Стихи юного Яна. 1961 - 1968 годы

14 лет

ГОНКА

Гонка, гонка...
       Ликуем на вираже
Летят мотоциклы красные.
Но в поворот
       не вписались уже,
И нас едва не выбрасывает.
Гонка, гонка...
       не верь тормозам,
Девчонкам, болеющим истово.
Добудешь сам,
       и только сам
       Скорость.
       Победу.
       Истину!

Тебе повезло, ты лишь на обочине.
Трешь поцарапанное лицо.
А по асфальту бежит озабоченно
Отставшее колесо.

ЧЕТВЕРТЬ ВТОРОГО...

Кому это нужно, кому же?
Как сердце, взрывается слово,
Дождем взбаламучены лужи
На улице, в четверть второго.
Ночные шатания вредны -
Но что нам в дыму папиросном,
Когда, не дождавшись ответа,
Мы ставим, все ставим вопросы,
Когда, не добившись победы,
Безумны, бежим из-под крова...
А лужи измучены ветром
На улице, в четверть второго.

МНЕ ИНОГДА ТАК СТРАШНО ЖИТЬ.

Мне иногда так страшно жить,
И я завидую уснувшим,
Минувшим, искрой промелькнувшим,
Успевшим голову сложить.
И я боюсь черновика,
Потерь, любви, удара в спину,
Земли, которую покину
На вечность, а не на века.
Я снова не смыкаю глаз
Наедине с листом бумаги,
Пока бравады и отваги
И радости не пробил час.
Останется, наверно, стыд
За этот страх, за слабость эту,
Когда восход пройдет по свету
И жить мне заново велит.

15 лет

ДОЖДЬ

Улица, молчи. Вода, молчи.
Пальцы струй на стекла опустили
Добрые осенние врачи.
Улица, молчи!
       Слова остыли.

Вы не знали, старые друзья:
Так нельзя – касаться слов руками.
Если сердце
       - просто –
       мокрый камень
Под дождем,
       Под пальцами дождя,
Не к чему бросаться облаками.

Говорим, спиною став к дождю,
Пальцы струй почувствовав на окнах:
"Мы не рядом, просто где-то около,
И пора кому-то уходить".
Нас не ждут, нас пробуют забыть
В этот час, когда деревья мокнут
Под дождем.

НАДЕЖДЕ

Как ночь - без звезд,
Как плач - без слез,
Как без берез - Земля,
Как в парусах звенящий Ост -
Без бега корабля,
И как без цели - верный шаг,
Без ненависти - враг,
Как быстрый бег карандаша -
Без радости.
И как
Без жара пламени - свеча,
Без путника - маяк,
Так без тебя - мой век и час,
Судьба и жизнь моя.

ПОГРОМ

Мой мир захлестывает ложь,
И снится роженицы дрожью,
И ворожит ночами нож,
Бросаясь с яростью бульдожьей.
А за окном - одни враги,
Ни зги не видно,
И обидой
Стучат смазные сапоги
По лицам улицы убитой.
Ни слова некому сказать,
И только захохочет нищий,
И рукавом сотрет глаза,
Как грязь стирают с голенища.
И снова стуком костяным -
Шаги.
Вот здесь - конец истории...

И проступает крематорий
В кривых булыжниках стены.

16 лет

ЗИМНЕЕ

Зима шатается потерянно
По улицам твоим заснеженным,
Земля измятою постелью
Пытается казаться свежей.

И парашютами опавшими,
К земле протягивая стропы,
Пытаются казаться старшими
Совсем не страшные сугробы.

И ты, в своем домашнем таянье,
Вбежавшая с мороза в комнату,
Пытаешься казаться тайною –
Чужая и давно знакомая.

И в эту зиму, в этот час ее
За вымерзшим окном маяча,
Пытается казаться счастьем
Обыкновенная удача.

ОСЕННЕЕ

Рассвет покажется закатом,
Когда ненастный день нагрянет.
И небо, облаком залатано,
Над головой моею встанет.
Кому я в ноги упаду,
Кому судьбу мою доверю,
Когда вода колотит в двери
И гонит новую беду?
Уйду я в дождь, и в дрожь, и в город,
И, горд осенним колдовством,
Увижу павших листьев горы,
Укрытые слепым дождем.
Моя беда для них легка...
Прощаюсь с ней.
Не слишком смело
Коснется их моя рука,
Смущенная свершенным делом.

