Поэт и Бог

«Мы взяли веру напрокат и стали призраками веры...»
Михаил Сопин

В Чичибабинском центре (Харьков) ко мне пристала группа воинствующих христиан (возможно, сектантов – уточнить не успела ввиду краткости общения). Увидев на обложке брошюры изображение лагерной зоны, они стали допытываться – простил ли Михаил Николаевич всех перед смертью. Замечу, что имя это они слышали впервые, стихов Сопина не читали, однако в предсказуемости ответа («Всех простил») не сомневались, ведь это так ныне модно! Может быть, именно поэтому, из-за их напористости, я сказала:
 - Нет.
Но такой ответ верен лишь отчасти.
С одной стороны, его творчество к концу жизни действительно становится жестче, оценки непримиримее. Возвращаясь к старым стихам, он даже исправляет их в сторону ужесточения. Например, в раннем стихотворении «Родные плачущие вербы…» (сборник «Предвестный свет») он меняет строки: «…У пепелищ, у скорбных ям до жгучей лютости не плакал, Отчизна светлая моя!» - на: «…Отчизна стылая моя». «Трасса» в сборнике «Смещение» закачивается: «И былой СВЭ, и уродина – за гонимых, за проклятых нас я приполз в тебя веровать, Родина, надсадив сухожилья о наст» - в 2003 году Сопин заменяет эти строки: «И былой СВЭ, и уродина, надсадив сухожилья о наст, я принёс тебе проклятость, Родина, от калек и загубленных нас».
(На мой взгляд, право на жизнь имеют оба варианта. Позиция и настроение поэта в разные периоды жизни менялись, но если бы зашла речь о публикации, мы с сыном предпочли бы оставить вариант первый - тот, который родился в момент создания произведения, чтобы не было выпадения из времени. Это, впрочем, не исключает и иного подхода).

Но есть и совсем иные поздние строки:

Над весной моей
Белым-бело.
По былому –
Снегом намело.
Давняя обида и беда –
Со стекла оконного
Вода.
31. 12. 99 г.

…И счастлив тем,
Что выпало мне всё же
Покаяться
До Страшного суда.

(«Вечерняя свеча», это стихотворение Сопин читал на последнем, прощальном своём выступлении в Вологодской филармонии весной 2004 года).

Лейтмотив покаяния, молитвы проходит через всё его творчество, однако молитвы эти своеобразны. Вот известное стихотворение:

Спасибо, Господи,
Ты спас
Меня от раболепья масс,
От гостеррора,
Зверств людских,
От государственной тоски…

Кто хотя бы слегка знаком с биографией поэта, понимает, что читать всё это надо наоборот, стихотворение пронизано не просто иронией – гримасой. Как раз никто ни от чего не спас! Кстати, читатель понимает всё, как надо. Первые четыре слова: «Спасибо, Господи, ты спас…» - сразу забываются, а дальше идет нагнетание, которое и остаётся в памяти, рисуя, впрочем, очень правдивую картину времени. Итак, мы видим не религиозного поэта, а гражданина.

Обратим внимание на расстановку «действующих лиц» в стихотворении «Ни забвенья, ни пути» (1999 год):

Я тебя простил,
Великий Отче.
Я простил.
И ты меня прости.

То есть, первичное право прощения принадлежит человеку, и только потом -«Великому Отче».

А вот любовное стихотворение:

Я пережил
Святые дни
Благодаря Тебе
И Богу –

Женщина и Бог наравне, но первой стоит женщина.

Бесстрашное приравнивание Человека Богу характерно для Сопина. Одно из самых печатаемых его стихотворений – «Мужик», которого поэт называет «Архангелом серой масти», а концовка звучит так:

Не от трудов душа сломалась,
От вечной лжи
Ты сдал хребтом
И если б выпрямился малость,
Стоял бы в уровень
С Христом.

