Никогда! Никогда! Никогда!

Я бежала, бежала, бежала....Боже мой, как же долго я бежала....я не чувствовала ног. Спина и голова были насквозь мокрыми от дождя. По лицу стекали капли и падали мне на ладони... я остановилась, больше бежать не было сил, и упала на землю....и плакала... а дождь тут же смывал мои соленые слезы. Камешки больно врезались в ладонь, которой я опиралась о землю. Я начинала осознавать, что произошло, слезы перестали течь из моих глаз. Мне даже на секунду показалось, что все в порядке. Но боль с новой силой накатила на меня, грудь вновь стало разрывать от осознания случившегося. И я закричала. Я кричала во весь голос до тех пор, пока не содрала горло криками в кровь. Во всяком случае, мне так казалось. Я сидела на каменной дороге еще очень долго... до рассвета... слез больше не было... я просто смотрела в даль... и ждала... наверное, смерти... больше мне было нечего ждать...

За 4 часа до этого:

- Петрова, оформляй документы, сегодня опять был форс-мажор, - сержант из главного штаба бросил мне на стол папку с бумагами, - это личные дела солдат, сама знаешь что делать.
- Да, знаю.
Я развязала веревочки на папке. В ней лежали личные дела убитых солдат, и общий список с именами и номерами военных билетов. Там где я служила, убивали не часто, но все же случалось. Как никак - война. Моя работа заключалась в том, чтобы выписать имена солдат и отправить письма на родину - «такой-то, такой-то солдат пал смертью храбрых в бою». Составляя каждую весточку, я представляла, сколько боли принесет людям лишь один этот жалкий клочок бумажки.
Я пробежала список умерших глазами. Потом еще раз. Затем еще раз. И еще... и еще... и еще... НЕТ! ЭТОГО НЕ МОЖЕТ БЫТЬ! НЕТ! НЕТ! НЕТ!
Там было ЕГО имя. Но как? Его не может здесь быть. Неужели он все это время служил в соседнем поселке? НЕТ! НЕТ! НЕТ! Это просто совпадение! Ну, мало ли Климовых Иванов 1988 года рождения с России! Это просто совпадение! Я сжала этот список в руке так сильно, что проколола ногтем кожу на руке, и испачкала бумагу своей кровью!
В папке лежали военные билеты погибших солдат.
- «Господи, прошу тебя, только не Ваня... Господи, умоляю тебя, только не Ванечка... Господи...» - я повторяла это как заведенная, раскрывая каждые корочки и смотря фото за фото. И в один миг внутри что-то оборвалось. Я не могла больше дышать. Я смотрела на фотографию своего любимого, и слезы даже не могли выкатиться из глаз. Руки тряслись, а в голове образовалась тянущая, больная пустота...
К военному билету булавкой было пристегнуто письмо, написанное его подчерком, и моя фотография.
«Привет, котенок.
Я очень по тебе соскучился. Сил терпеть разлуку уже нет. Так хочется тебя обнять, прижать к себе, крепко, крепко, и больше никогда никуда не отпускать. Очень скоро закончится эта война, и мы обязательно будем вместе.
Я знаю, что письма в наше время уже никто не пишет, но мне захотелось, чтобы у тебя была частичка меня.
Служится мне очень легко. Участвовал всего в одной стычке, и то косвенно, так что за меня не волнуйся, мы сидим с Лешкой Соколовым в штабе. Да, да, именно с ним. Я сам удивился, когда встретил его здесь. Он приехал три дня назад. Так что у меня здесь блат теперь во всем. Он кстати передавал тебе привет.
Котенок, все обязательно будет хорошо. Я знаю, что ты наверняка читаешь это письмо и плачешь. Ты у меня самая потрясающая девушка на свете. Я очень сильно люблю тебя, и не отдам тебя никому. Нас ничто и никогда не сможет разлучить. Никогда! Никогда! Никогда! Запомни это!
Прошу, передай моей маме привет, и скажи что у меня все хорошо. Я знаю, она сильно волнуется. Пообещай ей, что как вернусь с войны, сразу подарю ей внука, ну или внучку (Лерка, надеюсь, ты не против таких перспектив;)
За время пребывания здесь, я сильно изменился. Я стал более серьезным, и понял чего хочу в жизни. И я точно знаю, что не хочу тебя терять. Ты единственное, что мне нужно, и за что я готов бороться до последнего.
Котенок, я всегда с тобой рядом, помни это.
Сегодня вспоминал, как мы гуляли по Петергофу, помнишь? Ты тогда еще по...»
На этом письмо обрывалось...
На шатающихся ногах я вышла из штаба. Тело меня плохо слушалось, а голова кружилась.
Собрав все силы в кулак, я побежала. Побежала по узкой тропинке до соседнего поселка. В котором случилось нападение на военнослужащих. Бежала быстро, как только могла.
Около ангара столпилось очень много людей. Я сразу же попробовала прорваться к входу. Но меня остановил Леха. Он схватил меня в охапку, и прижал крепко, крепко к себе.
- Леша, пусти, пусти сейчас же!!! Леша, там же Ваня! пусти меня идиот, - я вырывалась, и кричала, слезы хлынули у меня из глаз.
- Лерка, я все понимаю, но ты ему уже не чем не поможешь, успокойся, - он гладил меня по голове, и крепко, крепко сжимал, даже до хруста ребер, - уже все. Остановись, Лерочка, все будет хорошо.
Я собралась, вывернулась и дала ему ногой между ног. Я понимала, что возможно поступила плохо. Но мне срочно нужно было увидеть Ваню. Моего Ваньку... моего единственного... Моего...
Внутри ангара стояло 9 цинковых гробов...

