Гнёт непрожитых жизней - 2. Ролевые стихи

Гнёт непрожитых жизней – 2

         Роли театра одного актёра
 


          Вступление

    Мир – театр. И хочется поэту
    В образы вживаться до конца.
    Потому для большего эффекта
    «Монологи-исповеди» эти
    Сделаны от первого лица…
    И еще. Поэту ряд историй,
    Вроде, «не по чину»
                иль «в укор» –
    Так представьте сцену,
                на которой
    Ненадолго стал поэт актером
    (Нет в ролях поэта – есть актер).
    …Впрочем, хватит слов –
                любезный зритель,
    Поднимаем занавес…
                Смотрите…

 

           Люди


      Думы следователя

– Вот сидит предо мной пацанёнок,
Будто загнанный в угол зверёк.
Понимает, что ждёт его зона
На весьма основательный срок,
И уже не осталось иллюзий
Что-то как-нибудь перекроить…
Скис настолько, что даже не грузит
Отговорками уши мои.
Правда, раз, смесью фени и мата
Потерпевшего грубо послав,
Всё же буркнул: «Он сам виноватый!»…
И ведь искренне верит, что прав!
Прав, хоть грабил случайных прохожих,
А потом ни за что, просто так,
Вставил первому встречному ножик
Прямо в грудь!..
                Воспитательный брак!
Ибо даже умом… как овчарка:
Понимает десяток команд,
Но понятиям «жалость» и «жалко»
Не обучен…
                Не  он виноват:
Вместо жизни людской
                видел с детства
Только пьяную мерзость и гнусь.
И конечно такое соседство
Подменило инстинктом мир чувств.
Чуть подрос – стал валандаться
                в «стае»,
Где «шестёрки», ползя в «короли»,
Цену жизни чужой измеряют
Только тем, что в карманах нашли…
С ним понятно всё. Дело простое:
Он убийца, свидетелей тьма,
И возиться с ним больше не стоит…
Дело – в суд и «айда по домам».
Но… смотрю я на узкие плечи
Да на взгляд его злобный
                (аж жуть) –
Постараюсь с ним… по-человечьи,
Может что-нибудь да разбужу.
Не нотацией (к ней он привыкший),
Не покупкой (он всё уж признал) –
Пусть слегка пошевелит умишком,
Не собачась, а глядя в глаза…
Разговор завожу с общей фразы,
Не касаясь «связавших нас» дел…
Э-э! Да с ним же, похоже, ни разу
Так вот просто никто(!) не сидел!
…За неделю парнишка «оттаял»:
Перестал во мне видеть «мента»,
Понял то, что жизнь – вещь непростая
И… что всё-таки есть доброта.
Доброта та не в куреве с хлебом
(Хоть я их покупал на свои),
А – готовность не думая, слепо
Душу с ближним делить на двоих…
Говорили с ним так, говорили.
Про людей, про друзей, про любовь,
Про беду, про бессилье и силу…
Жаль лишь – в зоне озлобится вновь
(Там иначе начнёшь кукарекать).
А закон есть закон. И он строг…
Но всё ж…
               парень чтоб стал человеком
Постарался я сделать что смог.


      Водолаз

Громада парохода
Уткнулась в донный грунт –
В осадочных породах
Задраиваем ют.
Нелегкая работа
Когда кругом вода
И весь наземный опыт
Кричит: «Нельзя туда!»
Нельзя, но очень нужно!..
Перед нырком в тот мир,
Шлем-трехболтовку туже
Поджал мне бригадир,
Сигнальщик связь проверил,
Стравил напарник фал…
И – мрак подводный мерить
«Добро» начальник дал.
Беру фонарь потертый
(Ведь там, внизу – дыра.
Плюс, мне у дна вдоль борта
Весь корпус проверять,
Заделывая щели,
Чтоб корпус-«поплавок»
Буксир потом на берег
Завел в ремонтный док).
…Спускаюсь. Ниже. Ниже.
Хоть видимость слаба –
Шланг землеройный вижу,
Что толстый как труба
Иль как змея большая
(В план инженер включил
Откачку: где мешает –
Откачиваем ил).
Спускаюсь… будто в небыль.
Давленье выше все.
В тот мир, что нам враждебен
Меня мой вес несет.
На плечи сверху давит
Всей толщею вода.
И видимость плохая.
И каждый вдох как дар…
Ну, все! Хорош спускаться:
Громада-пароход,
Как говорится «Здрасьте!
Готовь к ремонту борт»…
Пристроился лишь, значит
(Сто метров глубина,
Работает откачка),
А борт вдруг… – на меня (!)
Накатывать стал сверху!!
А мне – не убежать!!.
Он на меня наехал
И под собой зажал!!
Вес страшной, жуткой силы!
Огромнейший тоннаж!
Меня им в ил вдавило
И втрамбовало аж!
…Но все ж живой я вроде.
Зато, когда дошло,
Что я под пароходом (!) –
Ох, стало тяжело!!
Незримый жесткий обруч
Сдавил отдел грудной.
И все внутри клокочет.
И паника – волной.
И будто перекрыли
В подаче кислород –
Дышу, аж вздулись жилы
(Хоть воздух и идет).
Дышу да… все без толку:
Как пустотой дышу…
Ох, взвыть охота волком
И сбросить эту жуть!!
Мне ничего не видно:
Перед глазами – мрак.
И ни рукой не двинуть,
И ни ногой никак.
Я будто весь в оковах…
И это бы все – пусть!
Но мысль ГДЕ я втрамбован –
Вот самый страшный груз.
Представить даже трудно
Под толщей водяной
Во мгле громаду судна.
И это… – надо мной!!!
Осталось жить немного!
Распластан, вдавлен в грунт,
Раскинул руки-ноги –
Ох, психанул я тут:
Задергался, забился,
Чтоб … что-то… как-нибудь…
Но от уверток лисьих
Не отпустило грудь.
Напрягся по-медвежьи
До шелеста в ушах,
Но вновь мои надежды,
Увы, распались в прах.
Рванулся агрессивно –
Без толку! А потом,
Трясясь от слез бессильных,
Заколотился лбом.
…Я будто замурован
В блок каменный лежу!!
Но… шланг есть, связи провод.
Конечно, это жуть,
Но держит трехболтовка,
И не течет скафандр.
А что упал неловко,
Так сильный был удар…
Лежу тут как в могиле.
Как нерв. Как тетива…
Лишь накопились силы –
Стал снова психовать.
Вновь выпустил весь ужас.
Но, слыша тренья звук,
Вдруг понял: будет хуже,
Когда скафандр порву
(Борись потом за воздух!).
А если биться так,
То вовсе будет поздно,
Коль перегнется шланг:
Один раз грунт поехал –
Поедет во второй…
А через кабель эхом
Доносится: «Живой?!.
Лежи и жди нас. Слышишь?!
Мы выручим! Лишь жди!
Веди себя потише
И знай: ты не один!»
И все – под крики чаек.
Я от избытка чувств
«Ребята, – отвечаю, –
Ребя… Я к вам хочу!»
Они там, на просторах,
А я – внизу, во мгле,
Под судном и под морем,
Зажат в недвижный плен.
Но держит связь: «Серега!
Чуть обожди, старик!
Ну, потерпи немного»…
И снова чаек крик.
…Ил откачали донный
Траншеей небольшой
Под судном многотонным,
И – я наверх пошел:
Рванул подобно пуле
Из всех возможных сил
(Когда б не тормознули –
Кессонку бы схватил!).
А вылез – взгляд в просторы
Над синею водой…
Над синим-синим морем…
«Да ты совсем седой! –
Мне бригадир промолвил. –
Ну, ладно! На, держи!»
Смотрю – в стакане вровень
По кромку…
                Ну, раз жив…


           Спасатель

Были мы… а, впрочем, «где» – неважно.
Разбирали свежие завалы.
Ну и, помню, дом многоэтажный
Полностью почти что раздолбало.
Вдруг смотрю – торчит из-под обломков
Кисть руки с пульсирующей венкой.
А над ней, панель как фантик  скомкав,
Нависает сломанная стенка.
Значит, там, в подвале, люди живы!..
По «закону  золотого часа»,
Этой вот руке – иголку в жилу,
И позвать ребят из Ценроспаса.
«Тык» иглой, а венка «скользковата» –
Руку развернул… мозоль на пальце!
Это он по нашим, по ребятам,
Тут, в подвале сидя, настрелялся!
Встать – уйти?! Но по закону «часа»
Он тогда не выживет, похоже…
Впрочем, вон, в агонии затрясся,
Череду сомнений подытожив…
А другие?! Эти, что в подвале!
Что сидят как сжатые пружины…
Воевали?.. Может, воевали…
Но ведь живы?.. Да, возможно, живы.
Ну, а вдруг там женщины и дети?!
Как ни кинь, но это ж наши люди!
И хотя война на белом свете,
Но, глядишь, а мир добрее будет.
Значит, надо браться за работу!
Я же не политик, а спасатель...
Лишь бы не пальнул со страху кто-то
Мне под каску или в шток домкрата!..


         Сорок первый

 Как всё страшно! Страшно и непросто.
 Будто бы косилка пронеслась,
 И людей, как спелые колосья,
 Повалила в высохшую грязь.
 Будто перекрасил землю кто-то
 В красный и шинельные цвета.
 Лишь вдали, над павшею пехотой,
 Высится сгоревший чёрный танк…
 Как всё страшно! Страшно и непросто.
 Под вороний неумолчный гам,
 Прёт косилка дальше, «Drang nach Osten»,
 По полям, по Родине, по нам.


      Бортстрелок из «ИЛ-4»

 Стрелок из кормового фонаря,
 Летаю больше месяца на «ИЛ-е».
 И прозван был «везунчиком» не зря:
 За целый месяц так и не убили.
 Со мной сюда прислали пять ребят.
 И лишь Серёга отлетал три боя.
 Другие: день прошёл – уже висят,
 Опутаны ремнями меж пробоин.
 Финал обычен, так же как и прост.
 Но всё-таки они недаром жили:
 Ведь если «Мессер» «ИЛ-у»
                сел на хвост –
 Ребята выручали всю машину.
 …Когда гляжу как «Мессеры» горят,
 То сразу жизнь становится светлее.
 Стрелок из кормового фонаря…
 Одно обидно – много не успею.


             Сапёр

 Кишки на ветке свиты в узел,
 Висят белесою змеёй.
 Внизу – кровавая медуза…
 Спешил, знать, фриц!.. А я на пузе
 Хоть бляху стёр – зато живой!..
 Недавно с нашим так же вышло:
 Предупредил я «Погоди!»,
 А он рванул вперёд – Мальчишка! –
 Хлопок, без грохота, без вспышки,
 И… лишь досада  жжёт в груди,
 Да щуришься, икая тупо,
 Под липко сладкий запашок
 Тротила, гари, крови, трупов…
 Эх, парень, надо было щупом!
 Зачем вперёд меня пошёл?!
 Ведь мать же ждёт в деревне где-то!
 А ты погиб в краю чужом!..
 Но знаю, что за всё ответят
 Те, кто войну затеял эту!
 Мы будем бить их! И добьём!!


    На «нейтралке» 

 Утро. Серенький туман
 Над «нейтралкой» виснет.
 Я и мой дружок Иван
 Под «колючкой», снизу,
 Разминируем… И вдруг
 Долбанула мина!..
 Друг – без рук. Лишь – тук-тук-тук –
 Сердце в ране видно.
 Я едва подлезть успел,
 Как – держись, пехота! –
 Немцы начали обстрел.
 Бьют из миномётов.
 И совсем неплохо бьют!
 (Лупят, гады, чисто:
 Каждый метр пристрелян тут!)
 Мины – З-з! – со свистом.
 Чпок да чпок! – осколков сеть
 Режет вскользь по лужам…
 Ваня начал зеленеть.
 Видно, стало хуже!
 Я перевязал как мог.
 Обхватил. Полезли.
 З-з-чпок! – ещё и бок
 Иссечён железом.
 Нет, не верю в то, что всё!
 Что хана! Что крышка!
 Слышишь, зём, мы доползём!
 З-з-чпок!.. Раз слышно
 Мину – значит, не твоя…
 Ну, давай! Как можешь!
 Ты да я!.. В чужих краях
 Помирать негоже.
 Ждут нас дома! Слышишь?! Ждут!!
 У твоей, у Мани,
 Батька крут. Да… сам был тут –
 Возражать не станет.
 Так что потерпи чуток:
 Тут осталось малость!..
 Падай вбок!.. Ну, землячок,
 Кажется  добрались!!
 Дай-ка, друг, перевяжу,
 Затяну потуже.
 Раны – жуть! Но так скажу,
 Что бывает хуже.
 Врач зашьёт их в пять минут!
 А поедешь к дому –
 Не забудь, Вань, заглянуть
 К нам в деревню, к Томе.
 Расскажи ей, как тут я.
 Разузнай попутно:
 Как семья? Как мать моя?..
 Эко бинт запутан!
 Обвился жгутом вокруг –
 Переделать надо…
 Сердце – тук! – и встало вдруг…
 Ох, бить буду гадов!!


          Пехотинец 

 Пред нами, за метров 500 – высота.
 И мы, чтоб куда-то хоть деться
 От пуль, окопались внизу. Ну, а там
 Сидят, соответственно, немцы.
 Вот мы и стоим, «ни туды – ни сюды»,
 В низинке сырой как болото.
 В окопах – по пояс набралось воды.
 Но терпим, ведь жить-то охота.
 Вода ледяная (особо к утру),
 Но злиться на это нет толку
 (Тут не от простуды с ангиною мрут,
 А только от пуль и осколков).
 Вот так и стоим. А порой с головой
 Ныряем при сильном обстреле.
 Противно, конечно, потом, но – живой.
 А те, кто нырнуть не успели,
 Тех просто накрыла собою вода
 Под смертным осколочным градом…
 Быстрей бы приказ что ли ротный отдал
 В атаку подняться на гадов!
 На тех сволочей, что незвано сюда
 Припёрлись, нам жизнь испоганив.
 И мы их высотку заставим отдать,
 Чтоб тоже с сырыми ногами
 Стояли в такой же долине внизу,
 В окопах держа оборону.
 Чтоб мокли. Чтоб мёрзли. Чтоб мучил их зуд
 Распухших фурункулов гнойных.
 Чтоб поняли, гады, что зря к нам пришли…
 Бить будем, пока не завоют
 (Хотели земли – получите земли:
 Без гроба, по пояс с водою!).
 Что мы их прогоним – понятно без слов
 (И это в окопах нас греет):
 Они слишком щедро посеяли зло…
 Ну, что же молчат батареи?!!


      Подводник

 Мы заходим в фарватер узкий.
 Вижу транспорт… Ещё один…
 Оба полные, под разгрузкой,
 Грузно сели меж талых льдин.
 Мы сейчас их – обоих, скопом.
 Ох, и бахнет же между скал!..
 Контролируя перископом,
 Дифферент на корму и – залп!
 …Нам в кильватер идут эсминцы.
 И ещё два заходят в лоб.
 У ребят посерели лица
 От разрывов глубинных бомб…
 Корпус лодки картонкой смятой
 Опустился в придонный мрак.
 Нам, похоже, конец, ребята:
 Хоть и живы – не всплыть никак.
 Лучше б сразу – в отсеки воду,
 Чем страдать ещё пару дней,
 Задыхаясь без кислорода
 На заиленном, вязком дне.
 Всё! Осталось открыть кингстоны:
 Мы же знали на что идём,
 Что когда-нибудь все утонем;
 Что подлодка – и гроб, и дом.
 Пусть одна у нас будет дата.
 И могила на всех одна.
 Мы ж в стихии своей, ребята!
 Наша вотчина – глубина.
 …Мы – огромной войны солдаты.
 Будь же проклята ты, война!


        Необстрелок
             Первой Мировой

 Я всегда был в классе самым первым,
 И когда настал военный год,
 За Царя, Отечество и Веру
 Первым записался, чтоб… на фронт.
 Ну, сперва нас подучили малость,
 И – бить немца, на передний край…
 Всё-то здесь не так, как представлялось –
 Смолкло вмиг привычное «Ура!».
 Пал «Вашблагородь» от пули меткой:
 Вышел, закурил и… вдруг упал…
 Но зато есть данные разведки,
 Что германцы будут наступать.
 Пусть идут! Хоть сразу всё решится
 (Так считаю здесь не я один):
 Мы отбросим их назад, к границе,
 И победным маршем – на Берлин!
  …По окопам спряталась пехота.
 Вот он и настал, мой первый бой!
 А вверху молотит землю что-то
 Под надрывный, рвущий душу вой.
 От разрывов всё вокруг трясётся,
 Твердь земная ходит ходуном,
 И сижу в окопе, как в колодце,
 А все мысли… только об одном:
 «Вот сейчас… сейчас меня не станет!
 Волны рваной стали всё сметут»…
 Страшно! Аж кишки у горла встали
 В животе оставив пустоту.
 Я вжимаюсь в землю что есть мочи.
 Только внутрь её мне ходу нет.
 Кажется курганом бугорочек
 На окопном перерытом дне.
 Злая беззащитность давит спину.
 Скис кураж весь как-то сам собой.
 Да, я за Царя присягу принял.
 Но ведь умирать… я молодой!
 …Тишина. Нет грохота… Как странно!
 Воздух густ от этой тишины.
 Вязкостью похожий на сметану,
 Он укрыл меня от всей войны.
 Тихо в безопасности окопа…
 Где-то наверху пошла стрельба
 Силясь прострочить и перехлопать
 Всё, что не успели додолбать.
 Страшно!.. Но ведь я давал присягу!
 Я ведь доброволец! Я ведь – сам!..
 И собрав в кулак свою отвагу,
 Бахнул с дна окопа в небеса.
 Где-то выше смачно пули квохчут.
 Я сижу: подняться нету сил.
 Пропылённый маленький окопчик,
 Как же ты уютен, добр и мил!
 В воздухе свинец разбрызган густо –
 Ну, я чуть привстал, насколько смог,
 Ствол винтовки сунул вверх, за бруствер,
 И… давлю, не глядя, на курок.
 Всё тут просто: если тело спрятать,
 То я дольше воевать смогу,
 А Вашблагородь твердил солдатам
 «Выстрели – они и побегут!»
 И ещё. Я где-то слышал вроде
 Истину военную одну:
 Кто из боя первого выходит,
 Тот живым пройдёт и всю войну.
 Значит, вал свинца и рваной стали
 Нужно пропустить над головой
 (Ни крестов не надо, ни медалей –
 Мать просила, чтоб пришёл живой!).