И даже выражение «От Бога волен» (стихотворение, давшее название одному из сборников стихов, подготовленном мною и, разумеется, изданном только на домашнем компьютере) можно понимать двусмысленно. То ли поэт родился вольным, как повелел Бог, и ничто ему на этом свете не мешает мыслить свободно. То ли… он волен (независим) от Бога.
«Не стремитесь к зависимости! – призывает поэт. - От такого жеста прямой путь к общему корыту. Не думаю, что даже самый яростный поклонник обрадовал бы Всевышнего, вползая к нему на четвереньках».

Имеет ли поэт моральное право так мыслить в христианской стране, к которой Михаил Сопин всегда себя причислял? Думаю, да, хотя в этом, конечно, есть и нечто от «гордыни». Из первой христианской заповеди «Не сотвори себе кумира, кроме Бога своего, Иисуса Христа» Сопин применяет к себе начало, а дальше, пожалуй, и нет:
       «За Россию, за Союз, за свою охаянность я еще молюсь, молюсь, но уже не кланяюсь». Да разве мы сами не знаем, что по большому счёту, как правило, «…Вопль не долетает до Христа».

Такая позиция в русской литературе появляется не впервые. Вспомним знаменитое Горьковское: «Человек – это великолепно! Это звучит гордо!» Сейчас это подвергается почти осмеянию. А не поторопились ли мы ниспровергать то, чему только вчера поклонялись?

В то же время к мысли о Боге (но не религии!) постоянно возвращался на протяжении всей жизни.
«Не надо мне побед, в которых Бога нет».
Эта то ли правда, то ли легенда – обобщенная в образе Иисуса Христа - всегда была близка ему:
«Одно лишь только в этом мире свято – то, что самим же миром и распято».

Это противоречие самого Евангелия. Но, в принципе, никакого противоречия нет. Это не разговор о Человеке. Это отношение к толпе, скопищу, которое кто-то «стёрто» хочет называть народом. Оно погубило Иисуса Христа две тысячи лет назад и так же актуально сегодня:

«…Народ и есть народ, не боле - то табунами церкви жечь, то бандами на богомолье».
 «Ленина продали нынче, Господа-Бога – вчера».
 
« Мы брешем Богу и душе, родным, младенцам и убитым. И Апокалипсис уже стал повседневным нашим бытом».
 
И потому:
«Желание плакать, желание верить прошло. Уходит, уходит, уходит желанье молиться».
«Так тяжко в Богом проклятой стране жить и дышать... И мыслить тяжко мне».

«… Ты их, Господи, прости, а меня – не надо», - не без иронии обращается он к Всевышнему. Для него было характерно какое-то особое, собственное понимание Бога. Лев Толстой в такой ситуации, возможно, стал бы сочинять собственную религию…



Немного из биографии поэта.
       Как практически всё старшее поколение, Михаил Сопин вырос во времена, когда в Советском Союзе уже не молились. Правда, во время немецкой оккупации храмы на Белгородчине, по воспоминаниям, были открыты, но мог ли советский мальчик относиться с достаточным уважением к «благодеяниям» врага? В памяти осталось другое - ужас убитого детства:

…Кричали матери в фугас:
«Спаси нас, Господи, помилуй!»
Не смог помиловать.
Не спас.
……………………….
И я под бомбами,
За мамой,
Кричал в пространство: «Отче наш!..»
Но Отче изгнан был из храма…

Осознание, что «…Не бег*) нас не спасёт. Не битва. Не триединство. Не сума. В себе алтарь, в себе молитва, в себе свобода и тюрьма» - выстрадано всей многострадальной жизнью, каких в двадцатом (и не только!) столетии у людей планеты было более чем предостаточно. Поэтому строки эти могут повторять не только жители бывшего Советского Союза:

«Мне нужен мир без крови и без слез. Но Бог и Время против нас восстали!»
       «Бог видит все. А суд всегда вершит ничтожество земное».

(Примечание. *) – бег здесь в Булгаковском понимании. «Бег» - как расставание с Родиной).

Обратимся к другим примерам отечественной истории и литературы.

