Колокол

Колокол упал, не ойкнув, мужественно приняв на своё сильное медное тело удар этого мира, любящей его и такой всегда доверчивой к нему земли. Лизнув шершавым языком её умытые печальным дождём щёки, колокол вздохнул, и оглянувшись ещё раз на сгрудившихся вокруг людей, на лики дерев, на солнечный круг в вышине, отошёл в лучший мир. Там ждала его мама. Он не видел её так долго, что с большим трудом вспомнил – вначале руки, ласковое их прикосновение, затем в сердце зазвучал её голос, он пел колыбельную, и лишь потом – ясное, в седине облаков, лицо………


Когда Иван спускался с колокольни – взглянул вниз, и увидев кучку людей, опутавших паутиной своих утомлённых помыслов тело Колокола и тащивших его со двора, - он пошатнулся. – Лёгкая сила приподняла его над узкой опорой, рука взмахнула полукругом и покачалась…. И показалось, что вот-вот ненужные на секунду ноги уйдут, унесут его в полёт…. Но, изогнувшись, Иван снова приник к тёплой стене колокольни - "Слава Богу! – не улетел…" – мелькнула мысль , и тут же подумалось вослед - "Господи, что за ересь лезет в голову, ведь Бога же…. В совете то ведь сказывали…. что и нет, - а в мысли вот впутывается…словно и есть….." Слез Иван благополучно на грешную землю, чтобы продолжить жизненный путь в труде тяжком и прожил до старости. Никому не известно, кто в ту секунду вернул его к жизни. Может это был противник, не желая упустить добычу из-за мучительной и искупительной кончины, а намереваясь наверняка после опустошённой жизни поработить грешника. А может это был Бог – понимая, что мучения могут оказаться непосильными слабому сердцу, и предвидя в течение будущего жизненного пути для души Ивановой шанс встретится с самоотверженной душой того, кто сможет пробудить его огнём своей непринятой, отталкиваемой, осмеянной, ненужной и может быть даже незамеченной любви….!


Для Колокола началось ОЖИДАНИЕ….


Монашек был или казался молод, - в избе, согретой, умытой и освещённой лишь языками печного огня, этого не особенно разберёшь… Но голос его был тих, стан и запястья, и ладони – тонки, а взгляд чуть ли не жалок, и я решил, что возраст его скорее несопоставим с морщинами и сединой, и каким-то старческим, умудрённым долгими многолетними страданиями кашлем, что это от болезни, а ровесник он мой и по телу и по душевному состоянию – хоть и было мне тогда уже за 30, ощущал я себя всё же ещё юношей….
Голос его наполнялся силой и, показавшимся мне фанатичным, вдохновением, лишь когда он говорил о предстоящей и скорой своей (по его чувству) кончине, о милости Бога, ниспославшего ему болезни… О себе он не хотел говорить, но отчего-то вдруг рассказал вот какую подробность, и теперь я понимаю – неспроста.
"Я ведь уже был там, на том свете, да вот незнамо зачем, Божьим произволением живу до сих пор…. Когда меня, в миру ещё в шахту недоброжелатели мои уронили – то это было, так понимаю теперь, искупление…. А вот когда я летел вниз узкой штольней и руки-ноги мои сами за всё что ни попадя цеплялись, и отталкиваясь от стен гасили скорость полёта, и в самом конце когда, изогнувшись, моё тело бросилось горизонтально – и лежу я ЖИВОЙ, и во мне звон неимоверной красоты разлёгся….. – вот тогда понял, что я - Колокол!" … Голос его осёкся, и немного помолчав, монашек добавил – «только ты не рассказывай другим, братия подумает, искушение это, сторониться меня станут, а чего сторониться то, исповеднику я всё рассказал и покаяние принёс об этом… своём…. Не поверил мой духовный наставник, чтоб такое могло быть от Бога, наваждение, говорит … но я и по сие время чувствую в себе Колокол"…



Монах этот был не Колокол. Он был один из братии монастыря, кто не попросил пощады перед смертью, при виде суровых лиц, исполненных решимости и равнодушия. Не смеялись и не шутили суровые люди, брали монахов за руки за ноги и бросали из высокого окна, оземь, и те кто просил, и те кто не просил пощады - о камни падали и бились, а тех, кто полз ещё – люди добивали тяжёлыми прикладами. Экономили патроны, так они говорили Ивану и другим, кто в составе погребальной команды лакомился вечером в здании будущего техникума, а в прошлом монастырских келий, выданными за работу продуктовыми пайками. Монах этот после смерти долго ещё не мог оторваться от земли, кружила неприкаянная душа, не имея сил на прощение, и облюбовала особенно находиться возле хаты Ивана, который тянул его за ноги в последний путь по этой земле…. Иван же этого так и не заметил….


Знаете, когда я услышал, что говорит монах, до меня сразу не дошло. Да и потом – недели, а может, более месяца понадобилось простому воспоминанию, чтобы пробиться через шелуху ненужностей, сытостей, равнодуший и встать во весь рост передо мною. Я вспомнил, как мать говорила мне про нашего далёкого родственника, что-то, что мол-де записался он после революции в атеисты, помогал колокол снимать с Церкви, все боялись, а он ничего – отважился…. Так, а умирать пришлось – и тяжко умирал – позвал священника, всё обещал на Церковь отдать……….
И вспомнил я также, что единственное своё имущество, ценность и опору, мою мужскую гордость - трёхкомнатную квартиру почти в центре столичного города – я купил, неожиданно и очень выгодно продав сельскую хату и довольно запущенное подворье, которое на меня переписали ещё в незапамятные времена моего детства ныне уж покойные супруги – одна из которых приходилась сводной сестрой сына этого самого нашего дальнего родственника.
 