А дворник, местный Прометей,
Тая огонь в сухой ладони,
Уронит искру, и утонет
Моя беда в бездонной, в ней.
Я календарь сожгу дотла,
Как встарь, теченье дней нарушу,
И снова душу обнаружу
Там, где утеряна была.

17 лет

ТИШИНА

Какая тишина была в России -
Как будто в лодке с поднятым веслом,
И если на Оби траву косили,
То это слышно было под Орлом,

И лошади, забыв воды напиться,
Тревожно замирали на ветру,
И женщин зачарованные лица,
Словно рассвет, вставали поутру.

Какая тишина над миром встала!
Безбрежная, как поле, тишина.
Когда трава под Курском прорастала,
То на Оби она была слышна.

И женщин зачарованные лица
Ловили гулкий отзвук тишины…
Она лежала, как лежит граница
Войны и мира, мира и войны.

22 июня 1965 года.

СУМРАК

Тревожен сумрак поутру.
По-прежнему так много знача,
Как смутный говор на ветру,
Случайной кажется удача.
И, всем привычкам вопреки,
Щеки, как встарь, прикосновенье,
Мгновенье, вечер, откровенье,
И столкновение руки
С твоей рукой.
Слова туманны,
Слова случайны, речи странны,
Рассвета отзвук грозовой
(Святое таинство обмана)
Как заголовок над главой
Давно забытого романа.

ЛЕСТНИЦА

Грустный клоун
Зачаровывает горести,
Грустный клоун
Достает из кармана
И, словно камешки,
Перекатывет в горсти
Наши радости, свои обманы.

Поднимает руки,
Опускает глаза,
И белым обвалом
Осыпает муку со щек.
...Сегодня в шутку
Кто-то ему сказал,
Что пора поминки
Устраивать
За свой счет.

Грустный клоун
На тонкой струне играет,
По долгой лестнице
Поднимается на карниз.
И равнодушными взглядами
Подталкиваемый к краю
Медленно-медленно
Срывается вниз.

САМОЛЕТ

Он опадает, самолет, в ладонь аэропорта,
Бесспорен, как осенний лист, звенящий и упорный.
Так мало выдано ему, когда нисходит круто:
Немного солнца, высоты, и заданность маршрута.
О, как он мог бы воспарить, мигнув зеленым глазом...
Но снова требует пилот почтения к приказу.
Что делать, если снова он к сырой земле стремится!
Как трудно выпускать шасси, имея сердце птицы.

Он засыпает на земле, когда с прощальной песней
Прообраз маленький его уходит в поднебесье.

O Смелякове

Стих бывает смело кован,
А бывает - ладно кроен...
Я читаю Смелякова,
Слово он как землю роет
Ржавой зэковской киркою,
Не слабеющей рукою,
Выживший в огне и сраме,
Полон нежности и света,
Проживает рядом с нами -
Не сдающимся поэтом.

ПЛАСТИНКА

Пластинка добела раскалена
И, как часы, вызванивает полночь.
Не надо нам ни вспоминать, ни помнить,
Ни добиваться, чья это вина,
Что все вино мы выпили до дна,
Что ночь перелистали до рассвета,
Что были мы безжалостны, и это
Нас по заслуге не лишило сна.

Но музыка - тишайшая беда -
Нас навсегда залечит, и следа,
И шрама не оставит, и сомненья,
И потому мы перед ней в долгу,
И надо оглянуться на бегу,
И, может, опуститься на колени.

МОСКОВСКОЕ

Звенела церковь поутру
У Рижской эстакады,
И, словно палкой по ведру,
Гремело что-то рядом.
В метро меняли всем рубли
На пятаки и двушки,
И с эскалаторов брели
В седых платках старушки.
Они мерцали серебром
В привычной жажде чуда,
И пахло в воздухе сыром
Бензином и простудой.

ПЕРВЫЙ СНЕГ

Быль иль небыль – было небо,
Было море на заре,
И горячей плотью хлеба
Пахли угли на костре.
А сегодня снег нисходит,
Самый первый, и еще
Горький ветер колобродит
И тревожит кожу щек.
Поступает осень мудро,
И давно забыть пора,
Как мы праздновали утро
У погасшего костра.
Но минувшее неволит
И приходит, как во сне…
Дышит морем, пахнет солью
Гость нежданный – первый снег.

