беги от нее и ее громадных тараканов

Марьяне, с которой я ловил пузыри.



Она вдыхает мой кисло-сладкий яблочный запах. Её маленькие шелушащиеся ноздри ловят меня. Забившись в угол самого ненужного кабинета, я почти в её лапах. Она противна мне, как полотенце с тигром за двести рублей. Она придёт ко мне на своих оленьих ногах и обнимет меня ими. И погрузит свой пузырящийся язык мне в ухо, достав до мозга. Она войдёт в меня, потому что я не хочу входить в неё. Она любит меня, как дьявол любит слабаков. Как санитар любит тихого психа. Я боюсь её сухих полураскрытых губ.
Вот её шаги. Она идет по потолку. Её волосы висят до грязного заплеванного пола, который утром небрежно и торопливо терла уборщица. Она растопырила руки-ветви. Она голая и наэлектризованная, как гладкий кабель. Ноги, как белые фонарные столбы. Пальцы скребут штукатурку. Глаза красными семафорами велят мне не двигаться. По полу вслед за ней ползут тараканы, лезут на стены, пищат, виснут на волосах-проводах. Она идет медленно…
  - Быстрее – шепчу я. У меня в руке зажат дырокол. Пол в клетку. Мне мат. Я мог бы быть королем. Но я пешка.
Она стонет, как робот-шлюха.
- Давай же, быстрее – я хочу заорать. Получается только простуженный свист…

…Мы идем через лес, вдоль родника, вдоль оврага, к озеру…
 - Да брось – смеюсь я, затягиваюсь и становлюсь блестящий, как рыболовный крючок.
 - Ага - говорит он, поправляя свою барби-челку. Тоже смеется.
Мы доходим до озера и видим её. Она там, с открытым ртом, в водной ряби, прямо под луной. С открытым синим ртом. Уже напилась. Литров пять.
- ****ь – рубанул он и закашлялся.
- Ага – тяну я, - поплывешь вытаскивать? (На самом деле я шокирован.)
Мы ходим вдоль берега, бросаемся в нее бутылками. Он стоит и думает поплыть за ней.
- Знакомство с утопленницей – дохлый номер. Как и она сама. Не имеет будущего. Не обольщайся ее третьим размером. – пытаюсь паясничать я.
- А так хочется верить в чудо…
- А не надо, не надо, мы не рождены для него. Единственное чудо, которое я видел, это когда зашел в электричку, на следующей станции ввалилась толпа фанатов…И они отъебашили не меня, а какого-то мужика с женой и дочкой ехавшего домой, с свой Усть- ****юйск. Они выбили ему зубы. Сломали челюсть и, походу, еще много чего. И чуть не убили к черту. Только плач девочки и мольбы жены остановили их….Почему его, а не меня, с моими фиолетовыми ногтями и слишком недеревенской для этого места и времени улыбкой? Вот это чудо.
Я дёргаю его за рукав, пытаюсь понаглее ухмыльнуться.
- Её найдут утром. И ментам не стоит звонить. Мне не улыбается ехать с ними потом в отделение.
- Ага – говорит он медленно, деля слово на два куска.
Я трясущимися пальцами достаю сигарету с надписью “Поцелуй”, жадно сосу ее, и мы идем домой, опять через лес….

…Я открываю глаза, полные слез. Она совсем рядом, водит языком по губам. Но оба мы знаем, что смочить, увлажнить их она сможет только одним способом. Я слышу стон. И это не её, это мой стон.
- Быстрееее….
Она улыбается. И мне кажется, что и ее влагалище улыбается мне, как старик, в бороду. Улыбается алчно, измученно, как кладоискатель, наконец докопавшийся до самородка.
Я глажу дырокол за спиной. И плачу. Мне жарко от ее дыхания. И холодно. От него же. Она нависает надо мной и вся тянется ко мне. Волосы, руки, язык…

… - Черт, с какой ты планеты? – спрашиваю я у Рыжей Мессии.
- Ах-ах. С Марса. – она отпивает из чашки.
- Нет, подальше, определенно. Я вот с Венеры
- Ах-ах.
Мы улыбаемся. Она требует мой карандаш для подводки глаз, хватает его и принимается что-то писать на сигаретах.
Её голые ноги так здорово и смело лежат на красном кресле, полуприкрытые платьем.
- Пей чай, он такой вкусный. Ну, пей же, попробуй, понюхай – мурлычет она.
А мой рот болит. Я так давно не улыбался им всем. Было время, я заставлял приподняться краешек…а так…так – не помню…
- А ведь она скоро уедет, скажи ей – говорит мне Я. И я сижу и смотрю на нее, как она царапает сигареты с таким видом, будто никого рядом нет. Так, наверное, царапал свой квадрат Малевич…и так царапает первоклассница классики….

… - Давай скорее, - хриплю я..
Язык все ближе. Черт, она такая же страшная, как лошадь с её диким оскалом, на карусели, в парке аттракционов. Я дрожу. Она тоже. Язык теребит мои жирные мокрые волосы, гладит меня по щеке. На щеке дергается нерв…..

