Грустный домовой

Вечерний город. Красные каскады
Огней машин. Февраль. Клубится пар,
Витрин цветных застывшие парады
И ранних снов в окне, у крыш – пожар.
И видится ребенок утомленный
На простынях – плывущий средь теней,
А за окном – проспект неугомонный,
Переплетенья судеб и огней.
В уме заснувшем – звездные пейзажи,
А на стене – с кукушкою часы,
На потолке – разводы древней сажи,
И холодильник с пением осы
В себе хоронит крошечную зиму,
Блестящий кран выплакивает ночь,
И домовому – Черта подхалиму
Найти покой не в силах Черт помочь.
Вот он, кряхтя, склонился над кастрюлей,
Попил борща, надъел свиную кость,
Потер стекло морщинистою дулей,
И вышел в мир – незваный, старый гость.
Как холодно на снежном тротуаре,
Как высока холодная луна,
И ярко как – все словно бы в пожаре,
А там – покой, еда и тишина.
И он вернулся – синий и продрогший,
И с мальчиком прилег на простынях,
Как старичок вздыхая занемогший –
Все о давно минувших, юных днях.
И показалось вдруг, что он – собака,
Пушистый и слюнявый дурачок,
И он чуть слышно, горестно заплакал,
Как на печи дряхлеющий сверчок.
А по утру – забился тенью в щели
Дырявых и расшатанных полов,
И сквозняки над ним печально пели
Какую-то мелодию без слов.
       6-7 февраля 2005 года; 0:30