Киска

Человек был дома один. Он сидел у окна, гладил серую, пушистую кошку и думал о том, как ему все обрыло и этот тоскливый дождь, и эта тридцатая осень, и вечно текущий кран и мурлыканье довольной, тупой кошки.
Зе-е-бало!!!
И, пожалуй, первый в этом списке он поставил нищету. Эта действительность, как бы бьющая лицом о дверной косяк, когда возникает ощущение, что может что-то еще и получится, это чувство необоснованной обиды во время внезапного пробуждения ночью. Чувство, что чего-то лишили, забрали…
Нет, он не был нищим, в полном смысле этого слова, у него был какой- никакой, пусть съемный, но дом. Было на чем спать и, что пусть и не богато, поесть. А в особо чудесные моменты, даже выпить.
Его бедность, имела скорее социологический, моральный корень. Хотелось дом на берегу лазурного моря, хотелось шикарную квартиру, пусть и в этом городе. Очень хотелось иметь в этой квартире ту яркую брюнетку, которая проезжает каждое утро, на бежевом «мерине», мимо остановки, на которой промокший и жалкий сидит он.
Этого человека убивало радио и телевизионная пропаганда красивой жизни, потому, что его лишенный излишнего восторга взгляд на вещи, показывая ее полную недоступность. Как бы да, это есть, но не таким как ты иметь эту презрительную брюнетку на черных, шелковых простынях, не тебе смотреть, как золотится тунниский песок на ее обнаженной, загорелой груди.
А фантазия ведет вся дольше и дальше, но вдруг жирная, осенняя муха начинает биться в стекло, выводя его из состояния транса, в котором все было так прекрасно. В котором, просто было все.
Снова: нудный дождь за окном и, в принципе, нормальная среднестатистическая жизнь, в которой есть все необходимое, но нет такого манящего лишнего.
 Человек идет на кухню, включает свет и ставит на газ оранжевый чайник. В ожидании рисует на рассыпанном сахарном песке ломкие узоры и думает о том, что кончился лимон и, что на самом деле хочется не чая с лимоном, а водки с икрой.
Дождь за окном затихает.
Чайник на плите закипает.
Человек за столом засыпает. В открытую дверь кухни он видит в прихожей трюмо, в котором отражается темный коридор, вешалка с вещами и идущая по коридору кошка. Его висящее пальто похоже на человека затаившегося в темноте с дурным замыслом, но вдруг пальто падает, хотя нет, с ужасом понимает Человек, оно приседает, чтобы взять на руки улыбающуюся, жмурящуюся кошку. А в пальто одета женщина.
Она хозяйкой входит в кухню. И садится на дальний, не попадающей в свет абажура, табурет. Высокая, изыскано, даже изнемажденно худая, со светлыми, глубоко посаженными глазами над хищно изогнутым аристократическим носом, а губы как алый порез на удлиненном, белом лице. Она насмешливо смотрит в глаза человеку: «ну, что надо?» и кошка в ее руках вот-вот захохочет над его идиотским видом.
Стало стыдно за застиранные, домашние спортивки, полинявшую на боку рубашку, босые ноги в клетчатых, замусоленных тапках, но через мгновение смущения перешло в тихую злость: «явилась неожиданно- негаданно в дом и сидит, издевается, требует! Какого черта!?» и Человек нагло уставился в два озера ее зеленоватых, насмешливых глаз.
Не дождавшись ответа на свой неозвученный вопрос, гостья пожала плечами и задала еще один:
 - Хорошо, а готов ли ты на жертву?
Ее голос резанул тишину слегка грубоватыми, скрежещитыми нотами, но его нельзя было назвать неприятным. Что-то волнующее было в ее своеобразном, несколько резковатом произношении звуков. Как будто слова с трудом, драгоценными камушками выпадали из ее алых, узких губ.
 И они с кошкой в четыре глаза выжидательно уставились на Человека. Старое пальто соскользнуло с плеча, открыв белую прозрачную кожу. Человек некстати подумал, что еще никогда не видел более обнаженного клочка тела, казалось, что сквозь кожу просвечиваются тонкие хрупкие косточки, но эта женщина не могла вызывать никаких плотских желаний. Красивая и опасная она сидела напротив и ждала ответа.
Захотелось реабилитироваться в ее глазах. Человек не привык чувствовать себя тупицей, все-таки, несмотря на застиранные спортивки где - то среди бумажек и старых фотографий на антресоли пылится университетский диплом.
-Смотря, что будет на чаше весов?
Царапина ее алых уст чуть дернулась вправо, что, скорее всего, означало улыбку.
- Все. Все, чего бы тебе хотелось. Все о чем ты мечтаешь такие дождливые вечера.
Женщина подалась вперед, не мигая, хищно пожирая его взглядом.
