Индейское лето

Твои руки на моих коленях. Мы в старом вагоне. Мимо индейских поселений.
Ты и я, знаешь, - как в старинном кино про золотые копья и деревянные щиты.
Твои руки на моих коленях. Я слышу плеск и чувствую поток линий твоей ладони.
Линия жизни дала мне ветвь вдоль реки тольтеков - в ней совершенное тонет.
Мы в старом вагоне по серебряным нитям, тянущимся к дали, сплетающей сталь,
как в аллегориях Джармуша. Наш металлический корабль, в жёлтом море
расплавленной равнины, как индейская пирога. Люди в пернатых головных уборах
Слушают ветер, обращаясь в орлов, несущих в клювах кукурузные зёрна,
когда ты поёшь мне песни, в которых видишь себя парящим над толланским каньоном.

Они помнят о смерти, а твой голос помнит Топильцина, поэтому каждый из них,
почуяв наше приближение, оборачивается к скале Серро-де-ла-Малинче
и в жертвенном экстазе касается ладонью, заключающей в себе энергию пятого солнца,
безраздельной земли, сухой и горячей: так он благодарит Венеру, богов и предков за жизнь
и за смерть, промышляющих в паре, объединяющих души живых и мёртвых
в третьем пространстве, где не отличают разум от плоти.

Твои руки на моих коленях. Мы в старом вагоне. Мимо индейских поселений.
Во мне душа индейской царицы, индейской жены, индейской матери, вступившей в союз
с индейским царём, индейским мужем, индейским отцом - наш союз окропили золотом.