…Выжил тот парнишка-необстрелок.
 Хоть был миг, когда почуяв взгляд
 Вверх взглянул и стал белее мела:
 Двое в касках шишчатых стоят.
 Первый рыкнул грозно:
                «Komm! Schnell, Vanja!»
 Но второго белые глаза
 Да, плюс, штык,
                зазубренный, двугранный,
 Подсказали: «Вылезать нельзя!»
 Может быть отчаянность – не смелость,
 Но в ответ, стреляя наугад,
 Парень всё же пару дырок сделал
 На шинелях вражеских солдат…
 Дальше были беды и победы
 О которых неизвестно мне…
 Впрочем, и без них «Спасибо» деду
 За рассказ о давней той войне.
 Дед успел и посмотреть Европу,
 И пройти сквозь сеть границ назад,
 И поштурмовать вал Перекопа…
 Не успел лишь много рассказать.


        *   *   *   * 

 Он немного не добежал:
 Вдруг подбросило рвущей болью,
 И догнал на лету металл
 Чередою тычков игольных.
 …А ведь где-то есть тихий дом,
 Где он – любящий и любимый;
 Где не знают ещё о том,
 Что он с ходу ступил на мину;
 Где все верят, что он живой,
 Где скучает и ждёт девчонка.
 Но… там скоро взорвёт покой
 Подоспевшая похоронка,
 Как та мина… Ведь ей не жаль!
 Будь хоть молод, хоть смел, хоть весел…
 Он немного не добежал.
 А служить оставалось месяц…


             Душа солдата
  (Из цикла «По рассказам ветеранов
    Афганской и Чеченской войн»)

   Друг Серёга на плечах несёт
   Рваное, израненное тело…
   Брось его, Серёга! Видишь – всё:
   С парнем ничего уже не сделать.
   Брось его – беги скорей сюда:
   Он убит, а я серьёзно ранен.
   Ты же нашу дружбу не предашь!..
   Погоди! А что это за парень?
   Вроде бы знакомое лицо…
   И одежда чересчур знакома
   (Правда, поизорвана свинцом)…
   И часы блестят… Мои!! Из дома!
   Он же обокрал меня, свинья!
   Он – подонок! Брось его, Серёга!..
   Но, похоже, этот парень… я!
   Совпадений что-то слишком много.
   Просто не узнал со стороны
   Сам себя в лице белее мела…
   Нет, неправда! Я вернусь с войны!!
   Только бы вернуться в это тело…
   Слышь, Серёга, срочно в медсанбат:
   Я не мёртв – я рядом, будто птица…
   Только почему-то мне назад
   Невозможно стало возвратиться:
   Не пускает что-то… Значит, смерть?!
   Слишком уж непрочно всё и тонко…
   Кончилась земная круговерть
   Бархатисто-чёрною воронкой.


        *   *   *   * 
 (Из цикла «По рассказам ветеранов
 Афганской и Чеченской войн»)

 Я цел! И, главное, живой!..
 А впрочем, дел всего-то:
 Вполне обычный мелкий бой,
 Привычная работа.
 Хоть всё обычно, но в лицо
 Взглянул старушке Смерти:
 Их пулеметчик был спецом…
 И неплохим, поверьте!
 Но всё ж, какой бы ни был ас,
 Как б ни стрелял красиво,
 Но бой затеяв против нас
 Он налетел на силу.
 Наш огненно-свинцовый вал
 Был мощен, страшен, плотен.
 И тело «духа» втрамбовал
 В обломки пулемета.
 Он кровью весь насквозь промок:
 Одних лишь дыр – штук десять;
 А между ног как змей клубок
 Кишки вились белесо…
 Но жив!! И мнёт песок рука.
 И вой утробный слышен.
 Я развернул его слегка –
 Гляжу, а он… мальчишка!
 Но «асом» должен быть мужик!
 Кто ж в нас стрелял, ребята?..
 И видим: «дух» внизу лежит,
 Огромный, бородатый.
 Пацан ж, видать, по мере сил
 Другое делал дело:
 Он подающим сбоку был,
 Чтоб ленту не заело.
 Вот тут и ранило его…
 Хотя, уж лучше б – сразу.
 А то его утробный вой
 Аж душу рвёт, зараза.
 То воет, бедный, то скулит:
 Терпеть, видать, нет мочи…
 Хотя и, вроде бы, бандит,
 Но всё же жалко очень.
 Был б это бородатый, тот –
 Я б лишь сидел и слушал,
 Спокойно б ждал, пока умрёт…
 А этот – травит душу.
 Предела, видно, мукам нет:
 Дрожит как на морозе
 И мнёт кровавый винегрет,
 Меж змей-кишок елозя.
 …Раз безнадёжен паренёк –
 Разорван, искалечен –
 Не зверь же я…
                чем смог – помог…
 Добил его конечно.


        *   *   *   * 
 (Из цикла «По рассказам ветеранов
 Афганской и Чеченской войн»)

 Гор отроги глядят в прицел.
 Залегли где могли ребята.
 Ибо мы тут – в тугом кольце.
 А с патронами… туговато:
 Поистрачен боезапас
 В суматохе начала боя,
 Там где нас БТР наш спас
 Заслонив от огня собою.
 Он, подбитым, дымит теперь
 Между гор как на ровном блюдце.
 Экипаж весь – в числе потерь.
 Да и нам… не судьба вернуться:
 Так зажали, что не уйти,
 И подмогу не вызвать тоже.
 Так что… срежем двух-трёх скотин,
 И они нас здесь всех положат:
 Миномётами задолбят
 (Углядят огневые точки
 Да позиции всех ребят,
 Вслед за чем нас накроют точно).
 А кто ранен – добьют в упор…
 Вдруг послышался мерный стрёкот,
 И над кромкой ближайших гор
 Появились два вертолёта.
 Вмиг поняв происходит что,
 Дружно, ровной, красивой парой,
 Заложили вираж крутой
 Да как начали духов шпарить!
 Нити трассеров как тесьма.
 Воздух взрывами запружинил…
 Нам, ребята, везёт весьма:
 Мы сегодня остались живы!


     Попался!
(Из цикла «По рассказам ветеранов
Афганской и Чеченской войн»)

Снайпера поймали, гада!
И теперь ему каюк!..
Ведь зарубок на прикладе
У винтовки – 8 штук.
Он уж получил по шее.
Но, похоже, что мужик,
Ибо люто околеет,
Но, всё зная, не дрожит.
…Нет, не рвали на кусочки –
Просто сунули в штаны
Ф-1. Ну и, короче,
Вниз столкнули со стены…
Он внизу негромко бахнул.
Ну и  брызгами го…на
Что довоевался на хрен
Подтвердил… Сие – война!..


         *   *   *   * 
 (Из цикла «Рассказы ветеранов
 Афганской и Чеченской войн»)

Скачет прямо по полю?!. Что ж,
Хоть по виду еще мальчишка,
Но на мирного не похож:
Без ствола, но уж наглый слишком.
Он же видит наш БМП,
И… прибавил сейчас же скорость,
Удаляясь по той тропе,
Что уходит за поле, в горы.
Он не понял, видать, того,
Что понять и ребенку просто:
Если эта земля его –
Мы на ней не простые гости;
Если встретил он нас в пути,
То не в праве наивно верить
В то, что может от нас уйти
Как хозяин в любые двери…
Да и все-таки есть приказ
По каким им ходить дорогам,
И… хоть он далеко от нас,
Но в том проку ему немного:
Я ж в стрельбе уже – мастер-спец;
Ну, а пуля, она не дура.
…Первым ж выстрелом, и – конец:
Соскользнула к земле фигура.
Только лошадь стоит понуро.
Зря бахвалился молодец!..


           Ветеран
(Из цикла «По рассказам ветеранов
Афганской и Чеченской войн»)
                Ветеранам ушедшим
                из жизни в мирное время.

– Я хоть дома, но я – на войне:
Не вернулся и вряд ли вернусь.
Потому что война та – во мне,
Как смертельный змеиный укус.
В душу впрыснут мне памяти яд.
В нём – треск боя, ранения, смерть,
Напряжение, гибель ребят
И горит всё, что может гореть.
Эта память прошедшей войны
Отравила мне душу и кровь,
Ибо… пыткой становятся сны,
Где война просыпается вновь.
Сны, где лишь нескончаемый бой.
Сны, в которых нельзя победить.
Сны, где смерть – над тобой,
                под тобой,
Слева, справа, в тылу, впереди…
Каждой ночью опять и опять
Вечный бой в бесконечной войне.
…Я хочу прекратить воевать,
Но из памяти выхода нет.


        *   *   *   * 
 (Из цикла «По рассказам ветеранов
 Афганской и Чеченской войн»)

 В горах зажали духов – вдруг приказ:
 «Отход! Их разбомбят без вас, ребята»
 ( Мол, бомбы могут зацепить и нас)…
 Ну, хорошо! Повоевали – хватит!
 И так уже три месяца в Чечне –
 Пора и отдохнуть от этой крови;
 От жизни, где в горах, среди камней,
 Неясно кто кого на мушку ловит.
 Все надоело – холод, голод, вши –
 Но вроде бы конец, загнали банду.
 Осталось лишь ударом небольшим
 Добить и – всё… Но пусть бомбят уж. Ладно!
 У нас сейчас один приказ: «отход» –
 Уходим вниз по склону, быстро, ловко.
 Вот появился первый самолет.
 Две бомбы сбросил… Вся бомбардировка?!
 Ну, как же так! Они же все уйдут!
 Мы ж сорок дней ловили эту стаю!
 А лишь осталось дел на пять минут,
 И их вот так вот, просто, отпускают!!
 Мы потеряли двадцать трех ребят,
 Пока загнали в горы этих гадов!
 И вот теперь спускаемся назад!..
 Видать, кому-то это очень надо.
 Кому война – кому и мать родна!
 Одним она – лишь риск ходить по краю.
 Другим – чины, награды, ордена…
 А третьи просто деньги отмывают.
 …Эх, шел служить, наивный, и не знал,
 Что благо принесу не для Отчизны,
 А только политическим тузам,
 Которым наплевать на наши жизни!


        *   *   *   * 
 (Из цикла «По рассказам ветеранов
 Афганской и Чеченской войн»)

 Мы тогда потеряли двоих…
 Под огонь в переулке попали. 
 Но обидно, что именно их
 Ни за что, просто так потеряли…
 Там лежал под обстрелом казак
 (И казАки тогда были в Грозном).
 Шевелился, но не отползал.
 И мы поняли: ранен серьёзно.
 А своих ведь негоже бросать!
 Ну, ребята к нему и полезли.
 Добрались. Оттащили назад…
 Правда, снайпер двоих всё же срезал.
 Вдруг, глядим, захрипел казачок.
 Только… ранен куда – неизвестно:
 Ран не видно и кровь не течёт…
 Сыро лишь между ног
                (ну… в том месте).
 Э-э! Да он просто пьян, этот ссуль!
 Вон, лежит, улыбается криво.
 …Да, возможно, то был самосуд.
 Но по-нашему – всё справедливо!..
 Расстрелять надо было его!
 То потом он гордился, зараза,
 И разбитой своей головой,
 И разорванной бровью над глазом.
 Правда, с пьянкою всё же притих
 (Хоть не бросил, и бросит едва ли).

 …Мы тогда потеряли двоих:
 Ни за что, просто так потеряли…


         Чернобылец

«На что иду» я знал, но всё ж
Себе же самому не верил.
Ведь если знать «на что идёшь»,
То пропадает чувство меры –
Всё, вроде, сразу по плечу:
Любые подвиги и дозы…
Теперь последствия лечу:
Хоть знать-то знал, да понял поздно!
Но если я лишь инвалид,
То были те, к кому в больнице
Не подходили (мол, «фонит»).
Там с черепов стекали лица,
И люди «плавились» живьём,
Страдающе водя глазами…
Я представляю – Ё-моё! –
Раз нам всю правду не сказали,
То как же обманули их!
На сколько доза превышала
Все допустимые нули?!
Сколь сильно чересчур большая?!.
…Ох! С невозвратностью потерь
Смирились мы. Да только ясно,
Что не герои мы теперь,
А лишь обуза государству.
Но если б снова взрыв большой
Поднялся ввысь грибом огромным,
То я б опять туда пошёл,
Где атом плавит сталь как домна,
И вихрем смерти рвётся вверх…
Не вру! Пошёл туда бы, ибо
Ведь кто-то должен же за всех
Принять удар, свой сделав выбор!

…Чернобыль, говорят, итог
Опасного эксперимента…
Вот, размышляю: кто же мог
Для всей страны устроить это?!
Наверняка не персонал:
Они-то уж прекрасно знали,
Что может быть такой финал.
Начальник тоже спец… Едва ли
Ответственность такую взять
Решился кто-нибудь бы «снизу».
Тут или генералов рать,
Или с ЦК пошли капризы,
Чтоб «эффективность лезла вверх»
(Там власть, но там не понимали,
Что кроме ставки на успех
Есть также риск… и риск немалый).
Ну, а когда пошло «не так» –
Профан, что отдавал приказы
Вину свалил на работяг,
Чужие имена измазав.
И зад свой греет до сих пор,
Небось, в удобном мягком кресле.
А тем, кто лезли в тот «костёр»
Достались беды и болезни.
Вот так вот, кто-то избежал
Тех бед, которые устроил,
А кто-то лез тушить пожар.
Но… о другом подумать стоит:
Что если где-то грянет взрыв
Ещё один – нас не забудут.
Ведь в памяти похоронив,
Однако сразу вспомнят люди,
Как власть однажды предала
Своих героев – так возможно,
Предаст, лишь сделают дела,
И новых добровольцев тоже.
А посему, ей веры нет
(Ведь злой пример-то был!)… Короче,
Когда забросят в топку бед,
Гореть никто уж не захочет!
Ведь свойство есть больших проблем –
Во времени не растворяться.
А значит, нравственная лень
Страшней всех доз и радиаций…


  Таксист (1991 год)

«А зачем ты за ним пошел? –
Часто слышу такой вопрос. –
Он же вроде обреза ствол
Уж пихал тебе прямо в нос…»
И не может понять никто,
Мне талдыча про тот обрез,
Что он сволочь, а не «крутой»,
И за их же я шкуры лез.
Только вот оказался с ним,
Хоть в толпе, да… наедине:
Я один – с ним, с блатным,
                с одним…
Лишь шажка не хватило мне:
Двадцать восемь дробин – в упор…
Но сильнее душа болит,
Что ушел он, спесив и горд,
Так как сразу же все легли
(Ну, а кто-то и до того,
Как увидел огонь и дым).
…Мы же сами себе врагов
Этим страхом своим плодим!..


                Шофер

Ох, пожалел ребяток на дороге...
Гляжу, ребята, вроде, как ребята
(С таких и не возьмешь, конечно, много –
Зато бензин до города оплатят).
Ну, подсадил. Веду свой «Жигуленок».
Они же мне – удавочку на шею.
И сразу же дошло определенно,
Что ничего я больше не успею,
Как только разогнаться и – с обрыва.
Раз вышло «не до жиру – быть бы живу» –
Посмотрим, кто тут более счастливый!
И фиг-то с ней, с угробленной машиной!
Вот так и сделал…
                Шею отпустило.
И вынырнул… один… без разных прочих
(Они, видать, ломились в двери с силой,
А там – весьма капризные замочки).
…Летели годы. Только… вроде мелочь,
Но в памяти сидит как «листик банный»
Их дружное последнее: «Вот сволочь!»
Для них я – «сволочь».
                Я!! Ведь, правда, странно?!


            Трюмный

Я из трюма к палубе лечу.
Значит, наше судно – в оверкиле.
Да и дифферентик есть чуть-чуть…
Все, ребята, кажется, приплыли.
Воздух давит плотный как вода:
Мы – в огромном пузыре воздушном.
И уже не деться никуда –
Только ждать пока он нас задушит.
Выхода уже, похоже, нет:
Понизу – водица как граница.
Сменщику везет: сломал хребет.
Ну, а нам – лишь дергаться да биться.
Хоть… наверно можно и рискнуть?!
Тут уж выбор жесткий: «или—или»;
Или задохнуться – или… в путь,
Чтоб замерзнуть на обсохшем киле…
Ну, ребята, тросик закрепили
И пошли! Прорвемся как-нибудь…


          Дальнобойщик

Ну, дела! В машине весу – тонны.
Да, плюс, прорва лошадиных сил…
Я ж на ней в лесок влетел с разгона
Бампером осинок покосить.
Ох, и влип! Таранить было нужно
Тех, кто шел по встречной полосе:
Я же под завязочку загружен –
Только бы хрустели снизу все.
Не пойму: чего я испугался?
Ну, попер мне в лоб какой-то псих.
Да еще зигзагами, по галсам…
Мне-то смысл какой лесок косить?!
Псих – не псих…
                развлекся, видно, просто
(Слышал, что игра такая есть)…
Раздроблю монтажкой гаду кости!
Он узнает, что такое месть!
…Тормознул, вон, вылез. Встал, зараза.
Э! Да он, похоже, свой! Шофер!
Видно, за рулем уснул «КамАЗа»,
Потому и галсами попер.
Ладно!.. Но по глазу все же въеду!..
Погоди, а эти двое – кто?
Странно: допотопная «Победа»,
Но уж явно новенький мотор.
Подошли к «КамАЗу». Улыбнулись.
Ну, а тот, по чьей я влип вине,
«Ствол» достал с нарезкою под пули,
И… все трое двинулись ко мне.
А!! Теперь понятно: груз мой нужен.
Ну, посмотрим, что у них за прыть:
«Задний» дам, и это будет ужас…
Ведь не все мне ёжиков давить!
 


   История в лицах


            ЧОН-овец

                ЧОН – Часть Особого Назначения
                в Красной Армии периода
                Гражданской войны.

                «…Ибо   Я   пришел  призвать
                не праведников, но грешников
                к покаянию».         
                Евангелие от Матфея. Гл.9.