- Все, что вызывает в тебе зависть!
 Человек усмехнулся, пряча за цинизмом свою беспомощность и испуг, он не мог управлять ситуацией.
-Итак, если вам нужна моя душа и прямо сейчас, здесь на кухне мы побыстренькому сляпаем контракт нафигаченный от руки моей кровью.- Уголок ее губ снова треснул в правую сторону, Человеку показалось, что даже эта серая тварь на ее коленях сейчас зальется скрипучим, таким же противным каким всегда было ее мяуканье, смехом.
 -Ну, зачем же, нет надобности в таком архаизме?- Чуть дрогнула ресницами она, пряча холодный смешок за тонкими веками.- Оставим все эти бюрократические проволочки вашим конторам, мне надо только ваше устное «да», на мои условия.- Она облокотилась спиной о стену и игриво качнула огромную серьгу.- Я хочу десять последних лет вашей жизни. Условия просты: вместо долгого и жалкого влечения существования в этой нелепой стране, где вы никогда ничего не достигните, прожить на десять лет меньше, но так, как вы всегда мечтали, купаясь в богатстве и успехе, наслаждаясь каждым прожитым днем.
Ее тонкие пальцы завораживающими, медленными движениями поглаживали серую спинку. Но Человек не был, да и не хотел казаться простаком перед двумя этими нахальными чертовками.
- Угу, литература пестрит подобными «выгодными» сделками, но ничем хорошим, по моей памяти, они не заканчивались.- Даже издевательский интерес в ее глазах был приятнее той ледяной скуки, которой она окатила человека.
-Я предлагаю всего один раз. Я не уговариваю вас, -женщина изысканным, грациозным движением, сорвала еще не распустившийся бутон глоксинии, со скучающим интересом поднесла его к глазам и растерла между пальцами.
-Люди, как и всегда трусливы, предсказуемы и неинтересны.- Она брезгливо понюхала ладонь и тщательно вытерла ее о тюлевую штору.- Вы ноете внутри себя, проклиная и бога и черта за то, что вам не предоставляется шанса что-либо сделать, чтобы чего-либо добиться. Но, получив этот шанс, спешите забиться подальше под кровать, лишь бы не принимать никаких решений и ничего не делать, а сидеть и спокойно, со смаком, наслаждаясь жалостью к себе, винить всех в своей никчемности. Ведь вас несравненных не понимают и не ценят.
Она брезгливо вскинула голову и, прищурившись, зло и прямо, и не моргая, уставилась в его глаза, втыкая и вбивая в него слова. А на самом деле, вы приходите в этот светлый мир как испражнение. Ведь дети это тоже своеобразное испражнение взрослых. Вы и уходите, чтобы снова стать чьими-либо экскрементами, вы можете решать за себя сами, но вам очень не хочется это делать. Ведь если решат за вас, то и виноваты, будете не вы.
Натянутая, тугая как струна она плевала этими словами в Человека, кривя губами. Ее презрение было злым и страшным, он понял ее гнев. Ему захотелось поднять голову, а потом, может быть и окончательно вырваться из кучи быдл и испражнений.
-Остановитесь… Я, согласен. Дайте мне на оставшуюся без десяти пол жизни, то чего мне так нахватало в эту ее первую половину.
Буря, бушевавшая на его кухне, сгинула, как будто и не бывало. Женщина все также сидела в углу, в полутьме и улыбалась торжествующе. Тишину за окном разорвал хриплый петушиный вопль. Человек подумал, что взяться этой твари в городских джунглях, вроде бы неоткуда…
На огне догорал выпекший чайник, в щеку впечатался сахар и крошки со стала. Он поднялся, выключил газ, отряхнул лицо и, раздеваясь на ходу, покинул кухню. Спать.
Полуденное солнце било в стекло, он, отвернувшись, зарылся лицом в волосы женщины, спящей рядом. Минуту он наслаждался, продолжая спать ее уютным сонным запахом.
Молнией, мгновенно разбудив, мелькнула мысль: «Женщина? В моей постели женщина?!» Он резко сел и тупо уставился на спящую красавицу, разметавшуюся по черным, шелковым простыням рядом. Ее трудно было не узнать, сколько раз он с вожделением рассматривал надменный изгиб ее длинных бровей. Она спала рядом, по-детски подложив ладошку под щеку, и не казалась ни надменной, ни презрительной, она была просто женщиной спящей рядом. Очень доступной и очень ранимой. Та самая брюнетка из бежевого «мерина». Мутным, ошарашенным взором он оглядел шикарную обстановку квартиры. Все казалось смутно знакомым, все это он когда-то видел в журналах, у знакомых, или где-либо еще. Визуально заценил не малый метраж комнаты и, зажмурившись, сильно, до салютов под веками, нажал на глаза. Но ничего не изменилось. Вернее, как раз изменилось, причем все и сразу. От прежней его жизни осталась только эта серая тварь, к которой он теперь не смог бы прикоснуться даже при условии прямой угрозы жизни, создавалось впечатление, что она дремлет, совсем как обычные кошки, подобрав под себя серые, в черных браслетиках лапки. Но человек знал, что она все видит и слышит, вон, как шевелятся ее большие, как у летучей мыши ушные раковины.
