы,
Салазок, лыж, коньков, мороза.

Мне очень жалко бедных птиц –
Зимой так слабо греют крылья!
Упасть стремится небо ниц,
Изнемогая от бессилья.

Как мне не думать про зверье,
Про их голодное скитанье?
Им не положено жильё,
Не приготовлено питанье.

Я этой мертвой красоты
Никак, прости, не принимаю:
Дрожат замерзшие кусты
И руки-ветви тянут к маю.

Когда лицо сжигает норд,
Люблю отсиживаться в доме…
Рисуют вьюги натюрморт
В походно-полевом альбоме.

       ***

Все расставанья на высокой ноте,
Как будто навсегда! В последний раз!
Вы от меня уходите в зевоте,
А я – навечно провожаю вас!

Слова горчат. Медлительней, притворней
Шнуровка обуви и кнопок треск сухой.
В передней – обреченней и покорней –
Я замыкаюсь, как перед бедой.

Тягучая оцепенелость двери
За жертвоприношением замка…
Но все мои потери – не потери
Перед всесильным таинством звонка!

Распахиваю настежь, рву из петель,
Так, словно караулю у дверей:
Входите же! Я рада, Бог свидетель,
Я вас ждала! Входите же скорей!

Конец делам и всем другим заботам,
Любой ценой оставить, удержать!
Я никогда не спрашиваю: «Кто там?»,
Но не люблю смертельно провожать.

       ***

Золотых шаров сгорели головы дотла,
И остыла твердь веснушчатого неба,
На постой просилась осень и, смешав, несла
Аромат полыни, мяты, тлена, хлеба.

До зимы недалеко – всего подать рукой,
И охотно паруса горбатит ветер,
И грустинки в криках чаек над пустой рекой,
И на них лениво лает с яхты сеттер.

Впереди вот-вот помокший явится причал,
Замаячит гюйсом нам корабль разлуки,
Но примстится мне началом всех земных начал
Средь зимы премудрость лоцманской науки.

А пока еще качает нас покой воды –
Серебро слепящей влажной амальгамы.
Берега плывут навстречу и на все лады
Нам услужливо меняют диорамы.

Утомилась яхта, и устало полотно
Парусов косых, натянутое туго,
Только я за это время поняла одно:
Нам уже не плавать больше друг без друга.

       ***
Уходя – уходи. Я на собственном, гибельном знаю примере
Эту ртутную тяжесть в крови перед страхом разлуки.
Безнадежно, безжалостно – насмерть – смыкаются двери,
Окончательно, бесповоротно разорваны души и руки.

Уходя – ухожу. Без оглядки, без вздоха, в лице без кровинки.
Что с собой уношу – одному только ведомо Богу!
За собой оставляю не праздник, не хмель, а поминки –
Не хочу – не умею – скрывать ни тоску, ни беду, ни тревогу.

Уходи – отпускаю. Так принято в этом безжалостном мире,
Но крещу тебя в спину, и губы кусаю до боли.
Уходи на все стороны! Сколько их? Сорок? Четыре?
И рука каменеет вдоль тела без цели, без смысла, без воли.

Ухожу – отпусти. Оторви, если только такое возможно.
Не следи из окна, как бреду через черное поле.
Ухожу на все стороны! Раз. Навсегда. Осторожно
Не крести меня вслед… Отпусти! Я не выдержу доле.

       ***

Есть первозданно ёмкие слова:
«Воск», «ласточка», «хрусталь» и «кружева».
В них четкий ритм, в них рама и портрет.
Иные – без метафор – пустоцвет.

Эпитетов потребует «весна»,
Не то что – «одинокая сосна»!
Дряхлеет смысл и выцветает слог
Когда мы видим тех, кто одинок.

Пошлейшие орнаменты словес
Мне под руку подсовывает бес.
Со скрипом отворяет дверь в чулан,
Где пахнет плесенью, и где парит дурман
Метафор, штампов – тут гербарий слов,
Тут сеть пуста, тут нулевой улов.

Рукой цепляюсь за дверной косяк,
Впускаю ветер, делаю сквозняк,
И до восторга хочется поджечь
Мне пустоцвет: «игра не стоит свеч»!

Все чучела, все пугала – долой!
И пол промыть колодезной водой,
А над колодцем в самом верхнем «ля»
Остановить в полете журавля.

«Вербена», «вереск», «ветер» – ворожба!
Я ворожу, когда ищу слова.

       ***



Сияющим окутанный венцом,
Бог восседал на пламенном Престоле.
Позволь склониться пред Твоим Лицом,
Себя предать Твоей священной Воле!
Бессильны описать Тебя слова,
Их нет, иль я не обладаю ими –
Пылающая светом Меркава
И Тот на ней, чье запредельно Имя!
Создатель, Бог, Эйн-Соф или Творец –
Ты в наивысшей, сокровенной славе
Рождаешь все, Ты – подлинный Отец,
Хоть Имени назвать уста не в праве.
За шагом шаг пройду когда-нибудь
И я, ведущий ввысь, тернистый Путь.

       ***

Ты не в аду. Я не в раю.
Не боль уже. Еще не нега.
Я – снег на голову твою,
А ты совсем не любишь снега.

Крушу понтоны, жгу мосты,
Вокруг меня всегда руины,
Со всяким запросто «на ты»,
Ни в чем не знаю половины.

Всегда, во всем лью через край,
Бросаюсь, как на дзот с разбега,
Не ад уже, еще не рай,
А просто – слишком много снега!

Ты осторожен как сапер,
Инстинктом чувствуя все мины,
Не прешь судьбе наперекор,
А держишься у середины.

Расстригой жить? В полмятежа?
Смотреть, как тащится телега?
Как углубляется межа?
Нет! Ты еще не видел снега!

Сплошь впадины запороша,
Провалы, выемки, глубины –
Не сыщет ни одна душа,
Не вызволит из сердцевины.

«Немыслим никакой побег», -
Т а к я смыкаю половины.
Не стану каяться во век
За все бураны и лавины!