Сейчас любят подчеркивать, что великий писатель и поэт В.Т. Шаламов вырос в православной семье и в ней впитал внутренние устои. Наверное, это так. Но не надо оставлять в тени и его собственную позицию, выраженную в «Четвертой Вологде»: писатель всегда гордился тем, что никогда, даже в самые трудные времена не обращался к Богу. Его отец был священником, но перед смертью он, ослепший, разрубил наощупь свой золотой крест. Заблуждение? Или глубоко выстраданная, зрелая позиция бывшего проповедника на границе жизни и смерти?

А жил ли Михаил Сопин по Божьим заповедям? Думаю, да, хотя не придерживался буквально. Это было скорее внутренним побуждением, удачно сформулированным в религиях (не только христианской). Александр Солженицын назвал это: «Жить не по лжи».
Я помню некоторые картины из последних дней его жизни. В больнице был трогательно чуток к сотоварищам по несчастью, а вот приходящих его навестить… принимал порой неохотно. Пожмет руку, улыбнется дружественно и говорит нечто вроде: «Тебе, наверное, пора по делам…». Чувствовал внутреннюю фальшь (приходят по обязанности…), даже если сам приходящий этого о себе не думал. Недаром говорят: «Богатый бедного не разумеет, а здоровый – больного». Всегда уговаривал меня не обидеть человека, не сказать лишнего резкого слова. Откроем, бывало, Интернет, а там – ругань. Мне так и хочется ответить хлёстко, а он: «Закрываем. Мы в этом не участвуем». И всё.
Когда не печатали, не бегал по редакциям, не искал поддержки у «сильных мира сего» . Мы с ним выработали позицию: «Отдал (стихи) – забудь», и если кто-то из нас начинал очень переживать, напоминали друг другу.

Размышления Михаила о Боге, как, вобщем-то, почти обо всём, это стихия, перекрёсток, на котором ветры мечутся во всё стороны. На банальный вопрос, который порой ему задавали:
- Если бы начать жизнь сначала, хотели бы Вы прожить её так же? – он отвечал:
- Ни один свой день не прожил бы так же.

Татьяна Сопина.

МИХАИЛ СОПИН. ИЗ РАЗМЫШЛЕНИЙ О БОГЕ РАЗНЫХ ЛЕТ.

Заработай у самого себя уважение к себе. Иначе и к Господу-Богу придешь с тэтэшником на разборку.

Если ты идешь в храм, не неся ничего в душе... То выходя, уносишь на своих подошвах пыль, способствуя его разрушению.

Дорогая моя Таня! Все, о чем Вы думаете и что слышу я - слышу не один я. Слышит тот третий, который всегда между нами. Поэтому мы и понимаем друг друга, слышим и думаем.

Если бы все молитвы живых и мертвых собрать вместе, книге не было бы конца...

И умирает псарь, как царь, и царь сгниёт, как пёс.

Вера - она бесфамильная. Без нее нельзя. Она существует, потому что без нее не получается... пока.

Возвращаясь к прошлому печали, человек остается в раздумьях наедине с собой, вторым собеседником обязательно присутствует Господь...

У Господа Бога человек - товар штучный. Никто ни на кого не похож.

Не надо мне побед, в которых Бога нет!

Бог нуждается в мыслящих верующих, в думающих, а не в тех, кто с послушной поспешностью кричит: «Распни!»

Коль света нет в душе - обман дорога к храму. Коль в сердце нет Христа – во храм спешить зачем?

Мы плетемся не молиться – гоним души на износ.

Но не суди рабов за то, чего им Бог не дал. А рабы-то судят…

Как холодно, Господи, мне в оставленной Богом стране.

Между Богом и мной кто-то стал толмачом.

В косматых мыслях –
«Отче наш!»,
А на губах
Полынь проклятий.

... За слепцов и тупиц упаду на колени, чтоб Господь мою горькую мысль не отверг.

Даже «Отче наш», когда эту молитву шепчешь, зная, что ни Богом, ни в храме, ни в райкоме она не будет услышана и востребована, может взорвать человека изнутри.