Бизнесом я ни до того ни после не занимался, живу и поныне на зарплату государственного служащего, почитай свезло! Вот… А квартира роскошная – живи не хочу, радуйся жизни, женись, деток воспитывай… Но с семьёй то не особенно ладилось у меня.



Наше единение было столь ненастоящим – «эфемероидным», сказал бы Географ из Маленького Принца, - что мне подчас казалось, это просто наваждение, вот сейчас проснусь, и….
 Я называл её И…. Она приходила, когда сама хотела (так думал я), но всё ж, наверное, она приходила, когда могла прийти, ибо в этом мире она не имела прав, не имела необходимых разрешений на взаимную любовь, на спокойную будничность, даже на самое простое понимание. Не имела права СКАЗАТЬ, как Русалочка она ходила босиком и ничего не могла сказать…. Встречаться со мной и влюбиться в меня ей тоже было нельзя…. Лягушка – в её взгляде я читал звёздные письмена, а она просто просила меня «не сжигай мою шубку, любимый, раньше времени….! Я ещё не могу без неё, без моей болотной и свободной сути…» Она пришла из далёкого прошлого, а принадлежала непостижимому будущему – всего два раза я смог общаться с ней на равных – и оба раза во сне. Первый раз – когда ко мне прилетели две бабочки: цветная и серая – я тогда выбрал серую. Это были годы разлуки… И второй раз, когда словно в кино мне, с детства боящемуся высоты, пришлось идти к ней по тончайшему канату, над пропастью и пустотой, и я прошёл! Сразу после второго раза я и поехал в паломничество, где встретил монаха.
А в часы расставаний, я шатался по девкам, и лишь единожды увидел её – случайно, на самой многолюдной улице города, воле ларька с мороженным, она стояла и ждала меня. – Это было в тот день, когда я сдал тяжелейшее для меня испытание на 8ой кю (один из самых низших) в каратэ – не знаю, зачем мне, 30-летнему дядьке, понадобилось записаться с детьми в секцию, ходить изматывая себя на очень нелёгкие тренировки, сдавать на 10ый кю, потом на 9ый, и решиться на 8-ой…….. Но она стояла возле мороженного и ждала меня - мы провели вместе весь день, и вечер, и утро…


В один из дней разлуки, когда я лежал в снегу без дыхания и почти без крови, меня спас Пёс – где он сейчас, я не знаю – большой, серый, с рыжинкой - согрел и вернул силы доползти до трассы…. А её Пёс погиб давно, когда я ещё даже не был знаком с ней, его отравил сосед, который и поныне здравствует….



Вот и сейчас, после долгого времени разлуки, она снова стоит рядом со мной. Она ждала меня возле Колокола. С нами был Монах, был наверняка и Иван, но мы его не видели…. Это было на выставке. На Колоколе была цена – в несколько раз выше стоимости квартиры, доставшейся мне столь чудесным образом и составлявшей моё единственное и самое ценное финансовое и жизненное состояние….


Наконец то они встретились все вместе. Колокол – дождался!



Но кто из нас мог заплатить эту цену – чтобы возвести на надлежащую ему высоту Колокол совести в заброшенной Церквушке нашего сердца?.... Требовалось что то ещё, кроме денег….



Я обнял свою Единственную за плечи….. я хотел ей сказать, что Колокол – это я, но лёгкий взгляд остановил меня – «не сжигай раньше времени мою шубку, любимый, пожалуйста…» - её умоляющий голос звучал из прошлого….
И я почувствовал, его, Колокола, тяжесть… Его правдивость, и его зов – тонкий как воспоминание о давно и горячо любимой игрушке, как шершавое прикосновение ладони человека, чью любовь ты не в состоянии воспринять, как радостное и бесхитростное лобзание твоего Пса, которого ты в жестокости своего человеческого превосходства научил Ждать… и научил Терпеть….
Я понял, что я каждым шагом своим или отдалял, или приближал его слово ко мне – и я УСТЫДИЛСЯ моей жизни, своей неискренности, своей грязи душевной, неверия и нерешительности … Рядом с ними – верующими в прощение……..



Колокол не плакал, как и тогда… Он научился ждать, словно покинутый Пёс, он научился терпеть, холод и голод, одиночество, небытие – чтобы приветствовать в какое-то мгновение Вечности вернувшегося к нему хозяина горячим прикосновением крутого медно-рыжего лба, языком провести по щеке человека… чтобы человек сумел увидеть из его глаз две – нет-нет, он не плакал, это от радости – две слезы………..


Глядя в будущее, я вижу, как поднимается Колокол над людьми и землёй… я вижу, как бОльшая, чем стоимость денег, цена развевается, трепещет весёлым воздушным шариком над его детски радостной макушкой… я вижу, как рабочий, вызвавшийся на самую верхушку колокольни, чтобы укрепить Колокол, плавно, словно под воздействием легчайшей силы, поскользнувшись, обретает невидимую опору в воздухе, затем в полёте, затем в объятиях земли……. Я вдруг понимаю что этот человек – я, и удивлённо вспыхивает мысль «как же? Как же я согласился лезть на самый верх, ведь я боюсь высоты………» И насмешливо весёлый взгляд из-под рыжей чёлки, болотно-свободной моей немой царевны вернёт меня к действительности, напомнив «Ты не боишься… Ты можешь, Тарас…..!».