Наш ротный был пример для всех.
И, следуя его примеру,
Я совершал ужасный грех,
Когда крестьян карал за веру…
Но вот теперь лежу убит.
И в то же время сверху как-то
Гляжу на свой убитый вид.
Поставлен смертью перед фактом:
Душа-то, оказалось, есть!
И вот теперь простилась с телом.
Но, в мусор выбросивший крест,
Что я на небе буду делать?!.
Земля отходит в льдистый мрак.
И вдруг – воронка, вход для грешных…
Ах, ротный! Дал приказ, дурак,
Чтоб тот, что в рясе, был повешен!..
Еще смеялся: «Жизнь одна,
А души – бред»… и все такое…
Ну, а воронка – вот она!
Аж слепит мягкой чернотою.
Ах, если б все вернуть назад!
Ведь я – пацан еще, мальчишка.
Хоть и во многом виноват,
Но главный грех – доверчив слишком.
Ну, все! Последний миг пришел!
Но есть же в Библии про Павла –
Молитву б вспомнить хорошо,
И прокричать, что… все исправлю!
…Вернулась режущая боль,
И голос ротного:
                – Живучий!
Ну что ж, подлечишься и – в бой…
Хотя, конечно, странный случай:
Изрублен абсолютно весь,
Лежал полдня и чудом ожил…
– Слышь, ротный, ад – я видел – есть.
А, значит, все другое – тоже.
Мы натворили много бед,
И наш финал – в воронке жуткой…
Нет, ротный, у меня не «бред»!
Нет, ротный, я – не «проститутка»!
Вы – стая бешеных собак!
Не зря вас осуждают люди.
Ты хочешь зарубить?.. Пусть так!
Вновь окрещен я кровью буду.

…Ребята подошли, пьяны.
Сталь лязгнула по ножнам звонко.
И вновь гляжу со стороны,
Как труп мой рубят пацаны.
А сбоку… светлая воронка.


    Врач 1917-го года

Тип один на днях ограбил.
А теперь лежит в бреду,
Беззащитный, жалкий, слабый…
Вот не думал, что найду!
А ведь как он издевался:
«Ты, буржуй, сымай пальто!
И колечко сдерни с пальца!
И бумажник! А не то…»
Ну, а нынче не буянит,
Не кричит и не хамит:
То ли съел чего по-пьяни…
Но, быстрей – аппендицит
(И аппендикс вроде лопнул).
Принесли его дружки,
Вмиг исчезнув, так же, скопом
(Что ж им делать с ним, с таким?!).
Он лежит в белье несвежем.
Чем-то от него несет…
Я его и не зарежу,
А… не трону. Вот и все!
Что жалеть – они не люди!
Тут не личный счет, не месть –
Пусть земля почище будет
От таких, как этот, здесь!
Нет полиции, Державы.
Не осталось ничего.
…Впрочем, мне-то кто дал право
Приговаривать его?!
…Нет, все это чушь конечно,
Мой интеллигентский бред!
Он умрет! Он – страшный грешник!
…Но сейчас он – пациент!
Как же клятва Гиппократа?!
Будь любой сейчас режим,
Но должно быть что-то свято
(Это «что-то» – это жизнь)!
Не желаю пачкать совесть,
Даже если он бандит!..
Ну-с, прольем немного крови.
Поглядим: что где болит.


Узник: ода начальничку

Я отвык от светлых красок дня
В мрачном и холодном каземате.
Мир уже давно забыл меня –
Помнит только старый надзиратель.
Он – мой друг. И здесь сидит как я,
Хоть и называется «начальник».
У него на воле – дом, семья…
Отпускаю к ним его ночами.
Он приходит утром от жены
Раздраженный, заспанный и хмурый.
Вижу, брови раз напряжены –
Значит, сын опять набедокурил.
Посидим рядком, поговорим –
Успокою, помогу советом.
Он мне дорог: мне же вместе с ним
Бедовать свой век на свете этом.
Он мне даже ближе чем родня!
Ведь жена меня давно забыла –
Он один, кто помнит про меня
И кто рядом будет до могилы…
Так живем и маемся вдвоем:
Я и мой начальник-надзиратель.
Вместе рассуждаем. Вместе пьем.
Здесь его и мой, наш общий дом,
В этом неуютном каземате.


     Наёмник

Лежу под крепостной стеной
Меж тел изрубленных и мятых.
Вверху не умолкает бой,
И крик, и лязг мечей о латы…
А я своё отвоевал:
Мне ничего уже не нужно.
Нас много здесь лежит в навал
В одной большой кровавой луже.
Я не убит: не сталь меня,
А шаткость лестницы сгубила;
Удар усилила броня,
Переломав мне кости с силой.
Обидно, что погибну зря:
За то, что взялся подработать
И у чужого короля
Пошёл наёмником в пехоту.
Ведь говорили старики
Про жизнь наёмного солдата,
Что лезть вперёд, мол, не с руки,
Когда король за время платит.
…Увы, нельзя сыграть назад
И всё опять начать сначала!..
Лежу. А сверху всё летят
Тела. И плюхаются вяло…
Вон Жак. Отборнейший подлец,
Грабитель, мародёр и бабник.
Ну что ж, и он нашёл конец,
Упав разрубленным на камни…
А этого немного жаль:
Не жил ещё… почти мальчишка.
Свой меч руками крепко сжал –
Наивный был и смелый слишком…
А тот, что землю шлемом взрыл,
Ногами шлёпнувшись на Жака,
Был мастером нечестных игр –
Его-то мне ничуть не жалко…
А эта вот рука не мне –
То был хороший мой приятель…
Остался, видно, на стене…
Он тоже воевал за плату.
Мы с ним мечтали иногда,
Скопив с чужой войны монеты,
Уйти к себе домой: туда,
Где много зелени и света.
Но мне придётся умереть.
Ведь я без ног нигде не нужен.
И лучше под стеною смерть,
Чем выть от голода и стужи…


  Один из вожаков восстания

Эх, жизнь пошла, что легче удавиться!..
Восстание хоть выиграли мы,
Но через месяц как вошли в столицу,
Я – в подземелье взятой мной тюрьмы!
И все другие – цвет народа! – рядом.
А завтра – на кол. Хоть кричи, хоть плачь,
Но прокричат глашатаи неправду,
Которую придумал наш палач…
Да, наш палач. Ведь с самого начала
Он делал то, чем брезговал народ,
И просто ждал, пока шел бой мечами,
Чтоб после поработать топором.
Однако был хитер и умудрился
Стать другом и вождю, и вожакам.
Затем мы взяли наконец столицу –
Вот тут и одурел народ слегка.
Разгул шумел как шторм в осеннем море.
Под этот шум, немного погодя,
Вдруг вожаков всех кто-то перессорил
И отравил на пиршестве вождя…
Так месяц пролетел в угаре пьяном –
Распалось наше войско. Потому
Палач, себя назначив богдыханом,
Нас обвинил в измене, и – в тюрьму.
Он знал, что разошлись или погибли
Все те, кто бил врага не топором,
И понабрал себе ненаших. Им ли
Решать, кому народ доверит трон?!.
Но выбирать народ уже не будет:
Обильно очень головы летят,
И на базарах, купленные люди
Кричат, что богдыхан – как старший брат
И добр, и справедлив, и неподкупен,
И что всегда во всем был впереди.
Что не любить его – большая глупость.
Что не с народом прочие вожди.
Что, мол, «не зря остались живы в битве –
Лизали, знать, владычную пяту
И изменили… риса ж нет, скажите»…
Вот крикнет завтра кто-нибудь
                «Ату!» –
Толпа нас разорвет… А победитель
Развеет в прах о вольности мечту.


       Старик (1242 год)

Опять весна. Приспело время сева.
Да некому пахать и боронить!..
А сколько молодиц осталось в девах!
А скольким вдовам вековать одним!
Давно ли, вроде, созывалось вече,
Князь Александр сбирал на битву рать,
И вот теперь – кто мертв, кто искалечен
(Не шутка же – с тевтоном воевать!).
На льду Чудском мы славно постояли,
Побив без счету лютого врага.
Но… наших тоже полегло немало.
Кто ж семьям павших будет помогать?!
Они погибли честно в этой сече.
Мы победили! Ну, а что потом?!.
Беда!.. Вон, Клим, вернулся изувечен,
А на печи – аж пять голодных ртов.
А те, кто не вернулся?!.
                Взять Петруху.
Докормит кто его старуху-мать?
Его сестренки?.. Тем-то в вековухах
До старости придется бедовать:
Пустою тюрей заполняют чрево,
И ни на что надежды нет у них.
…Опять весна. Приспело время сева.
Да некому пахать и боронить…


     Рукопашка

Ему сказали, что мы не люди
И убивать нас «sehr gut» весьма.
Ну, что ж, тогда справедливым будет,
Что штык добавит ему ума…
С опережением, мягко, справа,
Колю с размаху ему в живот –
Он завизжал и в руках кровавых
Неверным шагом кишки несёт.
В глазах – безмерные боль и ужас,
И удивление «Как же так!»,
Ведь он живой фатерлянду нужен,
А подыхает обычно враг.
Ну, что ж, он думал – другой породы,
И не из мяса «сверхчеловек»…
Завыл утробно – капут приходит…
Стал бить поклоны чужой траве.
Видать, действительно очень тяжко
Высвобождение злой души…
…М-да! Штука страшная – рукопашка!..
Мы вас не звали! Пришёл – лежи!..


              Не доехал

Тук-тук, тук-тук, тук-тук… –
                стучат колеса. –
На фронт! На фронт! На фронт!
                Скорей! Скорей!..
На лежаке из толстых, грязных досок
Разложены сухарь и лук-пырей.
Уж раз на фронт – нальем полнее чарки
(Цистерну подвезли на ближний путь:
Костлявый череп  нарисован ярко…
Но зря он нас пытался обмануть).
С закуской, правда, ничего не вышло:
Наш «сухопай» уже закончен весь,
А поискать отправили мальчишку…
Но это мелочь, раз спиртяшка есть.
…Проснулся – темнота (ослеп как будто).
Понятно: маскировка от врага.
К окошечку прильнул, погладил прутья –
Все слышу, но не вижу ни фига.
Кошмар! Ведь говорят, что день погожий,
А нас таких, ослепших, восемь рыл…
Пришел полковник… «Особисты» тоже…
Вопрос один:
                «Ты спирт с цистерны пил?»
Какой-то он метиловый, отрава…
Ну ладно, не попал к передовой –
Вернусь назад. Без подвигов, без славы,
Пускай ослепший, но зато живой.
Ведь там, на Волге, будут все убиты…
А это что?! Читается приказ?
Слова: «позор», «расстрел»,
                «членовредитель»…
Ребята, это кажется про нас!
Я ехал бить врага! А кончат наши
В канаве у промасленных путей…
Но… наплевать! Вслепую-то нестрашно
Ждать пулю в беззащитной темноте.
Особенно теперь. Когда ослепшим
Я в принципе не нужен никому…
Успеть бы табачком себя потешить,
А там и что положено приму.


       В  «СМЕРШе»

Все осталось где-то за стеной:
Фронт, стрельба, бомбежки, грохот пушек.
Ну, а здесь вот – мир совсем иной:
Тут свои своим мотают душу.
Крысы тыловые здесь сидят
И ребят таскают из окопов,
Оформляя списками в штрафбат
За приобретенный горький опыт.
Опыт боевой, кровавый, злой,
Летних и осенних отступлений.
Опыт тех, кто на передовой
Думать перестал, что Сталин гений…
Так, вопрос–ответ–вопрос–ответ,
Будто бы стреляя по мишеням,
Особист ведет: «виновен? нет?» –
В злое поле минное решений.
Не понять: что надо-то ему?!!
«Лучше автомат или винтовка?!»
Скажешь «автомат» – на Колыму.
А с винтовкой воевать неловко.
Но нельзя молчать ему в глаза.
Он же… даже мысли караулит…
«Почему мы так ушли назад?»…
Т-с-с! За «немец прет» получишь пулю.
Скажешь «много танков у врага –
Технику сначала выбить надо» –
Долго будешь кровушкой рыгать
И – штрафбат… Любой вопрос – засада!
Но всего обидней: этот гад
Верит в то, что крепит оборону,
Страхом  поднимая дух солдат.
Впрочем, я неглуп и также понял:
Нас он оформляет на убой
Не затем, что ищет духом слабых;
А боится сам передовой
И стремится отсидеться в штабе.
Мы же для него – материал:
Сколько надо – столько и отрежет!
Не затем, чтоб крепко фронт стоял,
А чтоб тут, в тылу, лихим и свежим,
Горько пить, спать сладко, сытно есть,
С ППЖ какой-нибудь грудастой
Иногда на печечку залезть…
То есть жить и наслаждаться властью…
Тут выходит, что опасней тот,
Кто не метит в лоб, а целит в спину,
И из тыла по своим же бьет…
Я глазами хлопаю наивно:
«Мы ушли?.. Так тактика у нас:
Вот заманим немца и – ударим!
Чтоб не в бровь куда, а прямо в глаз!..
Ну, а автомат не нужен даром:
Слишком уж патронов много жрет!
Наша-то винтовочка – получше!..
(Говорю как полный идиот
Все, что на политучебе слушал)
Сталин – гений! Сталин знает все!
С ним мы немцев из страны прогоним!
(Стоп! Ведь опер вроде не осел,
А быстрее «то, чего не тонет» –
Крохи правды надо все же дать)
Да, у нас есть трудности! Не спорю!
Только наше горе – не беда!
А у немцев вскоре будет горе:
Мы их так побьем, что ой-ей-ей!
Не сравнить с тем, как они нас били!»
(Зря сказал! Словесный этот бой
Как бы не закончился могилой!)
Особист мгновенно сник с лица:
«А ведь я поверил в то, что наш ты!
И, гляди-ка, вылезла гнильца!
Так выходит, что на фронте каждый
Кто не предал, тот предать готов!
Пораженцы! Трусы!! Паникеры!!!»
(И еще – десятки громких слов
Разного напыщенного вздора).
…Немцы обошли нас. Взяли в плен.
Он стоял в солдатской обгорелой
Грязненькой шинели до колен
(Снял свою, чтоб избежать расстрела).
Но шептал упрямо:
                – Я сбегу!
И позор немецкой кровью смою!
Я сказал:
                – Свои же как к врагу
Отнесутся – кончишь Колымою!
Или как предателю – расстрел!
Ты же сам клепал дела такие!
– Было! Да! Но нынче поумнел!
– Поумнел?! Чума вы для России!..
…Он сбежал (он вовсе был не трус).
Но о том, что с ним случилось дальше,
Я подумать даже не решусь:
Он же ведь к «своим» попал – не к «нашим»…


           Румын

Да уж! Здесь вот, у Карпат,
Нам, румынам, будет худо;
Ибо русский крепкий мат
Настигает нас повсюду.
Очень, очень был не прав
Наш фельдмаршал Антонеску,
В драке двух больших держав
Отведя нам это место.
Мы же – фронт. Мы – первый ряд
В этой битве за Карпаты…
За спиной – заградотряд.
В лоб – советские солдаты.
Смерть нам шансов не дает.
Никуда уже не деться:
Сзади – власовцы-зверье,
И бандеровцы, и немцы.
Впереди же – точно смерть:
Штурм вот-вот начаться может,
Где придется умереть
Нам… и тем, что сзади, тоже…
И зачем она нужна,
Эта бойня, нам, румынам?!
Что дает для нас война
Где стреляют в лоб и в спину;
Где союзники тебя,
Ненавидя, презирают?..
Сколько ж полегло ребят!
А войне не видно края!
Жизнь как горькое вино:
Полу… яд, а полу – зелье.
Слишком тяжкое оно,
На чужой войне похмелье.
…Только высунешься чуть
Из окопа – пули свищут.
Может – в спину. Может – в грудь…
Но одна из них отыщет.
Ладно… каждый куст знаком.
Значит, мне пора отсюда
Через бруствер, и – ползком.
Пусть дерутся – я не буду.


Узник концлагеря
    (апрель 1945)

Смертельно устать – это значит
Упасть на ходу:
Плашмя, на лицо (даже руки
Подставить не в силах),
И ждать отрешённо, не прячась,
Когда подойдут,
Чтоб пулей избавить от муки
Дороги постылой.

И пусть нас всё дальше уводят
От труб лагерей,
Последним военным апрелем,
Но мы понимаем,
Что нам не дожить до свободы,
А кто не сгорел –
Тех просто добить не успели
И кончат до мая…

Уныло плетётся за нами
Конвой из СС.
И их одолела усталость
Тупой безнадёгой:
Германию сжало фронтами,
Как огненный пресс;
И времени мало осталось,
А спросится много.

Да, спросят за всех кто убиты,
За печи с трубой,
В которых сгорели как спички
Людей миллионы;
За эту усталость и пытку
Голодной ходьбой,
Что стала до боли привычной
Для всех несожжённых.

Хотя… может час, может два и
Они побегут,
И кончится ужас: догонят
На танках ребята.
Да, знаю, чудес не бывает,
Но в ходе минут
Мы видим, как всё неспокойнее
Фрицам проклятым.