НАСМЕШЛИВЫЕ ВЕТРЫ

Не пожалеем смутных чувств,
Насмешливые бродят ветры,
И все вопросы – безответны,
И беды все – не по плечу.
А наши головы пусты,
А мысли голы, как деревья,
Доверчивые, как поверья,
И древние, как я и ты.
Рассветы, полные утрат,
Закаты - книгою раскрытой,
Дождей разряженные свиты
За мной плетутся по утрам.
И этот тополь во дворе,
Сцепив с землей тугие корни,
Стоит под небом, как упорный
Заклятый грешник на костре.

.......................

Столы, залитые вином,
В любом привычны стали доме.
Стаканы ставим кверху дном,
Живем, как в призрачном разгроме.
Хоть нас уносят поезда –
Все ж возвращаемся сюда…
               
ВСТРЕЧИ

Твои глаза – как в ножнах сталь,
Шальное ликованье мига…
Я эти встречи пролистал,
Как языка чужого книгу.

Я эти встречи не сберег,
Забаву посчитал заботой,
И встали горла поперек
Дороги дальней повороты.

Я эти встречи раздарил
Друзьям, далеким, как безверье.
Я их за то благодарил,
Что за спиной закрыли двери.

За смех, за старый уговор
За песни о февральской стуже,
За то, что верю до сих пор
Чудак! В распахнутые души.

Качало, словно корабли,
Студенческие наши были.
И мы – мгновенья короли –
Из звонких кружек водку пили.

И падали у чьих-то ног,
И, расшибаясь о пределы,
Глотали терпкое вино
Для ласки созданного тела…

А утром золотил рассвет
Стаканы, волосы и души,
И стыли мысли в голове,
Как серый пепел на подушке…

Мои извечные друзья
Привычно пели о разлуке,
И, свечи загасив, как я,
К тебе протягивали руки.

И кто-то говорил слова,
И ты (поверив, может статься)
Не научившись целовать,
Училась горько ушибаться…

Я наши встречи не сберег,
Я песни пел – о чем-то, где-то.
Как между пальцев – между строк
Я упускал свои рассветы.

И – к лучшему! Пускай иной
Твоим плечам опять не верит.
Ты помнишь – за моей спиной
Мои друзья закрыли двери…

18 лет

КРАСНЫЙ СВЕТ

Он идет на красный свет, так и прет на красный свет...
Бьют его автомобили – он травиночку грызет.
Не могу его судить...
Знаю, знаю, это плохо,
Не такая ведь эпоха, чтоб идти на красный свет.
Для того и красный свет, и охрана, и привычки.
В нем одном – желание птичье
Жить и думать поперек!

Светофор. Под ним – народ. Мы стоим, любой и каждый.
Ничего он не докажет, только душу обдерет.
Мы завидуем ему, только больше ненавидим,
Потому что ненавидят всех, кто прет на красный свет.
Вреден он и нелюбим...
Вот и желтый догорает,
И, как тесто, выпирает на дорогу вся толпа.
А за ним несется свист: знаем мы – сейчас накажут!
Он и не заметил даже, далеко ушел вперед.

Сквозь асфальт росли цветы
Там, где легли его следы.

ВЕСЕННЕЕ

Моя весна. Мой день.
И снег
Глазами гроз
Извелся в звездопадах.
"Так надо, - говорят, - так надо!.."
       И уходить, как в смерть,
       И прятаться за смех,
       И плакаться во сне...
Венозной кровью поездов
Выбрасываться на перроны,
Подсчитывать уроны,
Как в бою,
Усмешку вспоминать твою
И проклинать почтовые вагоны.

       ...Моя весна, мой день!

И, с берегов сдирая комья глины,
По жизни, по большой воде,
Проходят чьи-то судьбы, словно льдины,
И пропадают неизвестно где.

ХЛЕБ

Немного надо для солдата:
Трава – чтобы сухой была.
Подушка – ложе автомата,
И солнце в небе, для тепла.
Минуты сна (приткнуться где бы...)
Лесная тишина – в ответ.
И чтобы вдруг буханку хлеба
Достал из рюкзака сосед,
И разломил. И так знакомо,
Сильнее всех цветов окрест,
Запахло далью, дымом, домом
И думами родимых мест.

