В старом парке

В старом парке развесила осень
Полыханье кленовых знамен.
Милый август под номером восемь
Проиграл и отвесил поклон.

Паутиной повязаны ветви,
Луч играет на струнах аллей,
Благолепие бабьего лета
Подчеркнул острый клин журавлей.

Все застыло в немом ожидании.
Груз предчувствия давит слегка.
Скоро инеем станет дыхание,
И грядой поползут облака.

       11
Завернувшись в накидку заранее,
На скамейке сидела она.
«Я хочу подарить Вам Евангелие».
«Нет, - ответила, - чушь не нужна».

Посмотрела бочком, подозрительно,
На багряном застыл силуэт.
Обреченно-неутешительно
Грустной каплей повис тот ответ.

И пошла, опираясь на палочку.
Поднялась на четвертый этаж.
Примостила накидку за арочку –
Раритет небольших распродаж.

В темной комнате пахло диванами.
На трельяже футляр для очков.
Статуэтки, флакончик с румянами,
И сухие букеты цветов.

А в альбоме почетные грамоты,
Телеграммы, обрывки газет.
В целом мире до этого прошлого,
До нее никому дела нет.

       111
Одиночество бьется за стеклами.
В неизвестности тонко жужжит,
И не знает душа одинокая,
Кто дыханьем её дорожит.

Шепчут губы из детства привычное:
«Сталин наш справедлив был и строг».
Не умеют сказать необычное:
«Милосердный, спаси меня, Бог».

Над огнями вечернего города
Будет долго сидеть у окна.
О блокаде и приступах голода
Знает лишь занавеска одна.

Мысли тянутся к старому парку.
Эта встреча, отказ и уход.
В одиноком, болезненно-жалком
Сердце что-то произойдет.

Встанет рано, не глядя, причешется.
Сложит в сумочку старый альбом.
Торопливо в накидку оденется.
Разминется с соседским котом.

Ночь уходит с проспектов вразвалочку,
Звон заутренний колоколов,
И она, опираясь на палочку,
Поспешит на малиновый зов.