Не слишком старая сказка

Когда-то не очень давно, в месте не слишком отдаленном существовало существо. Оно было невысоким и толстым, а еще упругим, и передвигалось оно на тоненьких ножках, при этом раскачивая из стороны в сторону тоненькими ручками. Существо было волосатым, разговаривало существо очень низким и хриплым голосом, и было оно снаружи милым. А внутри существо даже не подозревало, что оно милое.
Жило существо под огромным валуном в уютной пещере. Кушало существо обыкновенно доверчивых сусликов, но было не прочь закусить и человечинкой. Надо сказать, что существо искренне считало, что оно злое, и что оно наводит на всех встречных дикий ужас. Поэтому существо очень расстраивалось, когда обитатели леса беззаботно гуляли прямо перед его носом, не обнаруживая при этом никакого страха. А люди, которые иногда приходили гулять в лес, похоже, даже не замечали существа, которое подстерегало их за деревьями и выскакивало на середину тропинки, когда они приближались.
Люди продолжали шагать, смеяться между собой и никакого смятения в их глазах вовсе не было. Даже суслики, которых оно постоянно ловило, так и не приучились бояться его. Существо чрезвычайно огорчалось по этому поводу и отправлялось в свою пещеру под валуном жалеть себя.


Наша история начинается как раз в один из таких моментов, когда существо после очередной неудачной попытки ввести в трепет обитателей леса пришло домой, поставило на огонь чайник, улеглось на кровать и принялось старательно жалеть себя. Пока существо усердно жалело себя, на очаге завывал чайник, который, по-видимому, и не собирался проникаться к существу состраданием, отчего печаль существа становилась еще глубже и намного печальнее. Наверное, не стоит приводить здесь его трагический монолог, потому что такие монологи вызывают у читателей насморк и слезовыделение, а когда выделяются слезы, читать не очень-то удобно. Во время монолога существо иногда вставало и драматично откусывало кусочек человеческой руки, которые в копченом виде хранились у него на антресоли.
Когда монолог завершился, существо для виду еще немножко повалялось на кровати в терзаниях и мучениях, а затем отправилось снимать с огня чайник, который уже почти выкипел, наполнив всю пещеру раскаленным паром. К сожалению, форточки в пещере не было, а был только дымоход; а поскольку дымоход и был единственным выходом их пещеры, он был снабжен дверью; дверь, как вы знаете, оставлять открытой не следует – в лесу бродят люди и другие подозрительные создания, поэтому пар и не мог найти выхода. Не спрашивайте, как же тогда проветривалось помещение - вы же знаете, какие в наше время проектировщики, да и история вообще не об этом.
Чаю существу уже совершенно не хотелось, да и, откровенно говоря, в пещере дышать было трудновато, поэтому существо решило немного погулять перед сном, чтобы “избавиться от негативных мыслей” - существо немножко читало про самовнушение и кое-что о пользе позитивизма, и полагало, что предаваться положительным эмоциям лучше всего на свежем воздухе.
Лес был обмотан в высыхающие сумерки, было тихо и славно. Воздух с экстрактом лечебных трав и хвои благоприятно действовал на растревоженную душу существа. Существо шло не по тропинке, чтобы случайно не встретить кого-нибудь запоздавшего. Как и все страдающие, оно не хотело никого видеть.
Лес становился темнее и темнее, пока совсем не выцвел, но у существа было ночное зрение, так что это нисколько не помешало ему наслаждаться прогулкой без всяких спотыканий и нечаянных наталкиваний.
Лес, в котором жило существо был преимущественно сосновый, поэтому никаких дремучих чащ и непроходимых дебрей в нем не было - днем было светло и радостно, а ночью хорошо видно луну. Хищники в лесу не обитали, охотники тоже не забредали, поэтому все звери были вежливы, предупредительны и полагали, что находятся в полной безопасности. (По сути, так оно и было, если не принимать в расчет наше знакомое существо. Впрочем, оно большую часть времени обыкновенно предавалось жалости к самому себе, и даже не думало нападать на соседей).
Итак, существо неслышно ступало по опавшей хвое и отпихивало от себя плохие мысли. Мысли отчаянно цеплялись за его шерсть, и даже негромко верещали. Существо хватало мысли за шкирку, отшвыривая их сначала по одной, потом уже горстями и охапками, пока, в конце концов, не обнаружило у себя в голове лишь счастливую пустоту. Однако такое положение дел существо только порадовало - без горестных мыслей оно же не могло унывать.
Было спокойно и темно, легкий ветерок почесывал сосновые бока. Существо все брело поперек тропинок со счастливой пустотой в голове и ничего другого не происходило. Ведь, когда бродишь по тихому ночному лесу, с тобой никогда не произойдет ничего необычного – такое бывает только в сказках. А история наша - никакая не сказочная, ну может только самую чуточку. Впрочем, странности и необычности случаются не только в сказках, даже несмотря на то, что рабочий день давно закончился. Некоторые считают, что чудеса – это заранее задуманные розыгрыши, кажущиеся чудом только простаку. А на самом деле чудеса – это когда ты пришел туда, куда не надо, и застал то, что не следовало, но при этом на тебя никто не обижается.
“Наверное, странно встретить ночью посреди леса мальчика в длинной фиолетовой мантии”. – Подумало существо, когда внезапно столкнулось нос к носу с мальчиком в длинной фиолетовой мантии. Мальчик был повыше существа, не такой толстый и волосатый и с большими улыбающимися глазами. Мальчик внимательно посмотрел на существо, а затем моргнул. Затем он еще раз моргнул. А после того, как он моргнул еще четыре раза, он сказал:
- Да.
Существо тоже несколько раз моргнуло и ответило:
- Именно.
Ветер притих, показалась луна.
- Ты тоже так думаешь? – обрадовался мальчик и улыбнулся. – Вот здорово. – Спокойно добавил он после некоторого молчания.
Существо кивнуло, а потом еще пару раз моргнуло.
- Хотя, если посмотреть с другой стороны, то я совсем с тобой не согласен. – Заметил мальчик немного озабоченно. Существо хлопнуло глазами. Счастливая пустота у него в голове начала заполняться разнообразными мыслями.
- Тогда я тебя съем. – Сообщило существо.
- Зачем? – почти равнодушно осведомился мальчик. Существо не нашло, что ответить и почесало себе пузо.
- Не знаю. – Cказало существо. Помолчав немного, оно предположило: – Может, потому что у тебя мантия красивая?
- В темноте она не такая красивая, как днем - днем она еще и блестит. Но все равно спасибо. – Мальчик глубоко и задумчиво вдохнул полную грудь воздуха, и стал медленно и сосредоточенно его выпускать. Когда воздух кончился, мальчик спросил:
- А как тебя зовут?
Существо недоуменно пожало плечами.
- Я не знаю.
Мальчик понимающе кивнул. Существо посмотрело на него, чуть-чуть наклонив голову набок.
- А меня зовут Готфрид. Я – мудрец.
Существо наклонило голову на другой бок.
- Я думал, мудрецы с бородой. И старые.
- Мудрецы же не рождаются бородатыми стариками. Когда-то же им нужно быть мальчиками. – Готфрид расправил рукава мантии так, что они стали свисать почти до земли. – А теперь я немножко похож на волшебника. – И он рассмеялся тихим звонким смехом.