И значит, одно только важно –
Себя превозмочь,
Шагать и шагать, отмеряя
Шагами срок жизни;
И всё-таки кто-то расскажет
Про долгую ночь
Неволи, про концлагеря и
Кошмары фашизма…


       Крестоносец

Голова гудит и набок клонится…
Я с утра как чувствовал беду.
Но Магистр повел на руссов конницу,
Прямо через озеро, по льду.
Мы смеялись, видя русса с палицей.
Ну, а бой не помню сгоряча…
Разве лишь, как кровь рекой сливается,
Если разрубаешь от плеча.
Как замерзли щели для дыхания,
И под шлемом я пыхтел в пару.
Как стояли ближние и дальние,
Ну, а мы их рубим, рубим, ру…
Как скользили… Правда, лед подтаивал –
В теплой крови можно было встать.
Как – хоть велся бой по нашим правилам –
Не бежала варварская рать.
Как рубили, потные, уставшие,
А они – как лес: сплошной стеной.
Как все слилось в красный цвет окрашено…
Тут и конь свалился подо мной.
Лег. Лежу. Вверху кричат и рубятся.
Я ж  попал ногою под коня…
Мой оруженосец верный, умница,
Спас, из схватки вытащив меня.
…Мы в тылу. Стираю липкий пот с лица.
Что такое? Почему отход?!
Появилась вражеская конница,
Затрещал набухший кровью лед.
Дело плохо! Две огромных трещины
Поползли по светлой глади льда
Будто крест мальтийский перекрещены:
Белый фон и… черная вода.
Все, конец! Не зря же сердце чуяло,
Что уйти отсюда не дано.
Как его: Чудское?.. или Чудово?..
Зря сюда пришли!.. Оружено…


                Раб

        Хозяин третий день пирует.
        А я, убрав свиной навоз,
        Подставил под речные струи
        Тунику потную насквозь.
        Плебс Рима празднует победу:
        Конец разгулу Спартака.
        А нам поесть хозяин не дал,
        Хоть на дворе уже закат.
        Забыл наверно: выпил много…
        Но, заодно, забыл про плеть
        (Он так-то добрый, только строгий…
        И дело рабское – терпеть).
        Обидно все ж!.. Я день работал,
        А жесток пол, и воздух свеж,
        И очень-очень есть охота,
        И… жаль несбывшихся надежд!
        Пока Спартак гулял, грозя им,
        Я думал, буду жить легко:
        Оценит преданность хозяин,
        Что не ушел со Спартаком,
        Не убежал, как сотни прочих,
        Безумною мечтой горя…
        Быть может, рук моих рабочих
        И не хватило бунтарям.
        И были беглые разбиты
        Легионерами. А мне
        Хозяин дал с едой корыто,
        Что… оставалась от свиней.
        Но мне ж еще соломы надо!
        И я бы был безмерно рад…
        Мала за преданность награда!
        Я ж верный и послушный раб!
        Мала и чересчур простая
        За все старания мои!
        Ведь это глупое восстанье
        Мне стоило моей семьи:
        Жена устроила мне сцену,
        И сыну я – заклятый враг…
        Ужель хозяин не оценит
        Чего мне стоил этот шаг?!
        Ведь я, два дня не видя хлеба,
        Всем тем, чья доля нелегка,
        Кричал, что беды в нашем хлеве
        Идут от бунта Спартака.
        И убеждал, что не изменишь
        В подлунном мире ничего,
        Что брать нельзя хозяйских денег
        И пищи да одежд его…
        Отговорил: жена осталась.
        А сына удержать не смог…
        И, как итог, опять усталость,
        И тяжесть рук, и тяжесть ног.
        Опять голодный рев скотины
        И свист плетей, и жесткий пол…
        А, может, мне хозяин сына
        Не смог простить? Что тот ушел…
        Предать наверно было б проще!
        Ведь помню, помню разговор,
        Когда предупреждал надсмотрщик,
        Что кто у Спартака – тот вор.
        Вот и живу теперь в позоре,
        Избит, некормлен, неодет.
        Раз сын мой
                стал – Ох, горе! – вором!..
        Наш род – рабы: отец мой… дед…
        А этот вот… – переродился!
        Как он посмел-то?! Не пойму!
        В обход законов и традиций
        Уйти на волю самому!
        Дед был бы очень недоволен!
        Ведь повелось от века так:
        Хозяин отпускал на волю,
        А не какой-то там Спартак.
        Не заслужив, не заработав,
        Сбежал куда-то сам… щенок!..
        Обидно, что из-за кого-то
        Теперь на мне лежит пятно!
        Работаю, не видя света.
        Не ем. Не сплю… Увы и ах!
        Надсмотрщик озверевший с плетью
        На нас свой вымещает страх.
        Лягает глупая скотина.
        В глазах жены – сплошной укор…
        А беды только из-за сына.
        Да будь он проклят, гнусный вор!!

        …Везде, где к битве за свободу
        Зовет проснувшийся набат,
        Жива (и здесь бессильны годы)
        Та психология раба:
        Терпеть и ждать поблажек сверху,
        Когда вся жизнь – в своих руках…
        Две ямы на пути к успеху:
        Привычка жить как жил и страх.
        Лишь две! Зато, наверно, каждый
        Хоть раз в них попадал однажды…


     Наследники трона

Вот так живем мы: следи и бди!
Ведь так как тронов на всех не хватит –
Султаном станет всего один:
Один из нас… перебивший братьев.
Нас сотня (двести сестер – не в счет),
И тот, кто выживет – будет править.
Кто не жесток, не хитер – умрет…
Увы, коварство – дорога к славе.
Из детских игр знаю все про всех:
Саид отравит, Махмед зарежет;
Жестоки также Ахмуд, Гуссейн…
Аслана жалко (он слишком нежен).
Таких, как он, у нас больше нет:
Красив, умен и товарищ славный.
Вон, даже злобный как пес Махмед
Не обижал и не бил Аслана.
Но вот сегодня настанет час,
И за ночь вся наша жизнь решится:
Владыкой станет один из нас…
Ведь трон пустой, а султан – в гробнице.
Так! Значит надо составить план:
Кого кинжалом – кого удавкой…
Ой! Стук… Там кто?.. Заходи, Аслан!..
Боишься, бедный? Не надо плакать!
Ты что?! Почти все убиты уж?
Ну, ты же знаешь: тебя не тронут.
Вон, угощайся! Там ваза груш.
Бери любую… центральной кроме:
Она – Махмеду…
                Как?! Мертв Махмед?!
Что говоришь?.. Что там кто-то ходит?!
Я посмотрю!..  Ой, зачем ты мне
Кинжалом в спину!!
                Друзья ж мы вроде…
Ты всех вот так?.. Молодец, Аслан
(Все понимаю и не в обиде)!..
Похоже, будет у нас султан
Красивый, умный и славный… с виду.


     Испанский матрос
                Френсис Дрейк – самый
                гуманный пират ХVI века.

Да, делишки у нас – ой-ей!..
Шли мы в водах у юга Чили.
Дрейк догнал, навязал нам бой,
Сжег, ограбил и… все уплыли.
Мы боролись за жизнь, и вот
Нас осталось всего лишь восемь:
Восемь доски связавших в плот,
Переживших корабль матросов.
В океане морской воды
Нет одежды, питья и пищи.
А несет нас на юг, во льды…
Значит, кто-то в команде – «лишний».
Вот и думают все о том
Неизбежном и страшном шаге,
Где откроется как бутон
Алый ключ животворной влаги.
…Первым юнга под нож попал:
Умер быстро, почти мгновенно.
Только худ был мальчишка, мал,
Так что зря ему вскрыли вены.
Через сутки опять пришлось
Как-то с пищей решать вопросы.
Тут уж бросили жребий-кость…
Лишь один капитан не бросил.
Он сказал, что кормить хамло
Не пристало дворянским мясом
(А как Марку не повезло –
Съел кусочек, не отказался).
Марк один накормил всех нас,
Сам, без драки, подставив шею…
Что тут скажешь?! Не выпал шанс!
Жребий ж, все-таки, он честнее.
…Кто был дальше – не помню я.
Ведь друзей не узнать по вкусу.
Вроде Ригес (а кэп, свинья,
Взял и шарфик его, и блузу).
Стали айсберги попадать,
И тюлени пасутся близко –
Все под боком: еда, вода…
Мы же кость продолжаем тискать.
Так как айсберга взять кусок
Можно лишь измочив одежду.
А тюлени – нырнут, и все.
Вот и жизнь на кону, как прежде.
Впрочем, тут бесполезен фарт:
Мы от жизни уже свободны.
И подобный дурной азарт –
Лишь ненужная очередность:
Все погибнем. И гложет грусть:
Нас все меньше – и шансов меньше.
Сам подставился б, но боюсь:
Я же видел, как горло режут.
Так живем. Не найти друзей.
И товарищей, впрочем, тоже:
Мой вчерашний собрат Хосе
Может завтра мне вставить ножик.
…Что же это?! Я ж человек!
Только мерзко живу, противно…
Будь ты проклят, собака Дрейк,
Превративший людей в скотину!!


  Беженец (1918 год)

По сошедшей с ума стране
Разбегаемся кто куда…
Эх, сказал бы кто раньше мне,
Что такая придет беда –
Не поверил бы ни за что!
Но кошмар наступил, увы,
И все силы идут на то,
Чтоб остаться хотя б в живых.
Оказалось народ-то – вор!
Грабят, бьют, убивают – Бред! –
Не оставили ничего
Кроме жизни… которой нет.
Нынче жизни той – грош цена:
Кто с винтовкой – тот господин…
Сумасшедшие времена!
И – ни проблеска впереди!..
А все было: семья и дом,
И достаток… Они пришли –
Учинили большой разгром,
Всех убили и ну, делить
Рядом с мертвыми, их добро.
Разгулялись вина пьяней.
…Мне осталась лишь пыль дорог
Да одежда, что есть на мне.
Но раз вышло так – хорошо! –
Мне известны мои пути:
Тот кто сразу всего лишен
Будет мстить…
                очень страшно мстить!


   Люмпен 1917-го

«Грабь награбленное!»…
                Будем грабить!
Мы хоть «люмпен», но «прольтариат»!
Наш грабёж – справедливости ради:
Кто ограблен, тот сам виноват.
Виноват кто в очках и при шляпе.
Виноват тот, чьи руки белы.
В чистом дамочка – эксплуататор!
«Ах, училка?! Снимаешь углы?!»
Вот сейчас в уголочке и  снимем
Барахлишко буржуйское с ей…
Только так полагается с ними!
Наша правда теперь! Не жалей!
Хватит! Пожили мы на коленях!
Но воспряли и сбросили гнёт!
Научили нас Троцкий и Ленин!..
Ша! Гляди, офицерчик идёт.
Весь в крестах и в повязках (мол, «С фронта!»).
Стой, Вашбродь!.. (пара слов погрубей)…
Аль не слышал про новый закон-то:
«Офицера как встретишь, так бей!»
Ах, ты с фронта и ранен?! «Бедняжка»!!!
А синяк не желаешь под глаз?!
То, что нам столько лет было тяжко –
Ты не слышал?!. Услышишь сейчас!..
Подтащите его к парапету!
Руки свяжем и – в воду!.. Ого!
Ну-ка дай-ка мне цацку вот эту!
Золотая?!.
                Кончайте его!
Да бросай не на камни, а в воду!
Камнем будешь потом добивать!..
…Наконец-то нам дали свободу!
Наконец-то нам дали права!!.


   Люмпен 1937-го

Ну, чего, господа коммунисты,
Походили с портфелями?!. Всё!
Поделились на «чистых-нечистых»,
И никто вас теперь не спасёт!
Ибо незачем!.. Ты вот, плюгавый,
Чем командовал?.. «Партсекретарь»?!
По уклону-то левый иль правый?!.
Впрочем, тут что угодно базарь –
Нету разницы, раз «враг народа»!
Тут «враги» не живут хорошо:
Закопают вас всех за полгода,
Чтоб никто и следа не нашёл!
Ибо будете в шахте ишачить!..
А вот ты, офицерчик?! Смотрю –
След от ордена?! Смелый был, значит?!
Ну, таких здесь – пучок по рублю!
В общем, так: кто не выполнит норму –
Тем ни пайки, ни сна, ни житья!
Ну, а разным каким непокорным
Шкуру стану снимать по слоям!
Ибо каждый из вас – враг народа!
То есть тварь, что лишь чудом жива!
…Наконец-то нам дали свободу!
Наконец-то нам дали права!!.


      Белоэмигрант

«Господа, всего одну монетку!
Лишь одну монетку, господа!..
Я сыграю в «русскую рулетку»,
Стоит вам всего пять франков дать!»
Палец тяжело лежит на спуске…
И вдруг дамский голос: «Ah, mon cher!
Не пойму я что-то этих русских:
С виду люди – дикари в душе».
Волосы прилипли прядью клейкой.
По вискам течет холодный пот…
Эх, madame, такая жизнь – копейка!
Проиграю – боль в душе пройдет…
Но про боль ей лучше знать не надо.
Отвечаю: «Я, madame, корнет.
Но, увы, имею лишь награды,
Честь да свой военный пистолет
(Я ведь две войны провел на фронте)…
С Вас за красоту – всего лишь франк.
И прошу простить мою работу,
Но я каждый кон иду ва-банк.
Я – игрок. Наган – моя рулетка»…
Объяснив, вставляю дуло в рот.
На спине рубашку мочит едко
Страшный и холодный липкий пот.
Нездоровым, жадным любопытством
Засверкали публики глаза.
Задние вперед хотят пробиться –
Ближние чуть-чуть подать назад.
Пуск. Щелчок… Вы проиграли, стервы!
Провожу ладонью по виску…
Так я успокаиваю нервы
И глушу душевную тоску.
…Впрочем, все, кончаю игры эти!
Ибо в злую пору русских смут
Грех вот так прощаться с белым светом:
Застрелюсь, а в бой идти кому?!.


           «Полит»

У кого-то сдали нервы
В «чердаке» большой державы…
И сидим мы: слева – «левый»;
Центр – «центрист»; а справа –
                «правый».
Не осталось больше «чистых»
(Хоть и нет «нечистых», вроде):
Все мы тут и «уклонисты»,
И враги… «враги народа».
Но глаза горят надеждой,
Что сам Сталин все исправит.
И ругаемся как прежде:
«Правый» с «левым» –
                «левый» с «правым».
Так же остро, так же яро,
Как ругались и на воле…
И хихикают на нарах,
Нас подначивая, воры.
…Не последний и не первый
Лбом прижмусь к решетке ржавой:
У кого же сдали нервы
В «чердаке» большой державы?!


 «Автоматчик» (1947 год)

Мне зачитали приговор:
«Ты – пёс продажный, а не вор!
Воров ты предал! Ты – «автоматчик»!
Пока мы с голоду зазря
Войну всю пухли в лагерях,
Ты был на фронте. А это значит,
Что ты продал за пайку нас
И исполнял чужой приказ,
Служа начальству… не наш ты больше!
Ведь ты же сам просился, гад,
И в тот штрафбат, и в разведбат!
А стал сержантом ведь сам же тоже!»
Я понял: мне уже не жить –
Сейчас посадят на ножи,
И за погоны, и за медали.
Ведь раз ушел на фронт, в штрафбат,
То изначально виноват
Уже за то, что они остались.
Ушли-то те, кто посмелей.
Не ради разных там идей,
А лишь затем, чтоб не сдохнуть в голод.
Потом втянулись немцев бить.
Затем – …да что там говорить!
Потом вдруг – дембель и много воли…
Куда идти-то? На завод?
Так не умею ж ничего:
Всю жизнь был вором,
                и дом мой – лагерь.
Там уважал меня любой.
И – вновь пошло: грабёж, разбой…
Конвой и опер… всё та ж бодяга!
И вот вернулся я назад:
Туда, откуда шел в штрафбат.
А тут свои же меня и судят!
Причем, тогда, перед войной,
Я вором был – они шпаной,
Но… оборзели и вышли в люди.
И им со мной делить общак
Уже не хочется никак,
А значит, точно сейчас прикончат.
Вон как глаза напряжены!
Жди: прыгнут стаей со спины
И самый смелый воткнет заточку.
Так! Поглядим: кто обошёл
(Вор вора должен бить ножом.
Иначе – в падлу, в обход понятий).
Ну, кто тут рвётся на скандал –
Иди сюда (я ж воевал)!..
А там – сопливый пацан с лопатой.
Как смеет он!! Щенок! Шпана!
Кто он такой?! Пошел он на…
Удар, и шею пронзило болью.
Вдруг потянуло тело вниз –
Упал – все сразу разошлись…
Эх, зря вернулся обратно с воли!..


Советский гражданин 1953-го года

Ох, как подешевела жизнь:
Из дома выйдешь – труп лежит!
То шушера блатная
С амнистии гуляет.
Проехать в транспорте нельзя:
Ручонки ловкие скользят
По всем твоим карманам…
Ох, на душе погано!
Амнистия. Амнистия.
Ну, а причем, скажите, я
И парень тот рабочий,
Что был зарезан ночью?!
Ну по-че-му?! Назло кому
У нас всё так не по уму:
Как только умер Сталин –
Зверьё повыпускали.
Хотят сказать нам, что не зря,
Мол, создавались лагеря?
Так знают все про это
(Читаем же газеты!).
Кто в них сидит – пускай сидят:
Раз по-людски не можешь, гад,
Жить как другие люди –
Пусть небо в клетку будет!
А кто шипят, что «без вины
Там многие осуждены» –
Так пусть-ка поглядят-ка
Что тама за ребятки!
…Ну, всё. Трамвайчик подошёл.
И это очень хорошо –
Поеду, то пешочком
Ходить опасно очень…
Поехали… Один подлец
Гражданке в сумочку залез
И начал шебуршить там.
Та – в крик. Я жестким жимом
Схватил его под локоток
И сразу к двери поволок,
Чтоб сдать на остановке
Товарищам с Петровки…
На остановке ту шпану
Все женщины кричат-клянут,
Мужчины матом кроют.
И тут – подходят двое,
Мол, «Мы – из розыска. Ну что?!.
Кто видел всё?!. Свидетель кто?!.»
«Я!! – отвечаю прямо. –
Вот он лез в сумку к даме!»
«Раз видел, – МУРовец сказал,
И… вдруг махнул мне по глазам: –
Так не увидишь боле…»
Зрачки пронзило болью
От бритвы или от ножа.
Я инстинктивно веки сжал,
И вдруг глаза – О, ужас! –
Повытекли наружу.
…Ах, глазоньки мои!!. Врачи
Не стали даже и лечить
(Не зря ж «врачи-убийцы»
В газетах говорится!).
Сочувствуют: «Увы-увы,
Но полностью ослепли вы!»
И – всё, лечить не стали…
Ох, прав товарищ Сталин,
Сказав на первой полосе,
Что впереди планеты всей
Мы с медициной нашей,
Но… много саботажа.
Ведь что-то же могли б спасти,
Когда бы вместо слов пустых
Про «выпустили гадов»,
Все делали б как надо!
А так… хоть ляг да помирай,
Чтоб эти вот профессора
Хотя бы посмотрели,
Что всё же можно сделать!..
Вот их бы так, на нож к шпане,
Чтоб поняли как плохо мне!!.
А впрочем… ниоткуда
Мне не дождаться чуда!
…Прошли дурные времена.
Я нынче в четырёх стенах
Живу во тьме полнейшей
С судьбой своей ослепшей.
Вдруг слух прошел: из лагерей
Повыпускают всех – ей-ей! –
Но уж «врагов народа»…
Ох, снова будет годик!!.