13 часов назад:

Я сидел в углу сарая на стоге сена и писал ей письмо. Ее фотография была прикреплена к углу блокнота. Лерка на ней такая милая. Я помню, сфотографировал ее тогда врасплох. Она еще только проснулась и пыталась собраться на учебу, а я исподтишка сделал фотографию на телефон. Обожаю каждую черточку ее лица. Я так ее люблю... И очень соскучился. Мы не виделись уже больше года. По телефону не всегда можно созвонится. Служебной связью редко разрешают пользоваться, ну а мобильная связь подводит только так. Война, все-таки...
Парни из моей роты пили рядом неразбавленный спирт. Громко ржали и валялись на твердых прессованных кубиках сена. Сверху над головой покачивалась лампа «ильича» и одинокий мотылек усердно пытался об нее разбиться.
Дверь сарая заскрипела, и в него вошли три девушки. Две блондинки, и одна очень милая брюнетка. Я особенно обратил на нее внимание. Она совершенно не вписывалась в эту обстановку, слишком много в ней было света и какой то неповторимой детской чистоты. Даже не верилось, что, такие как она, могут на войне развлекать солдат. Парни естественно при виде девушек, тут же засвистели, закричали от счастья. На вид девчонкам было лет по 16-17, не больше. В руках у каждой было по бутылке. Я почти сразу потерял к ним интерес. Мне нужно было дописать письмо Лерке. Завтра один из сослуживцев едет в Питер с документами, и передаст его ей. Вот она будет удивлена. Я раньше никогда не писал ей писем. Очень надеюсь, что она дома. А не натворила никаких глупостей. Ее всегда тянуло на военную романтику, глупышку.
Кто-то включил музыку, и она мешала сосредоточиться на письме. Девушки уже танцевали в одних бюстгальтерах. Крепко прижимались к парням, и всем видом показывали, что намерены раздеться еще больше. Дальше будет хуже, а смотреть на это у меня вовсе нет настроения, не то, что участвовать. Надо скорее дописать письмо и идти спать.
И тут началось, что-то кошмарное. Раздался дикий крик Макса, а затем хрип и звук падающего тела. Я подскочил и увидел - девушки достали из сапог ножи. И стали, как в каком то страшном фильме ужасов с неимоверной скоростью полосовать моим друзьям по горлу. Все были пьяные, реакция заторможена. Многие даже не успели понять, как умерли. Я выхватил пистолет и выстрелил в одну дрянь. Еще одну убил Пашка. А третья - самая симпатичная, брюнетка, та самая похожая на ангела, в ответ выстрелила в него... и в меня. Боли я вовсе не чувствовал, просто стало неестественно тепло в районе живота и мокро руке, которой я зажимал рану.
Я видел, как она уходила. На прощанье, окинув сарай, презрительным взглядом и посмотрев мне прямо в глаза. В ее ясных, голубых очах не было сострадания, сожаления... в них была только ненависть ко мне. Ко всем русским солдатам.
Я слышал, как закрылась дверь в сарай. Наступила тишина. Уже не было слышно хрипов моих друзей. Все были мертвы. Я с трудом перевернулся на спину. На потолке все так же качалась лампочка «ильича», об которую упорно пытался разбиться мотылек. В глазах потемнело, и последняя мысль ударила в висок: «Никогда... никогда... никогда...»


Я проснулась от собственных слез и крика. Перед глазами все еще стоял тот список, в котором было его имя.
Это был всего лишь сон, только сон...