- У тебя очень уютная пещера. – Сказал Готфрид, когда они с существом пили чай в пещере под валуном. – Только дым от очага слишком уж ест глаза.
- Когда в пещере много дыма, я выхожу погулять. – Сказало существо.
- А к тому времени, когда ты возвращаешься, дым уже выветривается?
- Нет. Но я ведь подышал свежим воздухом, разве этого не достаточно?
Мальчик задумчиво раскачивал своим длинным рукавом.
- В твоей пещере нет окна? Может это и к лучшему. Порой столько времени уходит на то, чтобы глядеть в окно.
- Зато у меня есть дверь. – Сказало существо. Они еще немножко посидели и помолчали. Внезапно Готфрид рассмеялся и сказал:
- А было бы забавно, если бы в твоей двери была форточка?


- Мне очень нравится твое зеркало. - Сказал Готфрид позже. – Оно прозрачное. На него сзади забыли нанести слой амальгамы, но эта оплошность получилась очень занятной.
Он подошел к стене, на которой висело прозрачное зеркало в круглой деревянной раме. В зеркале ничего не отражалось, а была видна только стена.
- Если уметь, в этом зеркале можно разглядеть в себе многое, - улыбнувшись, сказал Готфрид, - А если не уметь, то будет видна только стена. А что видишь ты в этом зеркале? – Обратился мальчик к существу.
- Обычно я вижу раму. – Ответило существо, выливая остатки заварки в свою чашку.