P.S. Случай реальный. Как и описание времени
(«из дома выйдешь – труп лежит»). Рассказано
людьми, которым доверяю полностью…
Может, правда, с психологией переборщил,
но газетам тогда верили многие.
 


        В дороге


      Рассказ бабы Мани

– Ты, милок, видать из дальних мест?..
С Севера?.. Бывала там, бывала!
С той поры, как с церкви сняли крест,
Довелось постранствовать немало.
Жаль лишь – не по волюшке своей:
Эти, кто снимал, и увозили.
Я потом встречала их – Ей-ей! –
В тех местах, где по полгода зимы.
Одного, мальчишку, смесью трав,
Помню, как-то от цинги поила.
«Как ты?» – говорю. А он: «Я прав!»
Так в себя и верил… до могилы.
А второй, Никола – ох и злой! –
Даже там искал «врагов народа»…
Доискался, что не повезло:
Кто-то в темя дал и сбросил в воду.
…А домой вернулась я потом
Года через три как Сталин помер –
Вижу, что не мой мой отчий дом,
И разор полнейший в Божьем доме.
Но учти, милок, те пацаны,
Что кресты срывали с церкви нашей,
Не вернулись ни один с войны…
«Аз воздам!»
                Ну что еще тут скажешь!


      Плач по Степану

      Как-то, бледная как мел,
      Ровно в 20.20.
      Принеслась кума к куме
      И давай трепаться:
      – Ой, повесился сосед!
      В петлю влез и прыгнул.
      У него в окошке свет –
      Всё прекрасно видно.
      – Это кто? Никак Степан?
      Стёпа?! Не поверю!
      – Он! Степан! Напился пьян,
      Громко хлопнул дверью,
      Помянул некстати мать
      И полез давиться…
      Побежали проверять.
      Время: 20. 30.
      Посмотрели, как висит
      И – назад, за мужем
      (Дверь, хоть хлипкая на вид,
      Да мужчина нужен).
      Растолкали куманька –
      Каждый миг же дорог! –
      Тот пришёл, стучал пока…
      Время: 20. 40.
      Постучал и, раскостив
      Всех висящих матом,
      Порешили привести
      Стёпиного брата.
      Ну и Стёпину жену,
      Чтобы без подвоха.
      Взяли их – бегом к окну…
      Те как стали охать:
      «На кого оставил», мол…
      Время: скоро девять.
      Тут мужчина подошёл.
      Он и выбил двери.
      И с верёвки Стёпу снял.
      И звонил в больницу…
      Воздух в лёгкие качал…
      Только… девять тридцать.
      Опоздали и врачи,
      И любая помощь.
      Жёнка, бедная, кричит.
      Да уж Стёпа помер…
      Почему же вышло так?
      Что тому виною?
      Робость или суета?
      Или что иное?..
      Впрочем, что теперь гадать!
      Целый час мудрили,
      Хоть и в 20. 35.
      Поздновато было.


  Пожилой «недоросль»

– Вы не знаете ни хрена!
А меня увезли в блокаду
С Ленинграда… Прошла война
И попался я дядьке-гаду.
Тот приехал – «сю-сю-сю-сю»,
Мол, «последний родной на свете»
(Сам в плену отсиделся, ссуль,
Все военные годы эти!)
А пошел в «Райпотребсоюз»,
Стал чего-то возить куда-то –
Начал денежку не свою
От меня по портфелям прятать.
Только я-то – пацан лихой:
Он запрячет – я «чирик» свистну.
И лупил он меня – Ой-ей! –
Каждый день до дурного визга.
Но ответил он, гад, за то,
Что меня лупцевал мальчишкой:
Посадили его потом.
Что-то с цифрами там не вышло –
На ревизию налетел
(Недостача-то – смех и только!)
И уехал в Сибирь, потеть
На какой-то Великой Стройке…
Я-то честно провел войну:
И бомбили, и голод знаю.
Ну, а он, этот трус, в плену
Пресмыкался пред вражьей стаей!
…Тут мужик сделал гордый вид
(Вроде стар, а ума не нажил:
Слишком сильно уж в нем сидит
Мысль «выискивать рядом вражин»).


   Сказ о Зенитчике

 В армию Серёжка не ходил.
 Слишком заикается Серёжка.
 Да и хоть не скажешь что дебил,
 Но… умом-то тронулся немножко.
 А всё началось, когда был мал:
 С пацанами вышел в поле наше
 И смотрел, как низенько летал
 Кукурузник ниву удобрявший.
 Ну и от дурных избытка сил
 (Умным-то и в ту он пору не был!)
 Наш Сергунька палкой запустил
 То ли в кукурузник, то ли в небо.
 Он не знал за сколько корпусов
 Надо бить, сбивая самолёты,
 Но… точнейший произвёл бросок:
 Палке винт добавил оборотов
 И – в кабину!. Плексиглас хоть спас,
 Но пилот в штурвал вдавился грудью
 Так, что кукурузник в землю «бамс!»
 И застыл на поле мёртвой грудой.
 Летчик вылез. Дальше… ой-ёй-ёй!
 В землю кулачищами завинчен
 Стал страдать Серёжка головой…
 А в деревне прозван был  «Зенитчик».
 …Тридцать лет промчалось.
                Жизнь идёт…
 Зря Зенитчик водкой лечит нервы!
 Ибо сбившим палкой самолёт
 Место – в стратегическом резерве:
 До конца развалим ПВО –
 Вновь на поле выпустим его.

                1999

    Ярославская старушка

– Вот фото класса… Тут, милый мой,
В живых народу осталось мало.
Ведь – может, слышал? – перед войной
Кукушки длинно не куковали.
Все наши мальчики смерть свою
Достойно встретили. Как герои.
Все десять. Сразу. В одном бою
(Им первый бой стал последним боем).
А «пятна»?.. Задал физрук вопрос:
«О чем же думал товарищ Сталин?»
И кто закрашен, тот не донес
(«Не сообщил», как тогда б сказали).
Конечно, может, мала вина,
Но если кто-нибудь не со всеми,
То он – предатель! Ведь шла война!..
А впрочем, вам не понять то время.
Предатель только теперь в чести!
Все распродали и развалили!..
И по привычке пошла костить
Всех, все и вся. Да со страшной силой.
Все это вылилось на меня.
Но только я возражать не буду.
Она права: тяжело понять
Чужое время… ведь все мы – люди.
 


 «Сборная солянка»


       Консервная банка

     Как судьба подшутила злая!
     Ах, как вышло нехорошо!
     Парень выбрал «Филе минтая»,
     И теперь, в рюкзаке болтаясь,
     Жду: сегодня меня… ножом.
     Что же делать консервной банке?!
     Ведь распорют сегодня днем!..
     Впрочем, мне же завсклад-цыганка,
     Хмуро-трезвая спозаранку,
     Предсказала «сгореть огнем».
     …Вот пришли. Костерок разводят.
     Сразу тосты: один… другой…
     «За рыбалку» и «за погоду»,
     За каких-то подружек вроде…
     По бутылке, второй – Ого! –
     Пьют из кружек и без закуски!..
     Впрочем, на руку это мне…
     Нет: огурчик-бедняга хрустнул,
     Репка… банка морской капусты.
     А туристы мои в свиней
     Превращаются, быстро, резво…
     Вот один подхватил меня,
     Вынул нож, чтоб меня зарезать,
     Но мотнулась рука нетрезво…
     И упала я в жар огня.
     – Эй, достаньте меня отсюда!
     Я раздулась – сейчас взорвусь!
     А взорвусь – будет очень худо:
     Ваши лица в минтае будут.
     Я распухла!! А впрочем, пусть!
     …Я взорвалась как полный танкер,
     Что от искры любой рванет.
     Так закончилась эта пьянка.
     И ни в чем не врала цыганка,
     Предсказав: «Да сгорит огнем!..»


             Пуля

Нет, я не дура – люди лгут! –
И не слепая!
Да, отклониться не смогу,
Но твердо знаю,
Что в миг, когда, в конце концов,
Ударюсь туго,
То… только недругу в лицо –
Не в спину друга.
Так нас учил один патрон
В бою бывавший.
Понасмотрелся в дуло он
На всех ненаших
И нам внушил, чтоб до конца
Сей принцип знали
(А принцип грозного свинца
Покрепче стали!)…
Мечтаю – в бой. Врага убью
Легко, со свистом.
Пусть мне наметят цель мою,
И грянет выстрел
Лишь был бы точен мой маршрут,
И – все, я вскоре
Путь славный гордо завершу
Врагу на горе.
…Ну, полетели! Бьет боек –
Грохочет капсюль –
Рвусь сквозь нарезы… Е-мое!
Ведь в дуле – Вася!
Тот, что в обойму нас вставлял
И тряпкой гладил.
Васек, ведь хлопну наповал!
Чего же ради?!
Зачем ты бьешь себе в висок?!
И – мною! Мною!!
Зачем?! За что такой позор?!
Вась, дай шальною
Уйти, найти себе врага
И – пусть хоть в ногу,
Хоть рядом свистнув попугать!..
Отпрянь немного!!
Васек!! Ох, блин! Чтоб ты пропал
(Хотя б – из дула)!
Решил, что с виду раз тупа – …
А я б свернула!
Но курс сменить не знаю как:
Мне ствол – как трасса!..
Удар!.. За что мне этот мрак?!
Эх, зря ты, Вася!!
Я так пробить собой врагу
Мечтала шкуру!..
Что «пуля-дура» – люди лгут:
Не я тут дура!


         Писатель

Уверен твердо, что вернусь,
Я вышел только на минуту.
Купил курить. Вдруг – боль и хруст.
Почуял крови терпкий вкус
И понял: в сроках я напутал –
Похоже, умирать пора.
Но горькая всплыла обида
За то, что, встав из-за стола,
Я в нем оставил все дела
В мне одному понятном виде.
Выходит, что и жил-то зря!
Работал много, да без толку.
Сгубил свой творческий заряд!
Ведь мысли все перегорят,
Пылясь в столе, на нижней полке.
Назад! Назад! Назад! К столу!
Быть может что спасти успею!
Переберу и отберу!..
Но не переиграть игру.
Ах, если б раньше быть умнее!


    Вопрос трагически
                погибшего

    Отрыдали обо мне в подушку.
    Отскрипели на меня зубами.
    Расскажи, пожалуйста, кукушка,
    Долго ли живет людская память?..
   Что такое?! «Ку» и «ку», и… смолкла?
    Нет, неправда! Я готов поспорить:
    Если человек живет недолго –
    Он и забывается нескоро!
    Ведь недолго – это значит ярко!
    Ведь недолго – это значит смело!
    А потом пора приходит каркать
    Сроднице твоей над мертвым телом.
    …Впрочем, ты права – не буду спорить –
    В том, что вечно помнят только дети…
    Жизнь прокуковавший в чистом поле
    Быстро забывается на свете.


        Старый грешник

Устав от неурядиц бед и крови,
Мирок внутри почистить поспешим,
Швырнув на пол в предбаннике души,
Как тапочки, разношенную совесть…
Пока я там, прохожий, не стучись:
Уйдя в себя, чужому не откроют;
Когда консервной банкой вскроешь жизнь,
Там кошки заскребут и волки взвоют.
Ведь твой успех – кому-нибудь беда.
Твоя удача – чья-нибудь обида.
Переоценка ценностей всегда
Истерика на грани суицида.
Гордился чем – заткнулся и молчи.
Чего скрывал – тем можешь погордиться…
И жарким паром веет от печи,
А в том тумане – лица, лица, лица.
Закружится над ними воронье –
Я выскочу в предбанник, вздрогнув зябко,
Опять надену грязное белье
И выйду в тот же мир…
                все в тех же «тапках».


                Перекур

        Треск пересохших папирос…
        Вдруг голос, хриплый и нетрезвый,
        С усмешкой задает вопрос:
        «Ты что, парнишка, горло резал?»
        И стала памятка воров,
        Что через шею – рваным следом,
        Мне как позорное тавро
        На белом плечике Миледи:
        Не объяснить, не доказать…
        А этот, хриплый, ждет ответа.
        И я, его припомнив мать,
        Добавил хмуро:  «Нет, не это!
        От неудачной встречи мета…
        Не псих я, дурочку валять».


        Бизнесмен

– Мы с ним были друзья, но разок
Намечалась хорошая сделка,
Ну и он «полетел с тормозов»,
Показав вдруг характер свой мелкий.
То, что он «не подарок» – я знал.
Но когда, гад, с ухмылочкой гнусной,
Буркнул мне: «Не ползи на скандал!
Слышь, не делят такую «капусту»!»,
Понял я, что готов он на все,
И нарушит любые законы,
И… что я поступил как осел,
Взяв однажды его в компаньоны.
Но… глядел в голубые глаза
И никак, если честно, не верил…
Он бандитам меня заказал,
Срок мой жизненный жестко отмерив.
Те сработали зря – я ушел,
Чтоб… послать зарубежным партнерам
Телеграмму, что он, мол, козел.
И обманет. Не сразу – так скоро.
И еще кой-какой компромат
Про делишки его с «черным налом».
И… сгорел миллионный контракт,
Что сулил нам большое начало.
Нам на откуп был дан регион
В тесном рынке машинного масла.
Но сподлил он, дружок-компаньон,
И… – конец перспективам прекрасным…
Что ж, не я предъявил ему счет:
Оплатить ссуду в банк и бандитов
(Ну, а денег-то нету еще:
Все сначала «молотят в убыток»)…
Разорился он. Полностью! В хлам!
Начал пить и жена загуляла…
Вместе вышло неплохо бы нам,
Да… ему одному было мало!
А в итоге – огромный облом:
Он квартиру продал и машину –
В комнатенке ютятся вдвоем,
Загубив бизнес-планы большие.
…Слышь, что думаю: встретил его –
«На мели» и с похмельною мордой –
Он давно уже не «деловой»,
Но на пиво не взял… видно, гордый.
Он сдает то ли цинк, то ли медь.
Да и сталь с чугуном, вроде, тоже…
Надо б женку его поиметь,
Чтоб он понял, как много мне должен.
Он бандитам меня заказал –
Я ж лишать его жизни не буду.
Только… пусть переедет в подвал
И сдает, гад, пустую посуду…


   Старый пьяница
  Из цикла «Неудачники»

Все мы были молодыми…
Да вот умными – не все!
Потому промчалась мимо
Жизнь по встречной полосе.
Ведь своей дорогой пёрли,
К злым пацаньим миражам –
Быть у встречных костью в горле,
Но чтоб каждый уважал.
(Есть в «пацаньей правде» принцип:
«Нас боятся раз не бьют» –
«Уважает кто боится» –
Значит… «Тот кто бьёт, тот крут»).
Так у юных идиотов
Дней летела череда,
Лихо, весело, вольготно…
Жаль, летела не туда!
Трали-вали, тили-тили…
Разбазаривая жизнь,
Птицу Синюю ловили
Где-то в вотчинах чужих.
Тили-тили, трали-вали…
Только вышло всё не так:
Мы ловили – нас поймали
(Умный тот, кто не дурак).
Дальше тихо так, без шума,
Жизнь ушла куда-то вбок:
Кто-то спился, кто-то умер,
Кто-то тянет пятый срок…
А ведь БЫЛО! Будто тройки
Вдаль неслись по виражам
Наши судьбы. Лихо. Бойко.
Ничего в пути не жаль!
Так промчалось наше время:
Вроде было, а – уж нет!
И другими стали все мы,
Нахлебавшись горьких бед… 
Только изредка, под пиво,
Постаревшая шпана
Вспоминает суетливо,
Мол, «В былые времена
Мы – Ого!!»… Никто не верит.
Ибо вид потёрт весьма.
…Наша жизнь – одни потери,
Кладезь заднего ума.
Эх, отдать бы опыт внукам!
Но… какие внуки?! Где?!
Коль судьбу зазря профукал,
Погорев на ерунде.
Если разбазарил годы,
Побросав куда-то в грязь…
Странно, что неглупый вроде,
А вот жизнь не удалась!..


     Всё промотавший
   (Из цикла «Неудачники»)

Я, было время, тоже подавал
Весьма-весьма серьезные надежды.
Но вот теперь остался лишь… подвал,
Как странный финиш
                длинной жизни прежней.
А было все, что нужно: дом, семья,
Престижная профессия, машина.
Да… самому себе подгадил я,
И благость эта сразу завершилась.
Наивно посчитал, что раз все есть,
То так же хорошо и дальше будет.
И… бросил дело там – напился здесь –
Лениться стал, гулять (вниз путь нетруден).
Развелся, пил, работал кое-как –
Раз выгнали… второй… «ушла» квартира
(Внутри меня сидел мой главный враг –
Выходит, сам себе я яму вырыл).
Все неудачи я лечил спиртным –
«Друзей» нашел, что в этом помогали:
Разбил машину – вся компашка «в дым»;
Сломал бедро и – снова «трали-вали».
Последней комнатенки был лишен,
По дури чуть не «загремев на нары»,
Но… вновь «отметил» это хорошо,
И аж не помню: кто меня ударил.
Проснулся утром – чую боль в руке:
Распухла, силы нет, почти не гнется…
Короче, полный, так сказать, «букет».
Друзья: «Пройдет!»…
                срослась… висит уродцем.
…Вот так вот вышло. И теперь живу,
Боясь в удачу крупную поверить,
Когда вдруг вижу – danke schon, ЖЭУ! –
В любой подвал незапертые двери…
А было все. Когда-то было все!
Но посчитал жизнь приторной и скучной,
Не ведая, что если понесет,
То уж в конце-то точно сбросит с кручи.


