Стрижик

- Деда, а у него крылышко заживет?
- Бес его знает, может и заживет.
- А если нет? Деда?
- Ну что ж, если нет-то? Помрет, стало быть.
- Дееедааа…
- Ну, чего раскуксилась! А ну подбери сопли! Вылечим, авось.
Ксеньюшка вытерла кулачком нос и посмотрела на деда. Тот осторожно приподнял крылышко стрижа, а потом накрыл птицу ладонью.
- Деда, я за бинтом сбегаю, и мы завяжем стрижику крылышко. Как тетя Надя. У тебя тогда рука зажила и у стрижика тоже крылышко выздоровеет.
Дед вздохнул.
- Неси уж.
Перевязанный стрижик сидел в сенях в корзине, не ел крошек, которые протягивала ему в ладошках Ксеньюшка, и щурил потухшие глаза. Ксеньюшка уговаривала стрижика есть («А то не выздоровеешь»), а дед сосредоточенно крутил сигарку, сидя на пороге спиной к ним. По двору ходили куры, копались в земле и опилках и косились в сени. Ксеньюшка думала, что хотят обидеть стрижика, и ругала глупых птиц, отгоняя их прутиком.
- Деда, он ничего не съел.
- Не хочет, значит, - дед смахнул с брюк махорку. Ксеньюшка села рядом на пороге, прижавшись боком к дедовой руке, и горестно вздохнула.
- Онатса, - дед взъерошил Ксеньюшкины волосы, - выздоровеет твой стрижик.
Ксеньюшка посмотрела недоверчиво.
- Да как же, деда, он выздоровеет? Он не ест ничего, глазки мутные, плохонький весь! Помрет он, деда! – Ксеньюшка всхлипнула и уткнулась в дедово плечо.
Дед обнял посадил девочку на колени, вытер слезы и некоторое время молчал, глядя поверх Ксенькиной головы.
- Авось не помрет, - протянул он наконец. Может, чудом выдюжит.
- Чудом, деда?
- Чудом. Может, если изо всех сил пожелаешь, выздоровеет птаха.
- Я пожелаю, деда, я пожелаю! Я буду молиться, и Боженька спасет стрижика!
- Спасет, - надломленным вдруг голосом отозвался дед, не глядя Ксеньке в глаза.
Перед сном Ксеньюшка выпотрошила дедову подушку (была б жива бабка – ох уж и получила Ксенька на орехи), устроила стрижика в грязно-белых перьях и снова попыталась его накормить. Стриж не ел и не пил. Перья плавно опускались на земляной пол.
- Боже милостивый, спаси стрижика, залечи ему крылышко, пусть он сможет летать по небу с другими птичками, пожалуйста, Господи, - услышал дед с печи, где ложилась Ксеньюшка.
- Спаси, Господи, - устало выдохнул дед и перекрестился.
Проснулся дед первым, еще перед рассветом. Пастухи кликали опоздавших хозяек и погоняли коров на луг.
Стрижик умер.
Бусинки-глаза были закрыты сизой пленкой, а с клюва свисала желто-красная капля.
Дед взял птаху в руки, осторожно пригладил перышки. Стрижик был мягкий, рыхлый, чуть теплый и будто шелковый. Ксеньюшка спала. Дед обулся и вышел во двор.
- Ну что ж ты, Господи?
А на небе – только резвые ласточки.
Дед пошел к реке. На лугу положил стрижика в ямку, забросал душистым клевером и травой.
Разгоралось утро, а дед вспоминал. Он тоже верил в чудо, потому что больше ему тогда, в сорок втором, не во что было верить. Полевые врачи от Димки отказались, а он хотел жить – тоже похожий на стрижика, взъерошенный, непоседливый, вечно смеющийся. Ну что ж ты, Господи? Димка умер на рассвете, и дед запомнил тогда, как по-живому блестели от солнца глаза уже мертвого парнишки. Помер Димка… Царствие ему небесное.
Стрижи носились над рекой, взмывая с обрыва, пикируя на водомерок, проносясь в по-утреннему холодном воздухе. Дед боялся не успеть. Ксеньюшка, только бы Ксеньюшка еще спала.

- Деда! Деда! – босая Ксеньюшка, смеясь и хлопая в ладоши, прыгала в дверях. В закрытых сенцах носился, вереща, черненький стрижик.
- Чудо, деда, чудо! – Ксенька смеялась и плакала, а дед улыбался и следил за стрижом.
- Отвори ему, пусть летит к деткам.
Ксеньюшка помедлила, будто не желая отпускать птицу, но открыла дверь. Стриж стрелой пронесся над девочкиной головой, заставив ее взвизгнуть от восторга, и вылетел в пахнущее скошенной травой утро.
- Он чудом спасся, Боженька вылечил его, - дед только кивал в ответ, а Ксенька носилась по избе, согревая чай.

Должны ведь хоть такие маленькие девочки верить в чудо.
Иначе оно никогда и не произойдет.