Из Катулла

45 в

“Акма, Акма, душа моя, подружка! –
Говорил ей заплаканный Септимий. –
На кого же могла меня ты бросить,
Если ты была всей моей душою,
Если мир мне в тебе одной являлся,
Если радость была моя с одною
Лишь тобою легка и неподкупна?!”
А Амур наш, слезу смахнувший слева,
Справа капнул слезой в великой скорби.

Но, холодный, молчит могильный камень.
Нет ни гласа, и тень далекой Акмы
Заблудилась в потьмах бескрайних Орка.
“Ах, не спас нас от бед Амур-владыка!
Ах, не лев, – говорит Септимий жалкий. –
С навсегда побелевшими глазами
Разлучил нас, а злая лихорадка!”
А раскисший Амур, и снова справа,
Крупно капнул слезой в великой скорби.

Против жизни, несущейся жестоко,
Никакие приметы не помогут,
Никакие прикрасы и причуды.
В вихре дней, беззастенчиво текущих,
Оказавшись действительно дороже
Всех сирийских богатств и всех британских,
Улетай, недоступное блаженство.
В небесах ли, из плоти ли и крови,
Все Венеры, увы, несовершенны!