        «Откинувшийся»
      (Из цикла «Неудачники»)

Из зоны вышел, а «тыла» нет:
Пропил свой «тыл», прогулял по дури –
Жена живёт уже много лет
В моей квартире с одним ментурой.
И нынче некуда мне идти:
Мой дом родной уж не мой… прогнали!
Ох, прописал же к себе, кретин,
Когда-то бойкую эту кралю!
И вот теперь получил «сюрприз»:
Меня же гонят с моей квартиры!
Как пса! Как кошку!
                Лишь вместо «брысь!» –
«Пшёл вон отсюда!» и дверь закрыли…
Работы нет. Деньги скоро – «ёк».
И мент любой прицепиться может
(А мне не надобен новый срок;
Да и «залётов» в «отстойник» – тоже).
Что делать?.. Двинуться на «общак»?
Но что дадут – прогуляешь за день,
И… только косточки затрещат
Когда с отдачей «братва» насядет…
Что делать?.. К старым дружкам идти?..
К своим подельничкам вороватым?
Так… сам бы поубивал скотин:
Уже «нагрели» разок ребята
(Я взял за всех на себя вину,
Когда «попал» на квартирной краже –
Они меня же и грабануть
Тогда решили. Упёрли даже
И холодильник, и «телек», и…
Забрали всё! И не сдашь их, гадов!
Ведь прост расклад тут: раз «упекли» –
За «стук» на зоне ответишь задом).
Нет, к этим гадам я не ходок!
А кто остался?.. Сеструха с мужем?..
Так те не пустят и на порог
(Кому братила-зечара нужен?!)…
Идти к друзьям?!. Если есть друзья.
Ведь у друзей – семьи, жёны, дети.
И безразлична им жизнь моя.
Один… один я теперь на свете!..
С жильём-то – ладно! Там как-нибудь:
Хоть комнатёнку жена даст всё же
(И… жизнь начнётся:
                лишь «взял на грудь» –
Дзинь! – жёнкин хахаль меня заложит!).
Профессию позабыл давно –
Придётся грузчиком где-то как-то
Мешки ворочать… с больной спиной.
Или на стройке махать лопатой.
Да-с! Вот такая вот ерунда!!
А было время, что жил как люди.
Эх, если кто бы сказал тогда,
Что так вот гадко всё дальше будет!
Что я, здоровый и молодой,
Борясь со скукой спокойной жизни,
С такой безмерной столкнусь бедой!..
Эх, предлагали же делать бизнес!
Но я увлёкся другой игрой:
Дружки напели одни под водку,
Сманив романтикой воровской,
Как путь к деньгам отыскать короткий.
Так, незаметно, пошли «дела»
(Мы обворовывали квартиры) –
Жена тут сына мне родила,
Но… в жизни личной не стало мира.
Я пил и – выгнал разок жену.
А сам попался. И тут дружочки
Мою квартиру – Ох, ну и ну! –
Опустошили серьёзно очень.
А я на зоне без «грева» жил
(Как там и многие, впрочем, жили.
Ведь кто я был-то?!. Простой «мужик»
С кого «бубновые» тянут жилы).
Ну, бед хватало: то псих один
Мне между рёбер воткнул заточку…
То – дистрофия; то – боль в груди…
Пришлось несладко мне там, короче.
Пять лет, куда б ни пошёл – стена.
Мечта – съесть сытное хоть чего-то.
Цель – не спуститься к «пошедшим на…»…
Такой вот куцый, но горький опыт!
Там оказалось, что всё не так
Как пели те, кому я поверил:
За друга взявший вину – дурак,
Тупица, лох, идиот, «тетеря»
(Хоть говорят-то не то совсем,
Да только… все норовят «поездить»,
Мол, «сделал другу, так сделай всем»
И погонять ещё будут резво);
И дружбы нет никакой блатной;
Быт повседневный – и подл, и мерзок;
А смелость – бить одного толпой
Иль спящего втихаря зарезать;
Вся хитрость – это из-за угла
Огреть кого-то, ударив первым…
Романтика, ах как ты лгала!
Ты хуже шлюхи продажной, стерва!
И я, придурок, поверил лжи!
(За что и был чересчур наказан!)
…Что ж, сам себе испоганил жизнь,
Раз захотев, чтоб «всего и сразу».
И буду крайним теперь всегда:
Попав однажды, запачкан вечно.
Ведь коль прилипла к душе беда,
То всё изгадит и искалечит.
Ох, вспомню, видно, не раз с тоской,
Как жил живя, а не выживая!..
Да-с, нет романтики воровской,
А есть законы шакальей стаи!


       Песчинка

Я песчинка. То есть часть песка,
Что в часах песочных сверху падает.
Мне привычно дырочку искать
(Можно бы забить её, да надо ли?!).
Да и не договориться нам,
Ибо все тут хитрые да скользкие:
Жить хотят без разных лишних драм,
Бунтарей считая отморозками.
Так что всю оставшуюся жизнь
Так и будем суетой толкающей
Вроде бы искать дорогу «из»,
Но как стадо, а не как товарищи;
И привычно шмякаться на дно,
Потолком недавно только бывшее…
Так в часах, увы, заведено…
Ладно! Время – это сила высшая,
Что нас всех избавит от тюрьмы,
Всё-таки разрушив своды жуткие,
О которые долбимся мы,
Истирая их пятиминутками…
Впрочем, об стекло шлифуя лбы
Раз за разом в позах раскоряченных,
Как бы нам случайно не забыть,
Для чего свобода предназначена!
…Тем и страшен путь «вперёд-назад»,
Без определённой цели жизненной,
Что башка рискует отказать,
Превращая бытие  в бессмысленность…

…Так живём. Всё, вроде, хорошо!
Даже шутим на ходу с ребятами:
«Абсолютно в дырочку, дружок?!»
«Абсолютно!.. Вот она, проклятая!..»
И не ищем никаких путей,
Кроме как в ту «дырочку» лететь…


     Газовая гангрена

Вид вспухших ног, увы, синюшно мерзок…
Как через вату слышатся слова:
«Идёт гангрена. Значит, надо резать!»
И я кивнул: «Чего уж тут?! Давай!»…
Меня спасли. Но я не знал, ребята,
Загнившим мясом накормив ведро,
Что не кусочки вырежут из пяток,
А полностью отхватят, по бедро.
Увы, теряя, понимаешь цену
Того, что сразу оценить не смог:
След на ногах от газовой гангрены –
Не мелкий шрамчик, а обрубки ног.


       Болид

Тянет мне всю массу
Раз в три сотни лет
Долбануть по Марсу
Или по Земле.
Но по Марсу скучно –
Результатом лишь
Только кратер вспучишь.
А к Земле летишь
Попугать людишек
И – душа поёт:
Можно ж разных лишних
Постирать с неё;
Вывести как плесень
Всех, кто говорит,
Что, мол, «Бесполезен
Злой, тупой болид!»


       «Птица счастья»

Парень часть души во мне оставил,
Вырезав меня простым ножом,
И – вручил жене своей (шалаве!)
Покидая на полгода дом.
Он любил ее. Но в том и дело,
Что весьма жесток к наивным мир,
И… я каждой ночью вниз глядела,
На экстаз людских постельных игр.
Там пылал огонь внебрачной страсти.
А во мне кипела вся душа!..
Я, хоть и дарить должна бы счастье,
Но их счастью начала мешать.
Ведь с чужой изменою столкнувшись,
Я сама обманута была.
Потому мир чувств решила рушить,
Став из «птицы счастья» «птицей зла».
Как любовь приходит – это тайна.
Как уходит – это ясно всем.
Вот и началось: то там не встанет,
То у дамы – череда проблем.
Но они боролись (и – упорно!)
С этим вот влиянием моим:
Я скачаю «ню» – поставят порно;
«Эго» подкачну – там мазохизм.
А потом… меня вдруг подарила
Эта дрянь «бой френду» своему –
Мстить я начала со страшной силой.
Ох, досталось ж бедному ему!
Неудачи темным талисманом
Я несла несчастья в новый дом,
И все чаще напивался пьяным
Этот кобелишка. А потом
Все-таки расстался с «милой дамой».
И, в конце концов, настал итог:
Водки выпив больше килограмма
Он однажды утром встать не смог.
…Я ему за то и отомстила,
Что во мне сжег счастья идеал,
И меня из птички, доброй, милой,
Сделал злой… он до сих пор не встал.
Паралитик, водкой искалечен,
Он и нынче подо мной лежит…
Я, хоть деревянная на вид,
Только нрав стал слишком человечий.


     Встречающая

Сплю – вдруг прямо в фантазии сна,
В чём-то очень красивом и белом,
Лёгким шагом заходит ОНА,
Та любовь, что давно отгорела.
Встала рядом: 
                –  Увы, нам пора!
Вышло время твоё человечье…
– То есть?!.
             – Срок подошёл умирать.
Ну и я прилетела для встречи.
– Почему ж за мной именно ТЫ?!
Я же бросил тебя очень грубо…
–  Ты же знаешь: там нет пустоты,
А на встречу приходят кто любит…
Кто ж любил тебя больше чем я?!!
– Кто-то любит…
                – Те живы покуда!
– Так, выходит, ты – совесть моя?!
– Нет! Я та, кто ту совесть разбудит!..
– Раз ты здесь, значит… ты умерла?!
– Все умрём! Я тогда – ты сегодня!
– Я успею закончить дела?
– Нет, конечно! Ведь умный же вроде,
А такую спросил ерунду!..
– Ты права – тут не хватит и года…
– Ладно, милый, живи! Я пойду…
(Я гляжу – а ведь точно уходит,
Исчезает в Небесных Вратах!)
– Попадёт же!..
                – Живи сколько влезет!!!
Я проснулся – сердечко «бах-бах!».
А во рту – вкус солёный железа.
День проходит, а всё хорошо…
Вот уж близится вечер к закату…
Это значит – простила душой
Та, что очень любила когда-то…
Жаль, что ей не сказал «Извини!»
За судьбу, что так грубо разрушил.
…За окном загорелись огни,
Будто ждущие скорбные души,
Жертвы горьких трагических драм.
Ветер треплет их стылою дрожью…
Ждут они, что мы встретимся там,
Где неправды быть просто не может.

P.S. Сие - фантазия… Ничего личного.


Неосторожный солдат

Подвели меня машины,
Боевые самолеты
(Те, что службу отслужили,
Все ресурсы отработав).
Наша часть стояла рядом,
Ну и как-то стало скучно –
Мы пролезли «где не надо»
И пробрались к этим штучкам.
Внутрь залезли незаметно –
Разыгрались, жмем на кнопки…
Вдруг щелчок – на 20 метров
Вверх взлетел пивною пробкой.
Блин! Ведь знал про катапульту!
Да забыл, как разыгрался
То, что есть на кресле пультик,
Где шалить не стоит пальцем.
Ох, и влип! Внизу бетонка!
Шлепнусь – все, уже не выжить!
Шел служить, а вышло вон как!..
Эх, ведь прапорщик твердил же!..


               Самоубийца

          Тридцать таблеток и – «ек»:
          Просто усну и не встану…
          Я и глотал сколько мог
          Тот димедрол… Только странно:
          Тело лежит не дыша,
          Но… все равно что-то слышит.
          Значит, бессмертна душа!
          Значит, не амба, не крышка!
          Но почему она тут,
          В этом безжизненном теле,
          Где и врачи не найдут,
          Если бы даже хотели?!
          Значит, выходит, тот мрак,
          Что уготован для грешных,
          Выглядит именно так:
          Внутренний он, а не внешний…
          Темень хоть выколи глаз
          (Ой! Может это с глазами:
          Просто не вижу сейчас
          Так как они отказали!
          Ох, неужели ослеп?!).
          Не-е-ет!! Это сон с димедрола!!
          Сон беспросветный как склеп…
          Вот напрягу сейчас волю –
          Све-е-ет!!!
                Это врач мне один
          Глянул реакцию глаза –
          Глаз мою смерть подтвердил –
          Врач и закрыл его сразу.
          «Жив я! – завыла душа,
          Паникой жуткой объята,
          Силясь его удержать: –
          Не уходите! Не надо!
          Эй! Я живой! Я внутри,
          Спрятан как в сейфе закрытом.
          (О!! Вроде врач закурил!)
          Эй! Тут я! Тут! Помогите!
          (О!! Кто-то взялся за пульс!..
          Нет! Это руку убрали.
          Будут вскрывать?!. Я боюсь:
          Все иссекут острой сталью –
          Там уж хана!)  Я живой!
          Эй, прекратите же!.. Ужас!!»
          Только мой внутренний вой
          Не был услышан снаружи.
          …Эх! Замурован в себе,
          Думал, что раз не замечен –
          Это вершина всех бед…
          Нет! Ведь ждала еще Вечность.
          Вечность в себе и с собой.
          Вечность забытого в теле.
          Вечность, где доски над лбом –
          Это предел всех пределов.
          Вечность, где стылость и мрак.
          Вечность как мягкая клетка…
          Сам заработал, дурак,
          Вечность проклятую эту!


        Разбойничек

Что делать сибирским простым мужикам,
Живущим у самого тракта?..
Большая дорога весьма велика
И, главное, очень богата.
Эх, тройки шальные летают по ней.
Такие, что и не угнаться,
Когда бы… не сдерживал резвость коней
Вес золота и ассигнаций.
Но деньги царевы считает пусть царь,
А мы с ним тягаться не будем –
Нам легче как дедам и прадедам встарь
Брать куш свой с проезжего люда.
Хотя… ездит тут и неробкий народ,
Себя защищающий яро.
А то кто-нибудь пистолеты возьмет…
Как месяц назад один барин.
Видать, забубенная был голова!
Ефима подранил. И Пашку.
Пришлось грешным делом его убивать,
Пока он не кончил всех наших.
Но, странное дело, когда я легко
Вскрыл жалкий его сундучечек –
Оттуда лишь вытекли белой рекой
Листы со столбцами из строчек.
Я знаю, что значат такие листы:
Так пишут стихи или песни.
Но… не из-за этих ж писулек пустых
Он на топоры наши лез-то!
Ведь были бы деньги, а то – ерунда
(Бумаги – на пару копеек)!
Он, даже и если сундук бы отдал,
Не стал бы нисколько беднее.
Гордыня заела, раз взял пистолет!..
Так пусть все в болоте и сгинет!!
…Смысл жизни своей защищает поэт,
А кто-нибудь шепчет: «Гордыня!»


         Вернувшийся

Ай да встреча! Водочка! Вино!
Что в местах лишения свободы
За четыре долгих, мрачных года
Только снилось… нынче – вот оно!
В зоне умудрился «слезть с иглы»
(Хоть карало страшно и жестоко).
Но зато теперь с глотка «поплыл»…
Да еще жена лежит под боком –
Поотвык от мягких женских тел! –
А она шприцы с «чернушкой» тянет…
«Нет, родная, я перехотел!
Век бы не видать всей этой дряни!..
Спас тебя однажды от суда –
Больше продавать ее не будешь!
Поняла?! Нигде и никогда!
Станем жить как все простые люди»…
Бывший зек налил себе стакан.
И куда-то вдруг поплыли стены.
А когда на пол свалился пьян,
То жена ему… вколола в вену.
И сдала. Он явно ей мешал
(Прибыль велика варить «чернуху»!)…
…Был я там. Ох, баба хороша!
Зря ли каждый месяц – новый ухарь.
Жаль вот только – черная душа.
Да и с совестью довольно глухо.


       Умирающий

Восковая кукла на кровати,
Там, внизу, похоже… – бывший я.
Значит, мне пора! Пожил и хватит!
Завершилась биография!
По привычке в «куклу» мне охота.
Но привычка – всё-таки не цель.
И душа не станет самолетом,
Чтобы надавить штурвал в конце.
Нечего ей в этой «кукле» делать:
Коль вернусь – вернётся снова боль.
Правда, весь народ в халатах белых
Суетится там, внизу, гурьбой…
Не хочу назад! Не возвращайте!
На Земле хоть было хорошо,
Но баланс весов тех очень шаток.
Всё! Глаза закрыли – я ушёл…


                Написано после того, как услышал
                КАКУЮ пепельницу сделал себе
                один из «чёрных следопытов».

   Солдатский череп

Я лежал полвека, с той войны.
Постарались и дожди, и черви.
Но пришли с лопатой пацаны
И зачем-то мой забрали череп…   
Он теперь на столик взгромождён,
Отшлифован, чем-то разрисован.
Рядом – мой солдатский медальон,
Где, для хохмы, матерное слово.
Пепельница – в части теменной,
В месте том, чем думал я когда-то…
Что ж мальчишки сделали со мной,
С защищавшим Родину солдатом?!
Жжёт меня не лампочка внутри
(Та, что в прорезь глаз сияет светом),
И не хабчик в темечке горит,
Осыпая пеплом сигаретным,
А горит солдатская душа,
Извиваясь в непосильных муках:
Нас, не отступивших ни на шаг,
Обжигает «благодарность»  внуков.
                1995
P.S.   
В 90-х рушили мораль…
В том числе – и память о Победе.
И внушал детишкам телевраль
«Зря, мол, воевали ваши деды!
Ибо немцы – пиво, ветчина…
Сразу же сдаваться надо было»…
И потом срывали ордена
С дедов малолетние дебилы.
Ну, а что про мёртвых говорить,
Раз лежат бесхозными костями?!.
Этот череп с лампочкой внутри
Сделали ВОСПИТАННЫЕ НАМИ!
Нами и потоком телелжи,
Что плескала с наших же экранов,
Разделив нас на «своих-чужих»
По годам рождения… Нестранно,
Что всё было откровенно плохо…
Ну, а череп этот – штрих эпохи.
                2011


Биоробот 2032-го года
     Антиутопия
             Посвящается ювенальной юстиции.
             Написано после ознакомления
             с форсайт-проектом «Детство–2030»,
             объявленным на выставке «Экспо–2010»
             инновационной стратегией будущего
              России…

С детства увезли из дома
В «город для детей»*…
Предки ж на работе ломят,
А я комп хотел –
Ну, пришли, сказали предкам,
Что мои права
Нарушаются, мол, крепко.
Те едва-едва
Даже и сообразили,
Что от них хотят –
Ну, меня и взяли силой
(Всех нас… как котят!).
Ну и… в общем, не учился.
Ибо смысла нет –
Знанья в мозг загнали чипом
И другим, и мне
(Мы на чип тот согласились
Сразу, услыхав:
«Выбирайте: школа или
Вольной жизни кайф?!»)
Так и жил я – тусовался.
Омбутсмен был мил.
Ну, а с предков – деньги в кассу
Алиментами.
Мне из них перепадало
Тоже кое-что…
Но хотя и всё же мало –
Вольно жил зато:
Ни родителей, ни школы –
Некому гонять!..
Лишь в мозгу какой-то голос
Думал за меня:
«Слава детской той программе
Волю давшей нам!»
Школу, помню – Ох! – ругал он!
Ну и – пап и мам!
Мол, зачем они нужны-то,
Их семейный дом?!.
От семьи – один убыток
(Их ж кормить потом!).
И детей, сказал он, тоже
Делать толку нет
(Безопасный секс поможет;
Плюс, анал, минет…
Но надёжней всё ж резина –
Научили нас)…
Главное – не быть разиней,
В «предки» не попасть.
Ибо предки – это лажа,
Западло, отстой.
Предки – даже хуже вражин.
Принцип их простой –
Лишь детей своих неволить,
Опуская вниз!
А любовь их (как и школа) –
Это атавизм…
Мы с ребятами гадали:
Кто же в нас кричит?
Только опыта-то мало…
Видно, всё же чип!..
Ладно! Голос лепит правду!..
Жаль, что –… за меня!
И не то, что мне бы надо!..
Вышла раз фигня…
Я, вон, стать хотел пилотом,
Но вогнали в чип
То как с баками работать
Кала и мочи.
И включился «голос» сразу
За меня во мне
Всё решив, и выдав фразу
«Истина – в дерьме!»
Ввёл меня, как говорится,
«В гамму новых чувств»:
Я хотел летать как птица –
Больше не хочу;
Горд, что я – ассенизатор
(Впрочем, есть мечта –
Сделать то, за что мне платят,
Пахнущим не так!)...
Но я знаю почему-то,
Что люблю свой труд,
И слежу к исходу суток
Сколько ж мне наср… Тут
Пусть копейки даже платят –
Дело не в грошах,
А в великом том азарте,
Где поёт душа.
Ибо главное – работа
(Так кричит во мне
Неизвестное мне что-то,
Что меня сильней!).
…Правда, иногда доходит,
Что не человек
Я уже как будто вроде
С чипом в голове.
Но отслеживают нафиг
Мысли эти и
Заряжают тихим кайфом
От трудов моих.
А упрусь мозгами коли,
Мне зарплату чтоб
Увеличили – так болью
Зарядят… хоть в гроб!..
Впрочем, мне и гроб не нужен –
Хоть и не дурак –
Не был ни отцом, ни мужем…
Отчипован так!..

