Тяжело ступая

Тяжело ступая по булыжной мостовой. Вниз, по отражающим первые медовые лучи, камням. Задевая, целующие ступни, белые юбки. Мимо белых
домов, мимо тщательно выкрашенных лазурных глазниц-окон, мимо старушки, кратко взглянувшей на тебя своими осуждающе-мудрыми глазами,
восседающей на тщательно выкрашенном лазурном стуле. Мимо ее сморщенных, тщательно нанизывающих мытые ракушки на нить из плетеной, ветхой и
дырявой, доверху наполненной ими.
Вниз, туда, где раздувает косы, где бурлит, кричит и пенится, хочет вырваться из плена берегов, разбивает корабли, а потом ласковым зверем
лижет гальку…
Туда, в тайное место, на тщательно вылизанный волнами камень, подальше от чужих глаз, чтобы в полной мере насладиться волей... Туда, пока
не совсем проснулось Солнце от бурной ночи любви с морем. Смотреть на его сонное сладкое потягивание и мягкую улыбку. Прохладный булыжник,
так же как и я, ждет шершавого поцелуя солнца, чтобы согреться. Я жду тебя…
Ну почему же тебя еще нет? Твои лучи уже видны, неужели море не отпустит тебя, и ваша любовь опять будит длиться весь день… Вот уже год я
прихожу сюда, в надежде получить капельку тепла. Но ты не хочешь порадовать любящих тебя и ждущих, ты слишком эгоистично, и продолжаешь
дарить любовь только морю..
Старики говорят, что это впервые, и что скоро ты одумаешься и вспомнишь про забытых детей.. Но молодые люди уже не верят в это, не верят в
солнце. Злые и холодные, изголодавшиеся по теплу, они собрались идти за тобой, идти за горизонт… Они уйдут сегодня, уйдут на своем корабле
с ослепительно белыми парусами, оставят свой дом. Может быть, они когда-нибудь вернуться.
И я уйду с ними. Я прощаюсь с домом. Я, уже, тоскую…
Волны окутывают корабль, они обнимают и принимают его в себя, не отпуская ни на минуту. Ветер трется о паруса, ласкается, как голодная
кошка, выпрашивая любовь. Люди задумчиво смотрят вдаль, мечтательно, ревнуя свое любимое Солнце…