- Мне уже, пожалуй, пора. – Сказал Готфрид, когда они выпили уже по четыре чашки чаю. - Я был очень рад с тобой познакомиться. – Сказал он, уже вставая из-за стола.
- Постой, - спохватился он, - Если у тебя нет имени, как же я смогу с тобой попрощаться, а в дальнейшем снова поздороваться?
- Можешь называть меня “Эй, ты!”, если хочешь. – Несколько угрюмо произнесло существо.
- Нет, это не годится. Нужно, чтобы у тебя было имя. Это понадобится для того, чтобы адресовать тебе письма и оставлять записки, в которых говорится, что я ушел навсегда.
- Так какое же тебе имя выбрать? – размышлял вслух Готфрид, расправляя мантию, которая все время путалась в ногах.
- Может быть, я все-таки выберу себе имя сам? – Как-то не слишком уверенно пробормотало существо.
- Даже люди никогда не выбирают себе имена сами, а уж странные создания и подавно.
- А кто же тогда придумывает им имена? – спросило существо.
- Обычно это делают родители или строгие женщины под названием “воспитатель”, которые очень редко гладят детей. А сами себе имена придумывают только самозванцы и ставшие жертвой паутины. Может быть, ты самозванец? – без улыбки спросил мальчик.
- Нет. – Подумав, ответило существо. – Но, возможно, я жертва паутины.
- Ох, ты меня не понял. – Вздохнул Готфрид. – Вот что значит – не иметь имени.
Они еще немного помолчали.
- Может, я возьму себе имя Гулль?
- У Гулля должен быть большой нос.
- Разве у меня не большой нос? – Существо попыталось обоими глазами рассмотреть свой нос.
- У тебя недостаточно большой нос. – Почти раздраженно произнес мальчик. - Вот видишь, тебе нельзя самому выбирать себе имя. Это приводит к косоглазию.
Еще немного подумав, Готфрид сказал:
- Остановимся на двух именах: Пепр и Мунюг. Какое из них тебе больше нравится?
- Честно говоря, они оба мне совсем не нравятся, - призналось существо, - это какие-то бесчеловеческие имена.
- А тебе хочется, чтобы у тебя было человеческое имя? – приподнял брови Готфрид. – Но ведь ты не человек. И потом, - добавил он, приглушив голос, - разве тебе хочется быть какой-нибудь Карлой-Фридерикой?
Существо, которому вовсе не хотелось быть Карлой-Фридерикой, согласилось:
- Да, я не человек.
Существо немножко устало прилегло на кровать и стало потихоньку себя жалеть. Готфрид стоял и смотрел на него своими большими улыбающимися глазами.
- А почему тебя назвали Готфрид? – неожиданно спросило существо, продолжая лежать на кровати и втихомолку жалеть себя.
- Так принято называть всех обыкновенных мальчиков. – Ответил Готфрид. – Когда я родился, никто ведь не подозревал, что я – мудрец.
Тогда бы меня, наверное, назвали Иммануилом или Гарри, и в этом случае мне пришлось бы брать какую-нибудь неприличную фамилию.
Существо молчало и продолжало жалеть себя, а Готфрид по-прежнему стоял и смотрел на него своими большими улыбающимися глазами.
- Кажется, я придумал тебе имя. – Сказал мальчик. - Привет, Крампл-Крамб.
Существо на минутку перестало себя жалеть.
- Ты не предупреждал, что меня будут комкать. – Сказало оно.
- А тебя никто и не будет комкать*, – серьезно произнес Готфрид. – Ты просто будешь падать духом. И вообще не стоит придавать именам такое большое значение. Они нужны только для того, чтобы адресовать письма и драматичные прощальные записки. Ну, и впоследствии, чтобы не путать могилы.
Существо встало с кровати и походило из стороны в сторону, примеряя новое имя. Имя было круглым и каким-то спотыкательнымым. Впрочем, как бы там ни было, это намного лучше, чем Карла-Фридерика.
- Теперь, когда у тебя есть имя, - Готфрид уже собирался уходить и, теперь закатывал рукава, чтобы выбраться по дымоходу на поверхность, - я могу сказать тебе: ”Пока, Крампл-Крамб” и добавить: ”Думаю, мы увидимся на следующей неделе”. А потом я буду уже просто обязан воскликнуть: ”Ой, чуть не забыл!” и сказать что-нибудь глупое про кузена Арни, или про тетушку Рони и ее сорванцов.
- Кто это такие? – недоумевая, спросило существо.
- Это всего лишь имена. – Готфрид махнул рукой, и рукав опять скатился почти до пола. – А ты же знаешь, что имена почти никогда ничего не значат.