…Иногда не сплю ночами –
В полной тишине
Чип, как строгий мой начальник,
Зорко бдит во мне:
«Голос» строже всех полиций!!.
Но… он будто пьёт!
Ибо тянет утопиться
В баке нечистот
(Будто где-то водку глушат,
Спьяну захотев
Поиграть живой игрушкой…
Типа злых детей!)
Я безвольной, бессловесной
Куклою мечусь –
Голова готова треснуть! –
Чипу-палачу
Шлю недобрые словечки…
Стоны и мольбы…
Но с покорностью овечьей
К баку прусь, забыв
Омерзенье к этой жиже,
Жизненный инстинкт…
Эта дрянь всё ближе… ближе!..
Хлоп!  И чип мой спит
(Кто-то наигрался, видно!)…
Нужен я пока!!!
Только, знать, моя судьбина –
Всё же дно бачка:
Если стану стар, ненужен –
Сразу же мой чип
До конца исполнит ужас…
Просто, без причин,
Сигану я в жижу эту,
Отработав стаж.
А никто и не заметит
Меж других пропаж
(Пенсию платить нам что ли,
Если… «бульк» и всё!).
…М-да! Учиться надо в школе!..
Но не всем везёт!

P.S. 
Здесь судьбинушка воспета
Робота-раба.
А ведь могут наши дети
Угодить в тот бак,
Если тот момент пропустим
Знаковый сейчас,
Где закон на землях русских
Примут, чтоб у нас
Отбирать детей…
                Кончаю
Долгий этот стих…

Если чья-то «хата» «с краю» –
Чип для деток их
Изготовлен скоро будет,
Как клеймо судьбы,
Что они уже не люди,
А биорабы!..
                2011
_________________________
*  «Города благожелательные к детству» –
по форсайт-проекту «Детство–2030», города
для детей, недоступные для родителей
и влияния школы…


                Шок
 (Из антиалкогольного цикла
 «Хроники Алика Синюхина»)

Помню, как-то пьяненьким под осень
Я на жестких рельсах спать прилег.
А проснулся, вижу: перед носом
Чередой проносятся колеса,
Отделяя задницу от ног…
Ноженьки мои!! Достать их надо!
Как же я без них пойду домой?!
Я рукою ногу – ту, что рядом –
Хвать!.. Щелчок. Кровища водопадом.
Ну, а я оставшейся другой
Снова «хвать»… и та еще на шпалы
Улеглась, и стало нечем брать:
Рук у человека слишком мало…
Нет, не верю в то, что все пропало!
И зубами руку сбоку «хвать».


  КАФЕйный конфликт
              Басня
(Из цикла «Уголок чёрного юмора»)

Подходит молодой пижон
И мне хрипит как алкоголик:
«Она моя!»… Вопрос решён –
Пижон летит башкой под столик.
Из-под стола, припомнив мать,
Он выглянул, но не ответил.
А грустно продолжал жевать
Зубов кровавый винегретик…
Доел. Затем, как плюшки две,
Свои раскатанные губы
Нашёл внизу на голове
И – закатал в улыбку грубо:
Мол, «Сознаю свою вину!»
Утёр соплю наколкой «Петя»…
А я на девушку взглянул
И понял: нам уже «не светит».
И мы за столиком с Петром
Тоскуем о прекрасной даме.
Она – с другим. Мы с Петей пьём.
Зачем дрались? Не знаем сами.
Он нос не может всунуть в горсть,
И в речи много междометий.
…Где две собаки делят кость –
Всегда найдётся кто-то третий!


    Приезд супруги
           Шутка
(Из цикла «Уголок черного юмора»)

– Привет, привет, жена!
                Чего-то ты не рада?!
Ты спрашиваешь «кто
                в одежде под столом?»
Не надо только бить!
                То мой дружок с детсада
(Вчера с ним в детсаду
                мы встретились и пьем)…
Хорошенький удар!
                Я думал, будет промах.
Ты спрашиваешь «что
                в постели за мадам?»
Не надо только бить!
                Мы с ней едва знакомы…
И верно: так ее!..
                А то «Не дам! Не дам!»
Привет, жена, привет!
                Привет, мой голубочек!
Я ждал тебя всегда:
                все ночи и все дни.
Не надо только бить!
                Не очень-то, не очень!..
Ну, просмотрел разок.
                Бывает! Извини!


Звонок из Эмиратов

– Нашел работу в Эмиратах:
(Как и в Москве) бабца пасти.
Араб-хозяин в баксах платит
(В неделю тысяч до шести).
Что ты спросил? Зачем гнусавлю?..
Мой странный голос связан с тем,
Что он тут – профессиональный
(Не с басом же пасти гарем!).
Работа у меня такая:
Ходи… увидел что – стучи…
Бабенки голыми шныряют
И есть от комнат всех ключи.
Короче, вроде, все неплохо.
Лишь пить нельзя: сухой закон.
Да, плюс… подрезали мне похоть
(Пенек торчит на пять микрон).
Но… ладно! Так работать легче
(Ведь тут за баб камнями бьют!).
В Москву вернусь когда – подлечат
(Точнее снова все пришьют).
Подзаработаю тут баксов
И… что в дороге не пропью,
Уйдет на то, чтоб подшиваться,
И… заказать еще змею,
Что заманила в Эмираты:
В сухой закон, в гарем проклятый!!.


                Забор

        Я стою, а всем плевать:
        Доску вывернут и ходят.
        Пишут глупые слова
        О своей людской природе.
        Знаю надписи «в лицо»,
        Ибо раз подобный писарь,
        Углем выведя словцо,
        Предъявил его пописав. 
        …Мне не страшны дождь и снег,
        Град и все ненастья мира –
        Страшен только человек
        В досках делающий дыры.


   Газонокосильщица

На работе – косим, сушим,
Мнем траву, скирдуем в кучи.
Молода я! Не дурнушка…
Вот и выпал как-то случай
Познакомиться с банкиром,
И на все его вопросы
Я шутила очень мило:
«Зелень», мол, косою косим».
Ну, а он мне – сердце, руку,
Бриллианты… яхту даже…
После свадьбы – бука букой.
Но ведь я не соврала же!

 

        Нелюди


              Аферист

Ну, надо же! Какой огромный куш!
Серега-друг – отличный математик!
Осталось заползти на годик в глушь,
И нам вдвоем до гроба денег хватит.
Пускай утихнет шум, «волна» пройдет
(Афера – это ж все-таки афера).
А выйдем из подполья через год,
И можно жить, и мы – миллиардеры.
Мы с Сержем – закадычные друзья.
Делили вместе горе и удачи.
И хоть в делах «запачкан» больше я,
Но это ничего совсем не значит –
Сереге половину денег дам.
В конце концов, ведь тут его идея.
А если… пулю в сердце?! То тогда
Я сразу же вдвойне разбогатею!
Ведь мы же все равно уже «в бегах».
Но, кажется, Серега что-то чует:
В глазах – и неуверенность, и страх.
А впрочем, место тихое, лачуга…
– Ну что? Налил?
                Так выпьем по чуть-чуть!..
Бах!.. Кончилась Сережкина дорога:
Я метко бью – не так, как кто-нибудь.
И крови нет. Тост «за последний путь»…
Вот сволочь! Отравил меня Серега!


               Ухарь

На красное взглянул и… вспомнил стон,
И дикий страх дрожащего повесы,
Открытой раны лопнувший бутон,
Какой-то крик и визг со всех сторон,
И сталь в руке без вида и без веса;
Зуд совести и стылые глаза,
И в темноту рыгающие всхлипы…
Один кобель другого наказал
И убежал, петляя, на вокзал,
А свежий ветер пылью след присыпал.
…Эх, знать бы мне тогда, что из двоих
Не тех обычно выбирают дамы,
Кто доказал, что «бесшабашно лих»,
А тех, кто как баран забит за них,
Но подтвердить любовь способен
                шрамом…
Ну, ладно! Пусть живут в конце концов.
Встречался я потом и с ним, и с нею –
Он процедил сквозь зубы мне в лицо:
«Уйди – то посажу!»… 
                И – как свинцом
Её слова: «Ты псих, раз так звереешь!..»
…Я ж, между прочим, не угробил их –
Какой же после этого я «псих»?!


                Бабник

Сентябрьская ночь и балкон на девятом.
Сбежавший в окно,
Я замер беззвучно, за столиком спрятан…
Всё было б смешно,
Да только вверху точка красная светит –
Вокруг тишина –
И запахом страха дымок сигареты
Плывет от окна.
Я ж вместо того, чтоб под столик забиться,
С собою борюсь:
С желанием встать и во всем повиниться…
Убьет?.. Ну и пусть!
Лишь б кончилось все!! Напряженные нервы
Пульсируют в мозг:
«Вставай, раз виновен!» И встал бы наверно,
Да… слишком промерз.
…Я выжил той ночью, холодной и жуткой,
В конце сентября.
Лишь совесть свою обозвал «проституткой»
И – дальше гулять.
Все вроде забылось. Жил весело очень
И горя не знал…
Вот только одно стало мучить все ночи
В навязчивых снах:
Как спишь – вдруг проснулся
                и слышишь скрип двери –
К окну… дальше кровь.
Убьют – просыпаешься – в сумерках серых
Дверь скрипнет – и вновь…
Опять убивают  (ты ж спишь, как и прежде –
Лишь снится та жуть,
Как бег по ступенькам:
                «проснулся» – зарежут –
«Проснулся» – забьют)…
«Проснулся» – убили –
                «проснулся» – убили –
Спасения нет! –
К утру иссякают последние силы.
Но… начал умнеть.
Дошло: повторяется сон лишь в постелях
Чужих «мужних жен»,
А если свободные дамы пригрели,
То – спишь хорошо.
Выходит, сон дан упреждающим знаком:
К чужому не лезь,
То будешь всю ночь подыхать как собака,
Чтоб помнил про месть!
Но… мистика – ложь! Если брать аргументом
Научный подход –
С рефлексами Павлова связано это!
А значит… пройдет!
…Хоть я поумнел (осторожней стал очень),
Но жил как привык,
И – сон подтвердился одной зимней ночью,
Став явью. Увы!
Знать, свыше решили какие-то силы,
Что выхода нет –
И… ужас представьте: когда хоронили –
Был полностью сед.


          В чужой игре

Все понятно: я для них – «кабанчик»,
«Жирненький» (финансово) и глупый.
Скоро забивать приедут, значит…
Вот и говорят со мной как с трупом.
Что ж, я закрутил большое дело,
На их «бабки» сделав «пирамиду».
Эх, теперь бы выскочить умело,
Годика на три пропав из виду!
Эти парни мне в том не помогут.
А точнее, просто закопают
(Денег на кону уж слишком много,
Чтоб нашла Фемидушка слепая!).
Надо драпать, бросив эту «крышу»
До тех пор, пока не застрелили
(Там, где все играют в «третий лишний»
Выбор очень жесткий: «или-или»).
Все придется бросить! Даже деньги,
«БМВ» и новую квартиру.
И – как зайцу по Руси побегать…
Либо пташкой полетать по миру.
Думаю, не ведают ребята,
Что успел я кое-что в России
Кое-где и кое в чем припрятать;
Да, плюс, документы кой-какие
Изготовить на чужое имя
(Не дурак ведь, знал: настанет время –
Загнан и Фемидою, и ими,
Испытаю заячьи проблемы).
Денег основную массу брошу
На счетах, что арестуют сразу.
Выйдет, что я к вкладчикам хороший,
Хоть порядком совесть и измазал.
И бандиты ход мой не раскусят,
Ибо их-то логика простая:
Даже если я их планов в курсе,
То… такие деньги не бросают,
И «кабанчик» будет ждать «забоя»…
Ну, а я сбегу – ищи как ветра
В чистом поле… Ведь бывают сбои
В схемах, что «умнее всех на свете»
(Помню как поддакивал их боссу,
Получал когда на дело деньги:
«Ах, как умно! Ах, прекрасный способ!»…
Зная, что в конце придется бегать).
…«Жирный» вами выращен «кабанчик»,
Но умерьте аппетиты волчьи,
Так как сам он думает иначе,
И попасть на клык совсем не хочет.


Проверщик чужих сетей

– Успокойся! Не стреляй! Не надо!
Ну, зачем же сразу за ружьё?!
Тут у всех своя, рыбачья, правда:
То – твоё; а это вот – моё!
Поделись, папаша! Ну, чего там!
Мы ведь не берём твоих сетей.
Ну, а красной рыбки всем охота…
Да и, слышь, промажешь в темноте.
Понимаю: ты немного выпил.
Понимаю: ты увидел нож.
Только не изменишь ход событий,
Даже если нас кого убьёшь.
Будешь не жилец на этом свете:
Нас же много; ну, а ты – один.
Мы, хоть малолетки, но не дети –
Не успеешь перезарядить.
Всё, папаша, погрозил и хватит –
Можешь убирать своё ружьё.
Выстрелишь – убьём, утопим катер…
Птичка прилетит – глаза склюёт.
Сети забирай, а сёмга – наша!
Так что, старикан, не балаболь…
Эй, не надо! Извини, папаша!
Ой, не надо!! Мы не будем боль…

P.S.
На рыбалке той неразрешённой –
Клоунада: как заходишь в лес –
Каждый встречный в чём-то с капюшоном
И в фуражке… чтоб никто не лез.
Там – фуражки всех возможных видов
(Как сейчас не знаю – было так).
Ну и, без сетей, кого обидеть,
Кто-то приезжал… Любой рыбак,
Если попадал на браконьерстве –
Шум не поднимал… Ему зачем?!.
Лучше выдать половину веса,
Но уйти с сетями без проблем…
Так и жили: кто кого приметит!
Впрочем, всё по-разному и тут:
Кто-то бросит и улов и сети,
А другие с берега пальнут
(Да порой ещё и не промажут!)…
Ну, а кто стрелял и почему –
Сложно разобраться средь фуражек…
Да и… все там помнят про Му-му.


          Охранник

  Я – на вышке. Я – человек.
  Мне к невесте слетать охота.
  Он – под вышкой. Он просто зек
  (В пьяной драке убил кого-то).
  Что связало меня и… с ним?!.
  То, что оба – еще мальчишки.
  И что юность свою сидим
  (Он – под вышкой; а я – на вышке).
  Жаль, гуманен у нас закон!
  Ибо это несправедливо:
  Даже водку имеет он –
  Ну, а я не могу и пива…
  Впрочем, можно исправить всё.
  Только надо смотаться в отпуск.
  И поможет мне он, осёл…
  «Эй, не хочешь ли папироску?
  Если хочешь – иди сюда:
  Сброшу штучку. Мы ж тоже люди…
  На «запретку»? Да ерунда!
  Я ж на вышке – стрелять не буду»…
  Во, полез, потянул мосол.
  Надо выждать – пускай достанет.
  …Пуля ж дура: пальнул – и всё.
  Значит, отпуск уже в кармане.
  Справедливость соблюдена:
  Он убийца – и сам покойник.
  Мне же отпуск должна страна:
  Я ведь спас её сон спокойный,
  Упредив воровской побег
  (Тут, на вышке – моя граница).
  И погибший при этом зек
  Мне ночами не будет сниться.
  Смерть его – передышка мне
  В нашей очень нелегкой службе.
  Кто он?! Много таких парней,
  В двадцать лет никому не нужных.

  …Но вверху не забылось зло.
  И сродни автоматной пуле,
  Про невесту письмо пришло:
  Поманила… и обманула.
  Я ж поверил как тот «осёл»…
  И на вышке, ночной расплатой,
  К подбородку приставил ствол
  Безотказного автомата.


 
Витя – «черный
                следопыт»


           *     *     *     *
                Пружина противотанковой
                мины  не  реагирует  на  вес
                человека.

