Чья рука ведет меня по жизни?

"Небесный терпкий мёд". Валерий Клебанов.

ЧЬЯ РУКА ВЕДЁТ МЕНЯ ПО ЖИЗНИ?

* * *
Мокрым ёжиком сосен
и колючками юкк
на угрюмую осень
ощетинился юг.

Бабье лето уходит,
в водостоках плеща;
и топорщится город,
словно ворот плаща.



* * *
Белых хлопьев бессонные хлопоты
погребли неурядицу троп.
Сколько снежного хлопка ухлопано
этой ночью на каждый сугроб!

Стали дали до боли тверёзыми,
от их были былой – ни следа…
Засыпали мы с тёплыми грёзами,
а проснулись – стоят холода.



* * *
О, сколько в часы эти поздние
вселенского мрака в ночи, –
где попусту падают звёзды,
желаний не чуя ничьих!..

И разве услышится Вечностью,
как, кутаясь в чёрную тень,
тревожно сопит человечество,
волнуясь за будущий день?


* * *
Готов весь мир душой обнять я,
все раны залечить собой…
Так отчего ж летят проклятья
в мой огород через забор?

Не мало в жизни удалось мне;
но, может, все успехи – бред,
коль так упорно пышет злостью
зоологический сосед?



* * *
Ах, Жизнь, ты сама невинность…
Но то, что болит во мне,
что вытерпел я и вынес, –
не по твоей ли вине?

В тебя так наивно верю,
но знаю, что в миг любой
уйдёшь ты и хлопнешь дверью.
Вот так-то. И вся любовь…



* * *
Пусть воют собаки, пусть;
пусть кружится вороньё, –
я чувствую: бьётся пульс,
а крики ворон – враньё.

Я снова тобой упьюсь,
Россия, родная ширь.
Нам трудно, – но бьётся пульс.
Нам страшно, – но будем жить.


* * *
Патриот, сидящий сиднем,
всуе в грудь себя не бью.
Только всё трудней, Россия,
говорить тебе: «Люблю».

Стала жизнь подобьем ада,
но бежать отсюда – стыд.
Мне чужих краёв не надо, –
я своим по горло сыт.



* * *
Сознанье повторяет, словно эхо,
откуда-то запавшую строку:
«Люби страну не только в час успеха», –
что и пытаюсь делать, как могу.

Но в жизни за прорехою прореха;
плодится обездоленная голь…
«Люби страну не только в час успеха», –
я бормочу – и сглатываю боль.



* * *
Глубинное русское слово,
что сдобрено солью стиха…
На сердце – рубец от Рубцова,
чья боль не умеет стихать.

Стираются сроков постромки,
и жизнь ускользает из рук, –
но крепко сколочены строки,
как старый бревенчатый сруб.



* * *
Не умею жить, как нужно, –
видно, что-то с головой.
Оттого-то мне так душно
в атмосфере деловой.

В мире выгоды и торга
долго вытерпеть не мог:
то ль душа его отторгла,
то ли он её отторг…



* * *
Я не ценил свой срок земной,
душой беспечно рея…
Теперь, как ворон, надо мной –
потерянное время.

Уж не вернёт мне прежних сил
тот век, который прожит.
И сердцу, как листве осин,
не скрыть осенней дрожи.



* * *
До чего ж этот мир нелеп,
если в нём дорожает хлеб,
если другу в глухую тишь
лишний раз и не позвонишь.

Здесь на силу небесных тел
не надейся – напрасный труд…
Не поможешь, кому хотел,
не поедешь, куда зовут.



* * *
Чья рука ведёт меня по жизни?
Женская ли? Божья? Все одно…
Может, я не в той живу отчизне?
Но иной отчизны не дано.

Может быть, не те гудят погоды
и судьба порою вкривь и вкось;
может, я не ту любил все годы?
Но жалеть об этом не пришлось.



* * *
Годы, поздние годы мои!
Тяжелы ваши горькие плюсы.
Расставляются точки над «и»,
остаётся всё меньше иллюзий.

Сад за окнами чёрен и гол,
но, однако, ни страха, ни боли…
Ох, и трудно я к этому шёл, –
как сапёр через минное поле.



* * *
Пусть старость пронзает меня
китайской иглою бамбука, –
стерплю эту боль – и ни звука,
эпоху ни в чём не виня.

Она, задыхаясь, мечась,
пыталась уйти от ненастья…
Я плод её плоти, я часть
её невесёлого счастья.