нитроглицерин

Первый эскиз. Герой.

и что Вы видели под утро,
таблетку сунув под язык?
что прошептала вслед Деметра?
что в чай подсыпал проводник?
о том раскачивался поезд
в стальной бесплодной борозде,
и с остановками «везде»
лимон укачивала совесть.
попутчик был, но вышел вон,
и Вы один на весь вагон
все переписывали повесть
под дребезжание окон.

и не доехать, будто утро
уже прошло и не придет.
и небо состоит из ветра,
в который вставлен желтый лед.
о том купе качалось мерно,
что жизни нет, и смерти нет,
что нерадивый этот свет –
последний свет – горит неверно,
и что попутчик, как дитя,
уж дома спит, сквозь ночь летя.
и сын Ваш на вокзале нервно
глядит на рельсы год спустя.


Второй эскиз. Фон.

Борозды дорог в полях безвестных,
розовые мокрые мосты.
бег воды и облаков телесных
мякотью небесной налиты.
грифелями выточены елки
из оврага в два ряда торчат,
и над ними галки, как заколки,
прихватили бронзовый закат.
в черную отметину тоннеля
пассажирский скоростной состав,
как коленный старческий сустав,
недвижим стоит на самом деле.

маковое матовое поле
по ребристым склонам там и тут
облетит, и семена от боли
высохшие стебли принесут.
облака отяжелеют в тучи,
твердью наливаясь снеговой,
разродятся вьюгою колючей –
лестницею в небо винтовой.
и состав-сустав запорошится,
превратившись в белый пароход:
поезд-дым, оскален черный рот.
маковая родинка в петлице.

Третий эскиз. Седьмой аккордеон.

на переезде стрелочник
завел скрипучий патефон.
по крыше град просыпал мелочью,
цепного пса угрюмый звон.
стакан с отбитым краем муторный.
Утесов, чтоб «поговорить».
и скорый раз в неделю утренний
(за скорый можно и налить)
как поезда гармонь «протукает»,
старик возьмет аккордеон:
про тормоза и про кондуктора
задвигает мехами он.
и по пути не остановится,
моргнет цистерна «молоко».
седьмая станция – «шелковица» –
недалеко, недалеко.

Четвертый эскиз. Она.

она заговорит любого:
все о себе, да о себе.
и ты не вставишь ни полслова
в ее изломанной судьбе.
ребенок, брошенный в роддоме,
рефреном «если б, да кабы…»
какой любви, какой мольбы
проводником замрет в истоме?
каким попутчиком прельстясь
пасьянс раскинула на черву,
летя в разинутую пасть
на скором восемьдесят первом?
и не доехать, будто жребий,
как гребень, зубья потерял.
и поезд в черноту нырял,
издав истошный крик жеребий.

Пятый эскиз. Он.

он ей про будущее пел
и заливал… и подливал…
а поезд буднично гудел
и доли жизни отбивал;
и доли будничные дел –
юдоли будущей провал.
дожитым днем белесый мел
из губ курящих выплывал.

он ей про будущее плёл,
что раньше заплетал подчас,
и резал сервелат на стол,
и не сводил с коленок глаз.
в купе дрожал и ехал пол,
а за окном, как сонный газ,
туман луне навстречу брел,
переиначивал рассказ.

и он бессвязно бормотал,
оправдываясь, нищ и гол,
и он прощения хотел,
она молчала… в первый раз.

Шестой эскиз. Тоннель.

черным грохотом мерным
извивается голое
тело воздуха нервное
и душа его полая.

запах сильный и серный.
эхо движется тонное.
в бледном свете холерном
бормотание тонет.

и двоятся портреты:
ближний – адский и смятый,
и размытый неспетый –
дальний профиль – крылатый.

ни начала, ни адреса,
ни письма, ни припева:
ожидание варится,
гулко бухая слева.

и как дантовский мученик,
за труды и печали
ты летишь по излучине
в нержавеющей стали.

Седьмой эскиз. Общий вагон.

шумно. запах туалета.
в тамбуре не продохнуть.
пиво, рюкзаки, конфеты,
дети, быстрые как ртуть.
еле слышная гитара –
два аккорда, три удара:
«мы простимся до рассвета»
«ты меня не позабудь»

душно. проводница злая
разливает кипяток
и дает пакетик чая,
как на паперти кусок.
и плевать, что спать пора
идет картежная игра.
мать-то зря, остерегая,
деньги прятала в носок.

яйца, курица, картошка –
обживается народ.
чайная пропала ложка:
«нет, не крал, кто? Я – урод?»
и хватает за коленку
пьяненький студент студентку.
над столами кружат мошки,
лица покрывает пот.

коммунальная квартира
разъезжает по стране:
сто квадратных метров мира
без портрета на стене.
и несутся полустанки,
демонстрируя изнанку:
нам бы только конвоира
да на белом, на коне.

Восьмой эскиз. Антиной.

когда в железный свой вагон
ты в кассах продавал билеты,
ты знал, куда поедет он,
и видел веские приметы,
пророчащие сон, надежный сон.

ты цену за дорогу брал
обычную, не сомневаясь,
что тусклой лампочки накал
еще мигнет, преображаясь
в слепящий свет, что валит наповал.

что он сольется в небесах
с таким же светом первозданным
и поглотит животный страх;
в полете быстром и желанном
нагие души пересилят прах.

когда ты выбирал вагон,
депо казалось душным адом.
будильника грядущий звон,
как плод познания из сада.
какой ты был тогда Наполеон.

кого ты представлял себе,
на небо глядя равнодушно,
потея в мысленной борьбе,
временщиком служа послушно,
неуловимой мачехе-судьбе.

Полотно. Нитроглицерин.

я вижу вспышку яркую событий
обыденных и прерванных внезапно
на полотне, что ты еще не начал,
я попытаюсь изменить рисунок:
собрать тебе венок из горных маков? –
пусть красный сон безумие излечит.
разрезать ткань в подрамнике кинжалом,
собою заслоняя амбразуру,
как бедный Дориан в силках иллюзий?
когда бы месть тобой руководила,
могла бы встать стократно на колени
за каждого садящегося в поезд.
но ты – творец и ждешь иного шага:
история должна тобой гордиться,
людское море для тебя – пустыня.
увянут маки – пробудишься снова
и новый холст растянешь на подрамник.
не армии, как встарь, играют миром,
но ты торгуешь временем сегодня.
так что же? неужели нет оружья
и зло непобедимо в человеке
и, порождая ненависть ответно,
дарует свету «знающих как надо»?

когда тебя отговорить сумею,
какие силы вырвутся из плена?
и что ты сам увидишь вдруг под утро,
когда восток намешивает краски?