… - А-а-а… - я валяюсь в луже и ору имя Рыжей Мессии.
- Эй, чувак, ты вставай, а? – ржет не менее пьяный, но зато уже проблевавшийся Одиннадцатый, - заболеешь к херам.
- Отсоси – визжу я поросенком.
Мы на асфальтированном футбольном поле, в дремучем дворе. И моя пропащая головушка прямо в луже. Подходит какой-то охранник с платной стоянки и спрашивает у него, что со мной, и почему жильцы из дома напротив звонят уже в милицию, матерятся и нервничают.
- Да веселится человек – заигрывает педичком Одиннадцатый.
- Да-да, дааа – реву я уже динозавром.
- Ладно… - подумал и изрек охранник с видом святого отца и отвалил…..

…. - Давай же – сиплю я….
Язык на секунду отпрянул и, извиваясь, дернулся обратно. Как беркут на мышь. Её плоский змеиный язык. Как я его ненавижу….обливаясь слезами, защелкиваю на нем дырокол, компостирую этот проклятый кусок мяса….Два дымящихся кусочка падают на пол. Их тут же сжирают тараканы. Звучит такая срань, что лампочки и стекла звенят и трескаются. Она плачет черными слезами. Они разбиваются брызгами о плитку, прожигают ее до бетона…
Я переваливаюсь через стол, кашляя, и прыгаю в окно,…лечу вниз, цепляюсь телом за ветки чахлых яблонь и падаю в траву. И ползу…ползу. А она кричит, все громче, все неистовее. Звёзды качаются и сыплются вниз, падают на тротуар автоматы для приема бутылок…облетают ромашки в клумбах…..

….Я сижу на платформе, свесив ноги вниз. Ко мне ковыляет пьяный бомж, просит облагодетельствовать сигаретой:
- И мелочи, сколько не жалко, юный жантельмен.
Я смеюсь. Трубит поезд. Гремит десятью совковыми вагонами, полными потных обывателей, высирает несколько и едет прочь. Бомж отливает на рельсы и приговаривает:
- Она все равно доберется до тебя, все рано, епти бля.
- Сейчас полетишь вслед за своей мочой, старый мудак. – Даю ему сигарету. Курим. Он смотрит, как Наполеон, вдаль, и, шатаясь, отчаливает за приключениями.
Я закрываю лицо непослушными пальцами. Гром. Молнии не видно за лесом. Ветер…я знаю, это она взлетела с высотки где-то далеко, размяла перепончатые крылья и двинулась искать меня….Играет рояль…Где он играет?...

…Вой стихает…она отчаянно, глазами, в которых даже опытный моряк может утонуть, смотрит на меня сверху. Как смертельно обиженная мать. Укладывает дырявый язык в рот.
- Ну, давай же - я трясу окровавленным дыроколом, он жжет мне руку, – давай. Хромаю к метро, толкаю дверь, проваливаюсь внутрь, держусь за вывихнутую ногу.
В станцию вонзается поезд, бестолково улыбаясь фарами. На платформе никого. Поезд глотает меня. Пассажиры пялятся на меня и ухмыляются своими саблезубыми улыбками. Её улыбками. На дверях, вместо “Не прислоняться”, написано “Она доберется до тебя”. Я ковыряю буквы пальцем, и белая свежая краска разъедает мне кожу, шипя. Насрать. Сажусь…отрубаюсь.
Свист заглушает все. И боль в сломанных ребрах, и биение сердца, и её зов. Она и во сне пытается тревожить меня. Я дергаюсь, как на электрическом стуле, и от меня отсаживаются….

… Она…она - это то, что выкручивает шурупы из стен. Она - это то, что грызет твои ногти до локтей. Она в утренней воде из крана. Она ласкает тебя паром, выползающим из ртов прохожих на морозе. Она – это крик насилуемой в переулке ночью девушки, и хрип насилующего ее ублюдка. Она - это истерика, депрессия. Это паника. Она – это немного ты. Она – это немного я…

- Помоги мне – вскрикиваю я и просыпаюсь.
Какой-то гавнюк украл мою шапку, пока я спал…ничего.
Я топаю на улицу, достаю сигарету с надписью “I miss U”, обнимаю ее как котенка и страстно скуриваю. Кудрявый седой мужик с гитарой поет под дождем и играет. Поет про город за рекой. Про бродяг.
Все смеются, улыбаются, щеки красные…и, вроде бы, на них нет ЕЁ улыбки…

- Как же сложно жить – думаю я и потираю ноющую шею…
Взрыв хохота – видать, я прощелкал очередную прибаутку кудрявого. Прислушиваюсь:
- Но умираааать – это слишком уж прооооосто!.... – блеет барашек-музыкант.
- О боже – улыбаюсь я… - тебе легко говорить, а я чуть штаны не намочил сегодня…


26 сентября. 08.