        Как-то к другу прихожу.
        Глядь, прикручен ловко,
        Артснаряд подвешен –
                Жуть! –
        Над огнем спиртовки:
        Выплавляет тол дружок
        (Смелый парень Витя).
        Знать, запасся хорошо
        Съездив в лес под Питер.
        Витька – «черный
                следопыт»
        С «съехавшею крышей».
        У него весь шкаф забит
        Тем, над чем не дышат.
        Там любой боезапас
        Всех возможных типов:
        Мины, бомбы…
                есть фугас
        На резьбе со скрипом.
        Витька как-то топором
        Вскрыл тому взрыватель
        (А заряда там на дом,
        На панельный хватит).
        Мы на пол сползли тогда.
        Витька ж
                (взгляд невинный)
        Отмахнулся: «Ерунда»,
        И полез на мину.
        Объяснил:
                «Пружина здесь
        Против танков только»…
        Влез – «прыг-прыг» –
                пружина «тресь» –
        Стал заикой Колька.
        Закричал: «Ду-ду-дурак!»,
        Заикаясь звонко.
        Ну, а Витька: «Ах, ты так!»
        И достал «лимонку».
        Резко дернул за кольцо…
        Рядом  взвизгнул кто-то.
        Коридор–подъезд–крыльцо
        Мы промчались с лету.
        Он же пьяный-то – дурной
        (Хоть в огонь, хоть в омут).
        А взорвется – Ой-ей-ей! –
        И не будет дома:
        Сдетонируют фугас,
        Мины и снаряды.
        …Есть один дружок у нас.
        Да живет, жаль, рядом.


           *     *     *     *
                В  стволе  миномета    есть
                штырь,   на   который,   для
                выстрела должна капсюлем
                накалываться мина.

     Как-то притащил Витек
     Трубку миномета.
     Мин-«летучек» приволок
     И еще чего-то.
     Мы стрелять пошли в леса:
     В поезд сели ходко,
     В рюкзачочки побросав
     Мины в кучу с водкой.
     …Выпив, чтоб не мандражить,
     Трубку прикопали.
     И в нее с размаху – «вжик»
     Груз крылатой стали…
     Нет хлопка. И нет бы чтоб
     Вытащить стабильно –
     Развернули трубку – «шлеп» –
     Вывалилась мина.
     Вновь вкопали. Снова – «вжик»
     (Тут уж сверху чутко
     Витька, «опытный мужик»,
     Смотрит в дуло трубки).
     Снова нет хлопка – хоть вой!
     Спорим: «так ли – тем ли».
     И опять – уж не впервой –
     Миной «шлеп» об землю.
     …Подсогнулась трубки ось
     И не била в капсюль.
     «Вжик» – «шлеп»,
                «вжик» – «шлеп»…
                Взорвалось б –
     Кто бы жив остался?..
     А теперь представим так:
     Мчится поезд длинный,
     И тряхнуло вдруг рюкзак
     Где лежали мины…
     Неизвестно пацанам,
     «Следопытским» стаям,
     Что и, кончившись, война
     Иногда стреляет.


           *     *     *     *

       Раз Витюша в Новый год
        Затесался в хоровод.
        Крикнул: «Елочка, зажгись!»
        И взметнул гранату ввысь.
        Сделал страшное лицо.
        Гаркнув, дернул за кольцо…
        Пошутил тогда Витюшка,
        Спрятав в корпусе хлопушку.
        Ну, а мы ж того не знали,
        Чем он спьяну в небо палит.
        И распался хоровод:
        Заспешил домой народ.
        Что за праздник – Е-мое! –
        Если мокрое белье?!


           *     *     *     *

 – Витька, Витька, дай обрез! –
 Прибегаю раз к Витюшке.
 Витька спьяну в шкаф полез,
 Где хранил свои «игрушки».
 У него в шкафу как склад:
 Мины, бомбы и снаряды…
 Слышу грохот, громкий мат –
 Что-то где-то стало падать.
 Артснаряд как поросе…
 Пятачком об пол с размаха.
 Я подумал: «Это все!»
 (Смотришь как в кино,
                без страха:
 Как он медленно летит,
 Как в ковер уткнулся рылом,
 Как крутнулся по пути,
 Как упал… и все застыло)…
 Витька вылез, пыльный, злой.
 И сказав плохое слово,
 Ка-а-ак поддаст снаряд ногой!
 Я и сел – он: «Что такого?!
 Раз обреза не нашел –
 Поищу пойду в подвале».
 …Нет уж, знаешь, корешок,
 Пережив подобный шок,
 Я домой пойду, пожалуй.


               Эпилог

        Раз приехали к Витьку
        Пара дядей в форме серой.
        Витька понял: «Все! Ку-ку!»
        Но, видать, его задело.
        И аж с пеною у рта
        Начал он кричать с порога,
        Что граната, мол, пуста.
        «Дерг» чеку, и…
                тем – под ноги…
        Та была гранатка без
        Содержимого-взрывчатки.
        Только… гость один полез
        Мощный зад
                за пуфик прятать.
        И второй струхнул слегка,
        Потеряв на время силы.
        …Дальше бедного Витька
        Просто долго-долго били.


 
      «Братья наши
                меньшие»


                Гон

          Одно желание в груди,
          Один порыв в азарте бега:
          Догнать комочек впереди,
          Что в страхе мечется по снегу.
          Я пес. Силен, находчив, смел.
          Я для охоты был натаскан.
          Он – заяц. Мечется, пострел…
          Хоть понимает, что напрасно.
          Несусь, восторгом упоен.
          Весь мир в комочке слился белом.
          Собачье счастье – это гон.
          Догнать – мое собачье дело.
          …Но не заметил я гоня,
          Как, пропустив зайчишку мимо,
          Три волка вышли на меня…
          И я узнал, как быть гонимым.
          Вдруг бегством стал азартный гон.
          Хоть я все так же громко лаю,
          Но этот лай похож на стон:
          Я в панике, а сзади – стая.
          …Затих унылый волчий вой.
          Средь лужи крови в снежном поле
           Застыли лапы с головой…
           Изменчива собачья доля.


Подбитый селезень

Счастлив был в полете,
Но… не повезло:
Выстрелил вдруг кто-то
Дробью «под перо».
Боль разящей силы,
В вихре алых брызг,
Крылья подломила
И – я рухнул вниз…
Нет, я не добыча!
Если хочешь жить –
Учит опыт птичий
Падать в камыши.
В камышах я знаю
Как со следа снять,
Чтоб собачья стая
Не нашла меня.
Ведь, как говорится,
Камыши – мой дом.
И… не та я птица
Виснуть под ремнем.
…В утреннем тумане
Отлежусь пока,
А затянет раны –
Снова в облака.
Вновь счастливым буду,
Канув в небеса,
Где нет места людям
И их лютым псам…


        Трофейная лошадь

Хозяин лежит, молодой и кудрявый.
На нем воронье, разгулявшись, пирует…
Трофейная лошадь расстрелянной лавы,
Я тихо скриплю перепревшею сбруей.
…Что ждет меня дальше? Какие дороги?
Кто новый хозяин? Куда он поскачет?..
Натружено ноют усталые ноги.
Четыре подковы. Да жаль – без удачи.


                Сардинка

Я родилась плавать и нырять.
Я – сардинка (люди так зовут)…
Только плохо стало жить в морях:
Жабры жжет разлившийся мазут.
Что-то наверху идет не то,
Под дурным названием «война».
И большие рыбы в сотни тонн,
Что похожи снизу на китов,
Мертвыми спускаются до дна.
Утопая, мечут как икру
Синих захлебнувшихся людей.
Те по-жабьи плавают вокруг
И руками водят по воде.
Водят, но не могут утонуть,
Ибо, посылая волны-смерть,
Бухают разрывы в глубину,
Чтобы все всплывало брюхом вверх.
…Нет, пора уйти из гиблых мест,
Где идет проклятая война,
Где людей и краб давно не ест…
Решено, уходим норд-норд-вест:
Там, у льдов, покой и тишина.


          Рыбка

В банке, снизу стекла –
Аккуратная щель.
И – вода утекла
(В смысле: во-о-обще!).
Чуть осталось у дна,
Где осадок нечист,
Но там вся глубина –
Только жабры смочить…
Проклинала не раз
Эту банку свою:
Стенок мутную грязь
(Тех, что плыть не дают);
Мир, что будто экран
Спит вокруг этих стен;
Корм, что сверху мне дан
Вольной жизни взамен…
Но исчезла вода.
И вдруг стала мечтой
Длинных дней череда
Да тоска жизни той.
Даже банки тупик
В мутной грязи стекла
Стал огромен, велик!
Так красив – тишь да гладь! –
Что не хватит всех слов
В недрах рыбьей души!..
Ох! Пусть смерти улов
Заберет себе жизнь!
Чтобы жабры опять
Были полны воды!
Чтоб не жить-выживать,
Не ловить каждый «дых»!
…Во! Хозяин бежит,
Поправляя трусы!..
Да не тряпкой «вжик-вжик»,
А меня выноси!
Что же вы за народ,
За такой, за людской!
Да не стой, обормот,
Как баран над рекой!
В твоих банках сидит
Много что ли нас, рыб?!
Строишь умненький вид,
А вот сам бы так влип!
Дай воды!!. Хоть стакан!!
Лишь бы в ней – кислород!..
О, схватил! Булькнул кран…
Дрянь-вода, но… сойдет!
…Снова в банке. Тоска!
Снова дней череда.
Но… я помню стакан –
Лучше здесь, чем туда…
Относительна ли
Тут и там моя грусть?..
Да! Меня отнесли –
Я не так отношусь.
Ведь стакана кошмар
После вязкого дна
Мне казался как дар!..
А тут – банка дана.
Есть где плыть, чем дышать.
Есть еда – хлорки нет.
И – смирилась душа,
Помня жуть больших бед.
И довольна лишь тем,
Что меня не сожрут.
А просторы?.. Зачем?!
Мне неплохо и тут…


      Слон Ганнибала

Нас за горы ведут для войны.
И идем изводимые дрожью.
Ибо мы – боевые слоны…
Только холод альпийской страны
Пострашнее ее бездорожий!
Нас ведут, чтоб я местных топтал.
И бреду я, ознобом измучен.
Рядом люди, что носят металл…
Интересно, а чем Ганнибал
Заманил их на горные кручи?
Впрочем, мне их проблем не понять.
Да и мне их нисколько не жалко –
Я хочу, чтоб не гнали меня
В стылом свете морозного дня…
Но, увы, у погонщика – палка.
С этой палкой мне надо дружить,
Ибо я по-людски не умею:
Это те, чтоб отдать свою жизнь,
Могут просто мечи положить
И склонить покаянную шею.
Это люди. А я не могу.
Я хоть грозный, но все ж трусоватый.
Потому утопая в снегу,
И иду, пробивая пургу…
Палка мне – как приказ для солдата.
Дело в том, что однажды свиней,
Насмолив, подожгли египтяне
И, визжащих, с огнём на спине,
Перед строем пустили ко мне…
То, что я испугался – не странно!
Побежал по солдатам назад
От огня и ужасного визга…
Ох, погонщик меня наказал,
Объясняя смысл слова «нельзя»
Этой палкой… меж ног, сзади, снизу!
Потому-то сквозь холод и снег
Я покорно и топаю ныне,
Что… я многих на землю поверг,
Но сидящий на мне человек
С этой палкой ужасной всесилен!
…Но однажды взбунтуюсь и я –
Он увидит, что хобот мой поднят
И не сможет охват мой разъять –
Завизжит как тогда та свинья!..
Но… потом!.. не сейчас!.. не сегодня!
Ибо всё же боюсь одного:
Завизжит он свиньёю той вражьей –
Испугаюсь я визга его
И не выйдет тогда ничего…
А меня очень больно накажут!..


           Тираннозавр-рекс
(Самый крупный хищный динозавр)

Ох, подавился этим толстобрюхим!
Застряли в горле сразу два ребра!
И проглотить – никак. Засели глухо.
Ну надо же! Пожадничал, дурак!
Учила в детстве мать: «Кусай поменьше!
Иначе проглотить не хватит сил».
А я-то думал: «Взрослые все брешут,
Лишь бы самим побольше откусить».
Болван!! Тупой как эти бронтозавры,
Мозгов в которых ни глоточка нет.
Как тот глупец, что съеден был на завтрак.
И тот, чьи ребра портят мне обед.
Ох, плохо дело! Игуанодоны,
Вон, с мордами хитрющими стоят.
Ждут, видно, чтоб я стал совсем зеленым…
Они еще безмозглее, чем я:
Ведь я зеленый даже без удушья!..
О! Появился первый кайнозавр.
Мою добычу, видно, хочет скушать.
А может… и меня?!. А ну назад!!
Я царь всех динозавров! Слышишь, мелочь?!
Жаль, ребра в горле не дают дышать!
А то бы показал тут разным смелым
Как… в пасть их динозавровую мать!
И их самих – за их мамашей следом!..
Но в пасти – кость! Увы, туда нельзя.
А значит, ни тупым не дообедать,
Ни этих жаднождущих наказать!
…Десятки миллионов лет летели,
И вот, в слоях эпохи меловой,
Ученый раскопал окаменелость:
Два динозавра – жертва и… тупой.
Трагедия прошла сквозь тьму веков,
Как два ребра у шейных позвонков.


           Цепной пес

Хозяин ходит, щурится как кот…
Ему-то хорошо, а я привязан.
Но если он мне в зубы попадет,
То вот уж покатается по грязи!
Уж мне настолько белый свет немил,
Что лаю на шаги и голоса я.
А он мне поводок укоротил…
Скотина он!.. Достану – покусаю!


        Клопиха
                «Клопы пахнут коньяком…»
                Житейское замечание

Полз домой дружочек мой
И нашел диван с едой.
Пригласить хотел меня,
Только… коньячком вонял.
Я и взъелась: «Уходи!
Ешь свою еду один!»
…И полез ведь… Вот балда!
Днем же давит нас еда!


   Бык на корриде

Он дразнил меня мулетой,
Обзывался, дрыгал ножкой…
Не люблю я дело это
И – помял его немножко.
Пусть покорчится-постонет,
Раз не знал, что я – дальтоник.


                Ящер

– Жизнь динозавра в допотопном мире
Спокойненько, привычненько течет.
Вот только… сын. Позорит, простофиля,
И весь наш род, и Юрский период!
Вчера с ним завалили кучу мяса –
Собрались есть, а этот обалдуй
Снять шкуру острым камнем попытался…
Во, полудурок! Есть еда – так жуй!!
Или на днях… кружился птеродактиль
Над нами – мой оболтус палку взял –
Пичуга не успела даже крякнуть.
Но… что там есть-то?! Он, во-первых, мал.
А во-вторых, упал-то прямо в море.
Мой – на бревно. Гляжу – уже плывет…
Чуть не утоп.
                …Эх, не сынок, а горе!
Позор на весь наш Юрский период!

…Где заправляет всем такой вот ящер –
Там вечно будет день позавчерашний…



      Послесловие

Последний кончился сюжет
В Театре Одного Актера.
Все! Занавес! Притушен свет…
Устало сел на стул поэт,
Сгреб в кучу сыгранные роли
И разложил, как захотел,
Совсем в другом порядке, маски:
Направо – жизнь; налево – те,
Где есть хотя б неправды тень;
А в центр – фантазии и сказки.
И удивился разложив,
Что вымысла – процентов десять.
А основная часть – та жизнь,
Что чистоту и грязь души
В характер и поступки месит.
…Молчит поэт. Он все сказал.
День жизни прожит не напрасно.
Но вдруг вскочил – рванулся в зал,
Чтоб в чьи-то там взглянуть глаза
И… создавать другие маски.

                1993 – 2004
 
       От автора

Здесь половина книги… Жизнь
Учила так, что стал умнее
И понял: «маску» предложив,
Я в роль пихаю вместе с нею.
Зомбирует любая роль
И может принципы разрушить
(Причём, помимо наших воль,
Изгадить ум, испачкать душу).
А посему, всех подлецов
Я спрятал вновь в свои тетрадки,
Чтобы читателя лицо
Не прикипело к маске гадкой
(Хотя всем сволочам финал
В моих стихах был однозначным –
Их исключительно карал,
Но… лучше я их просто спрячу)…
Конечно, книга поскучней
В таком вот виде обновлённом,
Зато нет лишней грязи в ней
И нарушения канонов.               
А главное, почти что нет
Того, что для души противно.
…Писалась книга много лет,
И вот… осталась половина.

                2008
 

Оглавление


Вступление
Люди
Думы следователя
Водолаз
Спасатель
Сорок первый
Бортстрелок из «ИЛ-4»
Сапёр
На «нейтралке»
Пехотинец
Подводник
Необстрелок Первой Мировой
«Он немного не добежал…»
Душа солдата
«Я цел! И, главное, живой!..»
«Гор отроги глядят в прицел…»
Попался!
«Скачет прямо по полю?!. Что ж…»
Ветеран
«В горах зажали духов – вдруг приказ…»
«Мы тогда потеряли двоих…»
Чернобылец
Таксист (1991 год)
Шофер
Трюмный
Дальнобойщик
История в лицах
ЧОН-овец
Врач 1917-го года
Узник: ода начальничку
Наёмник
Один из вожаков восстания
Старик (1242 год)
Рукопашка
Не доехал
В «СМЕРШе»
Румын
Узник концлагеря (апрель 1945)
Крестоносец
Раб
Наследники трона
Испанский матрос
Беженец (1918 год)
Люмпен 1917-го
Люмпен 1937-го
Белоэмигрант
«Полит»
«Автоматчик» (1947 год)
Советский гражданин 1953-го года
В дороге
Рассказ бабы Мани
Плач по Степану
Пожилой «недоросль»
Сказ о Зенитчике
Ярославская старушка
«Сборная солянка»
Консервная банка
Пуля
Писатель
Вопрос трагически погибшего
Старый грешник
Перекур
Бизнесмен
Старый пьяница. Из цикла «Неудачники»
Всё промотавший. Из цикла «Неудачники»
«Откинувшийся». Из цикла «Неудачники»
Песчинка
Газовая гангрена
Болид
«Птица счастья»
Встречающая
Неосторожный солдат
Самоубийца
Разбойничек
Вернувшийся
Умирающий
Солдатский череп
Биоробот 2032-го года
Шок
КАФЕйный конфликт
Приезд супруги
Звонок из Эмиратов
Забор
Газонокосильщица
Нелюди
Аферист
Ухарь
Бабник
В чужой игре
Проверщик чужих сетей
Охранник
Витя – «черный следопыт»
«Как-то к другу прихожу…»
«Как-то притащил Витек…»
«Раз Витюша в Новый год…»
«Витька, Витька, дай обрез…»
Эпилог «Вити – «чёрного следопыта»
«Братья наши меньшие»
Гон
Подбитый селезень
Трофейная лошадь
Сардинка
Рыбка
Слон Ганнибала
Тираннозавр-рекс
Цепной пес
Клопиха
Бык на корриде
Ящер
Послесловие
От автора