Как-то в один из тех скучных дней, что посреди недели, Крампл-Крамб взялся коптить свежеоторванные человеческие руки – ведь скоро должна была настать осень. Осенью до копчения рук руки не доходят - дел полно, а, как известно, после осени приходит зима; зимой люди по лесу почти не ходят, а суслики впадают в спячку, и, чтобы их съесть, нужно сначала их найти и разбудить.
Итак, Крампл-Крамб развел очаг, натянул над ним веревочку и прицепил к ней прищепками семь рук. А после этого ему вдруг сразу стало нечего делать, так как руки коптились уже сами, не нуждаясь ни в какой посторонней помощи. Крампл-Крамб, чтобы чем-то занять время, прилег на кровать и попытался пожалеть себя. Но сегодня он явно был не в форме. Тогда Крампл-Крамб взял с полки книгу с малоизвестными стихами одного малоизвестного поэта и сел в кресло. Поэт искренне верил, что пишет гениальные стихи, поэтому Крампл-Крамб тоже решил в это поверить. Когда он дошел до самого малоизвестного стихотворения, он захлопнул книгу и
пошел следить за процессом копчения.




_________________________________
*Крампл-Крамб (Crumple-Crumb) – Имя допускает игру слов. Crumb – кусочек хлеба. Crumple – 1) скомканный, 2) упавший духом.
Первая пара рук прокоптилась из рук вон плохо. На одной из них не было пальца, потому что они принадлежали какому-то молодому актеру, которому откусили палец на съемках. Вторая пара рук с обгрызенными ногтями принадлежала девочке, которую мама не пускала в лес, мотивируя это тем, что ее утащит серый волк. У третьей пары рук были красивые накладные ногти, два из которых отвалились, и очень длинная линия жизни. А последняя рука, которая прокоптилась лучше всех, принадлежала однорукому пианисту, который, впрочем, так и не играл концерт Равеля, поскольку у него была правая рука.
В тот момент, когда, Крампл-Крамбу стало совсем скучно, в двери, что была в дымоходе, открылась форточка, и в нее заглянул мальчик.
- Привет, Крампл-Крамб. – Сказал мальчик.
- Привет, Готфрид, - ответил Крампл-Крамб, - ты очень вовремя зашел.
Когда Готфрид спустился в пещеру, первое, что попалось ему на глаза, это очаг, над которым коптилось семь оторванных человеческих рук - зрелище не слишком аппетитное.
Готфрид подошел к очагу и с интересом оглядел покачивающиеся на веревочке ладони.
- Это человеческие руки? – Спросил он.
- Да, - кивнул Крампл-Крамб, и заботливо кинул обратно в огонь выпавший уголек.
- Ты каннибал? В книгах написано, что быть каннибалом нехорошо.
- Кто такие каннибалы?
Готфрид еще раз взглянул на руки и сказал:
- В книгах написано, что это люди, которые едят других людей.
- Но я же не человек. – Сказал Крампл-Крамб.

 
- Ты, похоже, любишь абстрактную поэзию? – Спросил Готфрид, снимая с полки книгу, которую Крампл-Крамб читал до того, как он пришел.
- Какую поэзию? – спросил Крампл-Крамб, хотя приблизительно понимал, что он имеет в виду.
- Это когда есть улыбки, но нет котов. И когда негры в странных положениях.
- Про негров здесь ничего не написано.
- Ты еще не дочитал до конца. – Готфрид поставил книгу на место. – Здесь в конце негры в очень странных положениях. Кстати, не негры, а афроамериканцы.


