Дмитрию Вязовикову

ОДНАЖДЫ В ПЕТЕРБУРГЕ.

Здравствуй, племя младое, нетрезвое,
постигающее бытиё...
Я тебе передам всё полезное,
что дарило мне время моё.

Помню, как пацанвой полуштатскою
в бледном мареве белых ночей
я гулял стороной петроградскою,
головой погрузившись в хорей.

Чёрный чай и варенье из вишни,
предрассветный туман над Невой...
Полагаю, что будет нелишне
рассказать, что случилось со мной.

Стынет водка в гранёном стакане.
Самолёт завершает вираж...
Только снова рисует мне память
подзабытый осенний пейзаж.

Как на пашне в далёком колхозе,
где капусты – как тины в пруду,
я услышал гудок паровоза –
как в семнадцатом грозном году.

У сосны, где стояли бараки,
пыль с гитары сбивая рукой,
громко пел – удирали собаки! –
рослый малый с большой головой.

До сих пор я во сне просыпаюсь,
словно сам побывал на войне, –
и как радиоточка включаюсь:
слышу голос на волжской волне!
 
Вспоминаю я наши прогулки,
переклички начищенных блях...
Снятся мне по ночам переулки,
где ходили мы с ним в патрулях!

Не упомнить Васильевских линий,
где со мною гонял школяров
славный парень по имени Дмитрий,
по фамилии – Вязовиков.

Вновь на струны рука его ляжет,
в сердце буйном – опять камертон...
На Литейном старушка расскажет,
как ей вальсы наигрывал он!

Как под скрежет трамвая колодный,
под шуршанье натруженных шин
узнавал этот мир искушённый
все регистры курсантской души!

И поскольку на Волге широкой
не поймаешь теперь осетра, –
в Озерках можно видеть из окон:
мой товарищ рыбачит с утра.

Там волна поднимает свой гребень,
сонный ветер гоняет листву...
Но упрямо забрасывать бредень
не в новинку давно уж ему!

И сегодня в походной палатке
он сидит у ростральных колонн, –
и, как прежде, в Таврическом парке
что-то тихо играет гармонь...