Тот страшный день. Нью Йорк, 11 сентября 2001 г

       ТОТ СТРАШНЫЙ ДЕНЬ
       _____________________
       

Этот день я не забуду до конца своей жизни...
Утренние сборы на работу. Времени, как всегда в обрез. Досада: опаздываю. Но вот и метро. На платфоме обычная суета сует. Не платформа, а просто иллюстрация к Экклезиасту. Но ничего, всё как обычно в часы пик. Толпа напирает, жмёт. Вносит в вагон. Вдавливает вовнутрь. Тоже нормально. Еду в Нижний Манхэттен. Там я работаю. В нескольких кварталах от Всемирного Торгового Центра, небоскрёбов-близнецов, громадного комплекса зданий, с магазинами, кафе, ресторанами. Именно там, в книжном магазине, я провёл вчера весь мой обеденный перерыв и намеревался пойти сегодня опять. Но, как оказалось, наш поезд шёл в тот день воистину в никуда и напрасно я нервничал, что опаздываю. На работу я так и не попал...

Между двумя станциями, расположенными недалеко от места моей работы, мы вдруг остановились. Никто не знал, что произошло. Мимо пробежал, не отвечая на вопросы, работник метро. В вагоне на несколько минут погас свет, что вызвало лёгкую панику. Потом свет зажёгся, но вагон стал наполняться дымом. Зловеще быстро, тяжёлым удушливым дымом. И никого из работников метро. Мы всеми забыты и брошены. Что происходит? Женский крик рядом. Истеричный, страшный. Раздирающий уши: "Я не хочу умирать, я не хочу умирать!" Кто-то, вижу, встал на колени, воздел руки, молится. Какая-то молодая пара обнимается. Утешают друг друга. Да, этих только смерть и разлучит.
Одна мысль сверлит мозг, что вот он, мой последний час, что я вот-вот умру, что смерть будет нелёгкой - я умру от удушья. И всё-таки странное спокойствие, словно уже смирился с этим. Значит, так мне суждено и ничего не попишешь. Как там родные будут без меня? Как они всё это переживут? А вокруг паника нарастает. Детский плач. И опять этот женский крик: "Я не хочу умирать". Всё больше молящихся. Стоны, крики, рыданья. И всё гуще дым. Я уже не вижу за дымом тех, кто сидит напротив меня. И вдруг, посреди нашего отчаянья, как ангел, посланный свыше, выныривает из дыма парень в комбинезоне. Командует властно: "Закрыть лицо, кто чем может, и двигаться за мной по одному!"
Так мы и шли за ним покорно через все вагоны. Молча, ушедшие в себя, толком ещё не веря в своё спасение. Казалось, вагонам не будет конца. Но вот и платформа. Вернее то, что от неё осталось. Гора пыли, грязи, щебня. С трудом пробираемся по почти невидимым, заваленным всем этим мусором ступенькам. Туда, наверх, к спасительному выходу на улицу.

А наверху - Боже мой! Что случилось с городом? Такое впечатление, что на Нью Йорк сбросили атомную бомбу. Плотный туман и что-то, что бесконечно сыплется и оседает на землю, на меня. Странными розоватыми хлопьями. Неба нет, только эти хлопья. Как потом понял - это был пепел, смешанный с поднятой в воздух колоссальной тучей пыли. Удивительно, в вагоне я был на диво спокоен, а здесь меня стала бить дрожь.
Туман был таким плотным, что даже небоскрёбы рядом не были толком видны. Никого вокруг, как будто я попал в необитаемый город. Женские туфли, разбросанные тут и там на мостовой, укрытой толстым слоем падающих сверху и медленно оседающих на землю, хлопьев. Автомобили-мертвецы, без окон, с железными пустыми глазницами. Словно черепа доисторических животных. Куда же идти? Прикрыв лицо краем рубашки, чтобы не дышать удушливым смрадом, плыву за какой-то группкой людей, пробирающейся куда-то в тумане. Вот-вот и я потеряю их из виду. Ковыляю за ними так быстро, как могу. Вчера подвернул ногу. Идти быстрее не могу. Каждый шаг отдаётся резкой болью. Но вот я всё ближе к ним. Кто-то из них ныряет по дороге в магазинчики, кафе. Но там и так полно народу. Надо двигаться дальше. Наконец, кончился туман. По обочинам улицы стоят люди, дают напиться, оказывают первую помощь. Много добровольцев. С бутылками воды, бутербродами.

Я в Чайнатауне - китайском районе Манхэттена. Народу видимо-невидимо. Полицейские в растерянности. Никто толком не знает, что произошло. Знают только, что перекрыты все дороги в Нижний Манхэттен и что там произошёл колоссальный взрыв. Китайцы бьют все рекорды любезности. Бросаются помочь, приглашают в кафе, поесть бесплатно, позвонить по телефону, придти в себя. Пристраиваюсь к длиннющей очереди желающих позвонить. Ни один мобильник не работает. От злости чуть не шваркнул свой о тротуар. Дозваниваюсь, наконец. Успокаиваю маму. "Да, я жив. Когда увидимся, не знаю". Потом мучительный, кажущийся бесконечным переход по Бруклинскому мосту. Нас сотни и сотни. Беженцы в собственном городе. Что это - война? Но с кем? Мы все покрыты пеплом, с ног до головы. Сосредоточенные на ужасе, через который прошли. Но сплочены общностью беды. Братья и сёстры по несчастью. Оглядываюсь с моста на Нижний Манхэттен. Два невероятно длинных шлейфа чёрного дыма перекинулись от того места, где стояли близнецы-небоскрёбы через реку - на набережную Бруклин-Хайтса, который мы с друзьями называем променадом и где провели немало времени, любуясь панорамой Манхэттена. Кружат над головой вертолёты. А мы всё идём и идём. Смертельно уставшие, страшно растерянные и подавленные, но живые. Всё-таки живые. Трём тысячам других не так повезло.
Сегодня я говорю о том страшном дне и опять словно погружаюсь в него, в тот день, в котором я чуть было не остался навсегда.
_

       СТИХОТВОРЕНИЕ "ТОТ СТРАШНЫЙ ДЕНЬ"
       
       НЬЮ ЙОРК.
       11 СЕНТЯБРЯ 2001

       
       Помпейским жаром обожгло глаза.
       Отброшен словно
       временем назад,
       Нью Йорк в тот миг
       был -
       новая Помпея.
       
       День
       пепел, не спеша,
       сквозь сито неба сеял.
       За слоем слой.
       На лабиринты улиц,
       ещё вчера
       гудевшие, как улей.
       
       Так вот оно
       земной юдоли пекло -
       Вот так просеяться
       на землю
       серым пеплом.
       Покрыть собой,
       уже без боли острой:
       дома,
       деревья,
       тихий перекрёсток.

       Смертельно бледен был
       Нью Йорка гордый лик
       и небоскрёбов
       чётко слышен крик.
       Они без цели
       плавали в тумане
       покинутыми наспех
       кораблями.

       Как в фильме ужасов,
       завязнув
       в страшном иле,
       валялись черепа
       автомобилей.

       По дымным улочкам,
       До боли зубы стиснув,
       Вброд перешёл я
       Эти воды Стикса.

       И помню я...
       Толпа.
       Гудящий мост.
       Шлейф дыма над рекой.
       Вопрос,
       сверлящий мозг.
       И Бруклин-Хайтс,
       и смрадный променад
       в тот день, как будто
       источавший яд.
       И я - в толпе других
       и вместе с тем
       ни с кем.
       И пепел:
       на губах,
       на пиджаке.