Привал. Короткий миг покоя.
Мы делим, сидя на земле,
Пропахший табаком и хвоей
Обычный хлеб,
Солдатский хлеб.

19 лет

В СУДЬБУ НЕ ВЕРЮ

В судьбу не верю.
Но - смотри:
Вот ветви, выгнутые круто,
Вот дом, подсвечен изнутри,
И в этом доме жить кому-то,
Шуметь, смеяться, воду лить
На мельницу досужих сплетен.
И рук сплетенных не развить,
Не заслонить лица от плети
Чужого взгляда.
Не беда,
Что с крыши падает вода,
Принявшая личину снега.
Что до того нам?
Мы с разбега
Ворвемся в дом, и за окном.
Пускай в судьбу я и не верю,
И там, на холоде, за дверью
Оставим прошлые грехи,
Обиды, клятвы, недоверье
И эти странные стихи...

НЕМЕЮТ ПАЛЬЦЫ

Немеют пальцы, черт возьми,
Опять какие-то потери,
И хлопают чужие двери,
И кто-то ходит за дверьми.
А я теряю день за днем:
Немеют пальцы, дует в душу,
А щеки стыд и ветер сушат,
И кто-то плачет за окном.
Я этой лихорадкой смят.
Одни слова. Немеют руки.
И я не сплю, когда подруги,
Друзья, и недруги - все спят.
О этот бег карандаша!
Немеют пальцы - эко диво...
Но с них, дрожа нетерпеливо,
Словами падает душа.

20 лет

АМУР, 1968

Наутро после рукопашной
Не мог я даже воду пить.
О Боже, как же было страшно!
Но невозможно отступить.

Я не запомню эти лица.
Кипит вода в большой реке.
Но, знаю, вечно будет сниться
Кровь на штыке, кровь на штыке...

НОЯБРЬ

И будет: утро зазвенит,
Вернусь, и станет все иначе,
И запоздалая удача
Крылом осенним осенит.
И я поверю, что не зря...
Не зря... не зря...
И буду молод,
И на меня обрушит город
Последний холод ноября.

Войду, как прежде, налегке,
Случится то, что день назначит,
И запоздалая удача
Крылом ударит по щеке.

ТО ЛИ БЕЛЫМ, ТО ЛИ КРАСНЫМ...

                А я стою один меж них
                В ревущем пламени и дыме
                И всеми силами своими
                Молюсь за тех и за других.
                Максимилиан Волошин

Лава.
Бешеные кони.
И травы
Запахом погони.

Было трудно, наверно, удары сплеча
Наносить, отвращая чело, и не видеть
Капли крови на гриве коня. И кричать,
Не успев полюбить или возненавидеть.
А потери – потом. Пот и совесть – потом
В горле горечь – потом. Все – потом, а пока что
Шашка в небе – винтом. Хриплым выдыхом – стон,
И хрустящим хребтом распоследняя скачка.
Было мало их. Падали, землю круша,
И в последнем ударе тянулись клинками.
И, уже не дыша, свой не сделанный шаг
Проклинали, как в спину врубившийся камень.
И лежали, и вновь задыхалась земля,
Обезумевшей бабой металась и выла.
И от крови пьянели другие живые,
Недорубленной песней степями пыля.
И бросали клинки, и бросались к земле,
И на гривы коней, одичавших от боя.
И седой головой понимали – такое…
В восемнадцать своих перечеркнутых лет.

И, я знаю, до смерти кричали во сне,
В горизонт посылая клинки и коней…

ПТИЦЕЛОВ

Мы трезвостью ума хранимы,
И горьким папиросным дымом
Омыты наши вечера.
Верны дыхание и слово,
И трезвый разум птицелова
Смиряет бешенство пера.

Так будет ныне и вовеки,
И слезы не омоют веки,
И не швырнет на землю боль.
Полустихи и полуправда,
И это наше полуправо
На давнюю полулюбовь.

Но все же как нам снится часто
Один глоток шального счастья,
И эта вещая пора,
Когда безумны станем снова,
И жаркий трепет птицелова
Коснется нашего пера.



Живопись Галины Ким.