- А почему ты не носишь шляпы? – Спросил Готфрид, рассматривая содержимое гардероба.
- Когда на голове шляпа, очень трудно чесать затылок. – Ответил Крампл-Крамб.
- А я не люблю носить шляпы, поскольку ветер имеет привычку срывать их с головы и опускать в лужу. – Готфрид захлопнул дверцы гардероба, поскольку в нем висели только девятнадцать пар рваных перчаток.
- А у тебя случайно нет волшебной шляпы? – поинтересовался Крампл-Крамб.
- Я же не волшебник, – улыбнулся мальчик, - я мудрец. Мудрецам не полагается колдовать, хотя, я думаю, они бы смогли – он же мудрые. А почему в твоем гардеробе нет галстука?
- Я же не человек, - отозвался Крампл-Крамб, - а странным существам не полагается носить галстуки. И потом, от галстуков чешется шея.


Они присели за стол, и Крампл-Крамб из вежливости предложил Готфриду копченую руку, хотя знал, что тот откажется – прошлогодняя партия рук получилась на редкость жесткой. А руки, которые висели над очагом, уже начали покрываться коричневой корочкой.
- Почему ты убиваешь людей и потом их ешь? – Спросил Готфрид, глядя, как дым от углей обволакивает съежившиеся ладони.
- Потому, что я – злой. – Ответил Крампл-Крамб, откусывая у руки мизинец.
- Разве ты злой? Все в лесу говорят, что ты самый добрый из странных существ, которых только они видели.
- Да нет же, я злой. - Крампл-Крамб откусил безымянный палец.
- Не беспокойся, добрым быть тоже не плохо. Ты милый, с тобой здороваются суслики и тебя иногда приглашают на Говорить-Показывать, где умиляются толстые женщины в возрасте.
- Я злой. – Упрямо твердил Крампл-Крамб, откусывая большой палец.
- Представь, как удобно, - как ни в чем ни бывало продолжал Готфрид, - суслики жмут тебе руку с широкой улыбкой, а ты в этот момент их поглощаешь. Сколько положительных эмоций, и такая экономия мышечной энергии!
- Я злой. – Повторил Крампл-Крамб, уже не так уверенно. В этот раз очередной палец остался на месте.
- Ты добрый, и быть тебе добрым на веки вечные.
- Это совсем даже не справедливо! – с волнением воскликнул Крампл-Крамб, чего за ним раньше не водилось. – Я злой, уверяю, я очень злой. Я кошмарен и ужасающ.
- К тебе давно привыкли как к крайне доброму существу. Стереотипы сломать очень сложно. Если ты скажешь, что ты злой, все улыбнуться (“ах-какое-замечательное-у-вас-чувство-юмора”), и пригласят зайти в субботу на чашечку чая. – Терпеливо произнес Готфрид, совсем как доктор, который говорит больной раком маленькой девочке, что она будет жить долго и счастливо.
- Если нужно, я расклею объявления и плакаты. Если нужно, я буду говорить каждому встречному, что я злой.
- Тебе никто не поверит.
- А что, если я буду совершать гадости, подлости? – С надеждой спросил Крампл-Крамб. - Если понадобится, то дело дойдет и до мерзостей!
- Тебе это простят, так что можешь даже не стараться. Ты же знаешь, что, сколько бы ты не ел сусликов, они все равно будут с тобой здороваться.
Крампл-Крамб уныло смотрел на недоеденную руку.
- Не стоит отчаиваться, - сказал Готфрид, - ведь можно пользоваться доверием окружающих с большой выгодой для себя. Ведь, если б тебя боялись, ты остался бы голодным. Очаровательный убийца - прямо-таки литературный образ.
- Выходит, можно и не быть злым? – задумался Крампл-Крамб, откусывая указательный палец на недоеденной руке. Теперь на руке остался только средний палец.
- В книгах злые люди обычно терпят поражение, - глаза Готфрида улыбались, - а добрые люди торжествуют и едят жареного поросенка, хотя добились победы с помощью целого арсенала гнусностей.
- Но я же не человек. – Сказал Крампл-Крамб, откусывая последний палец. Затем он встал, подошел к Готфриду и одним быстрым движением челюстей порвал ему горло. Пока тело мальчика сползало на пол, Крампл-Крамб снял с очага прокоптившиеся ладони. Он раздул угли и подбавил в костер дров. Посмотрев напоследок в по-прежнему улыбающиеся глаза Готфрида, он перекусил мальчику запястья, забросил кровоточащие руки на антресоль и положил тело в огонь. Пещеру наполнил удушающий запах. Помыв посуду и убрав кровавые пятна, Крампл-Крамб вздохнул и улегся на кровать жалеть себя.





И.Тарасов Февраль 2007г.