***

ПИСЬМО ОТ ОДНОГО ЖИВОГО

Могу выслать тебе метров 2-3 лохмотьев
от первых весенних облаков –
пошить себе шлейф,
быть красивой как распустившийся в золоте январский кизил
в обманчивом теплом рассвете,
не зябнуть как приятель мой Златан Кизилов,
который курит трезвый и стучит зубами, пока слушает болеро Равеля
в каком-нибудь дешевом отеле
в два часа среди ночи,
его могу целовать сколько хочу, без стеснения,
что влюбиться, что будет просить играть с побелевшей моей бородой,
с кнопками моего мобильного телефона, разобрать мундштук моей трубки,
тянеть брелок с ключами для Рая, для Ада,
для панельной моей пещеры, для миров, в которых тебя нет,
до тех пор пока
могу выслать тебе единственно гербаризированную умершим летом муху,
оставшейся в воздушной подушке покрытого инеем окна,
используй ее как брошку,
диадему,
колье,
клипсу,
ожерелье
или значок,
или как называются там все женственные погремушки и ужасии,
с которыми одиночество приобретает более мягкие и приемлемые формы и измерения,
не горчит как окурок, поднятый скрытно с остановки после ухода
последнего автобуса на никуда,
выветривается как пиво, забытое на батареях вокзала,
недопитое неким покинутым педерастом в бракоразводной процедуре,
начинающей потаскухой, дрогированным гимназистом,
рабочим из Тексаса, грузчиком из Мадрида, поэтом,
спидным сифилистиком,
не бодает,
не длинна как приблежение пубертетных рук и губ,
не остра как открытка с видом на пустыню Калахари
с ее рубленными, чувствующими жажду пустынниками кактусами и солеными ветрами,
которую украл у почтового ящика в одном ветренном подъезде,
пока плакал с дождем.
Все могу тебе выслать,
только самого себя нет.
Потерялся как 2-3 поленицы
из разорванного на куски букового ствола
в семь кубиков дров для семимесячной зимы,
убранных в омоченном кошками подвале –
загвоздка ужасная.
Наполовину я разорвался,
две трети я обжегся в покитутых своих очагах,
остальная часть никому не принадлежить, потому что от Бога пришла
и веками будет горчить как земля,
теперь я вынимаюсь кусками,
лентами, тряпками,
воспоминаниями
от тонн мусора,
которыми засыпала меня жизнь,
наверное я похож тебе на бонжу,
защитившую докторскую диссертацию на тему:
“Почему не могу найти конца спутанной жизни?”
Господь председатель жюри,
но вообще ему нипочем для повиснувшего над миром его атрибута
есть ли смысл быть живым,
вообще жив ли я
или просто добрый мертвый.
Господи, жив я.