…Теперь, когда мы скитаемся по морю 20 лет, я думаю о тебе иначе, я люблю тебя, потому что ты просто существуешь, я всегда храню тебя в
своем сердце. Я рассказываю о тебе своим детям, а они не верят и только мечтают о тебе. Пусть ты не одаряешь меня лаской, заботой, не
купаешь меня в объятиях, но я знаю, ты помнишь меня, я буду терпеливо ждать нашей встречи, я постараюсь отыскать тебя.
Я многое повидала за эти годы: города, людей, море, небо, птиц, берега, дома, еду, детей, испытания, тоску, любовь, рыбу, ветер, растения,
паруса, музыку, ненависть, войну, слабость, деревья, траву, оленя, маяк, дряхлого смотрителя, его старую псину, от которой несло, как от
моряков, ищущих солнце 20 лет. Старик принял нас так, словно ждал: на столе были выставлены всевозможные существующие и сказочные блюда,
придуманные людьми и виденные только во снах. Необыкновенного вкуса и цвета напитки, кружащие голову и утоляющие жажду. Тропические фрукты
и овощи диковинной формы и вкуса изобиловали на столе. Причудливые рыбы величиной с человека, запеченные в винном соусе. Мясо неизвестных
животных, приготовленное по всем возможным и невозможным земным рецептам. Трапеза и рассказы моряков длились всю ночь. Старик внимал
каждому слову, каждому рассказу, каждому анекдоту.
Только под утро, насытившись, мы отправились в хлев, на свеже-высохшее без солнца сено. В нем барахтались мошки, муравей бежал, робко
перебирая лапками, двигая усиками, ко мне, щекотно ступая на коленку, электрические мурашки разбегались от каждого его движения, от каждого
мизерного шага, я терпела, я не хотела его пугать. Он добежал до середины бедра, это было невыносимо, похлопал антеннками и повернул
вспять, он почувствовал себя хозяином и, возможно, собирался вернуться… На пятке он решил меня оставить, наверное, оценил, что такую добычу
ему не осилить. Может быть, он убежал за подмогой?
Я слышу, как, шурша, живут сверчки, я вдыхаю запах хлева, я - живу.
…Тихо-тихо, вдалеке, запела птица, неведомая мне…. Всю ночь я не сомкнула глаз и слушала, упивалась природой, после долгого шума моря,
который я уже научилась понимать.
На утро мы решили запастись провизией в городе и отправиться дальше. Дети не захотели остаться со стариком и увязались со мной. День
выдался теплый, и я позволила им посмотреть на местных жителей. Когда мы приближались к городу, то услышали загадочный звук. И с
приближением к нему, звук становился все громче и певучее. Город оказался расположен совсем близко от маяка, почти у самого моря, как и
говорил старик. Дома здесь были причудливой удлиненной и изогнутой формы, как будто их сдуло ветром, крыши напоминали конусообразные шляпы
с широкими полями, они были выложены ярко оранжевой черепицей, а на самой-самой верхушке крыш были блестящие бубенчики. Они колыхались от
любого дуновения ветра и создавали приятный баюкающий звук. Город пел.
В городе готовились к большому празднику, на каждой двери благоухали букеты желтых цветов, на земле было множество корзин с бутонами,
дороги усыпаны золотыми лепестками. Торговец тканями, у которого я выменяла на нитку речного жемчуга отрез белоснежной ткани, на платья для
моих малышек и для меня, сказал, что завтра свадьба одной знатной особы, которую любит и почитает вся округа. Что эта особа самая
прекрасное и доброе создание на всем белом свете. Что вечером состоится незабываемый пир в ее честь, а завтра за ней приедет столь же
уважаемый жених. На словах о женихе, торговец почему-то стал говорить очень быстро и хмуро. Думается мне, жители не хотят расставаться со
своей любимицей. Я поинтересовалась, почему он так неприязненно говорит о женихе. Торговец взглянул на меня так, словно я ученица, не
выучившая урок, и рассказал историю, от которой мои малышки пооткрывали рты и стояли как вкопанные.

Когда-то…

Когда-то Городом правил губернатор Раппомпуль. У губернатора была жена Раппомпульша. И никого губернаторша не любила так сильно, как свою,
вечно тявкающую и бегающую, болонку Римму. Только представьте себе эту картину: необъятные Раппомпули на субботнем рынке осматривают свои
просторы и выбирают самое вкусное. Это было их любимым занятием - целый день они слонялись с важным видом по рынку и забирали у торговцев
лучшие овощи, мясо, колбасы, сласти и множество-множество вкусностей. Доходило до того, что их запасы увозили домой на телеге. Торговцы
проклинали субботу из-за грозящего разорения, ведь Раппомпули никогда не платили за покупки. Приятное времяпрепровождение, не правда ли? Но
торговцы – хитрый народ, к субботе они припрятывали что-то для себя. И все бы ничего, если бы не болонка! Это наглое создание, пролазило во
все щели и тащило и тащило все припрятанное торговцами. Поговаривали, что Раппомпульша специально выписывала из столицы дрессировщика,
чтобы он научил ее Римму этим фокусам! Вот уж был скандал, когда болонка проделывала свое дело. Губернатор сначала краснел, потом зеленел,
а потом, брызжа слюной во все стороны, орал своим визглявым голосом, при том, что росту он был высоченного, что его «никто не уважает и в
грош не ставит в этом городишке»! При этом Раппомпульша непременно падала в обморок, а Римма прыгала вокруг и тявкала во все свое болонье
горло! И этот концерт продолжался в те самые выходные практически у каждого лотка торговца. Так они до вечера, до конца рынка и не дошли.
Хотя бывало, что давали аж два круга… ну да и бог с ними, такая уж у них жизнь. Ведь заняться губернатору особо нечем было. В нашем Городе
люди порядочные, судов не было. Свадьбы все играли осенью в один день. Ничего из построек не строилось. Горожане только и знали, что рыбу
жарить…
и