Красивая брюнетка спокойно спала, а Человек крадучись, как вор в чужом доме, ходил по квартире. Вертел в руках изысканные, безусловно, дорогие безделушки, трогая, рассматривая все то, что раньше мог видеть только в витринах мажорных бутиков, в которые он никогда не заходил в страхе, что будет выдворен, как «не состоятельный».
Был шок, ощущение близкого кошмара, ощущение того, что так быть может, а, следовательно, так быть не должно. Только часа через два, когда он полностью уверовался в реальности этого солнечного утра, пришла эйфория. Он тупо улыбался сидя у окна в пространство.
-Не обманула…Гарпия! Все, правда! Все настоящее!!!
Все, у него теперь было все! И весь мир корчился у его ног. Весь город был виден из окна его пент-хауза. И каким жалким был он в его, Человека глазах.
       Захотелось познать всю силу приобретенного внезапно могущества. По простой, логической цепочке следовало, что власть- это деньги, а у людей живущих в подобных квартирах всегда есть как первое, так и второе.
       Расчет оказался верным. В ящике кабинетного стола, не запираясь, спокойно лежала его зарплата за последние три года. С трудом, преодолев приступ острой, безосновательной зависти к себе самому он заглянул в гардероб, по размерам примерно равный площади его прежней квартиры. Это могла быть только его одежда, стиль, размер, выбор ткани. Здесь было все то, что он видел на других, более успешных людях. Все, что вызывало в нем хотя бы подсознательное желание иметь.
       Ближе к вечеру проснулась брюнетка. Бодрая и даже слегка заискивающая улыбка не сходила с ее красивого, не накрашенного лица. Но он знал, он помнил, каким презрительным может быть оно.
       Вспомнив ее прежней, высокомерной и гордой он жестоко взял ее, прямо на диване в гостиной, чтобы утвердиться в своих правах на эту новую жизнь. Ей не понравилось, но она не смела ему перечить … И это тоже было приятно.
       Консьержка в вестибюле вежливо поздоровалась, назвав Человека по имени и отчеству. Человек даже ощутил, как подрос в собственных глазах когда, подобострастно улыбаясь, швейцар распахнул перед ними большую, стеклянную дверь. В той, другой жизни ни кто не утруждал себя запоминанием его имени. Даже коллеги по работе, где он проработал последние десять лет, называли его вроде: «Ну, этот…в сером пальто, с третьего».
       С красивой брюнеткой под руку он очень уверенный и нравящийся самому себе, шел к своему хищно поблескивающему хаммеру в предвкушении новой жизни, которая радостно распахнула перед ним свои гостеприимные объятия…
       В сводках дорожных происшествий по этому поводу было сказано: «при прохождении левого поворота с Калинина на Волжскую, черный bmw, сбив пешехода, скрылся с места происшествия. Известный политик и меценат Зуев Олег Константинович, умер на месте.
Но никто так и не узнал того, что последнее видели его меркнущие глаза: Откуда-то сбоку, через площадку для парковки, прямо к нему, в его сером, затертом пальто шла женщина. Она опустилась перед ним на корточки, уперев в асфальт свои тонкие, гибкие пальцы. По-собачьи наклонив в бок голову, она заглянула в его лицо. Глубокая рана ее губ потянулась вправо. – Знаешь, ни в чем нет хитрости, я не обманула тебя. Ты должен был умереть именно здесь, именно этой, глупой смертью, в этот чудесный, осенний день.- Она сделала длинную паузу, рисуя острым пальцем его кровью круги на асфальте.- Но только через десять лет.
 И резко, откинув назад голову, как будто ее кто-то дернул за волосы, она захохотала. Он успел подумать, что в этой позе она безумно похожа на воющую волчицу.
 Где-то далеко, все тише и тише, кричала женщина. Человек бессвязно подумал, что это его красивая брюнетка. Он еще раз повторил про себя эту фразу, смакуя: «Моя красивая брюнетка». А в конце восклицательный знак и … точка».
 Как будто моментально потеряв интерес к происходящему, серая кошечка, поблескивая на октябрьском солнце ухоженной шерсткой, направилась прочь от этого места, где уже становилось слишком шумно.
       Люди так похожи на мух, он слетаются на события как насекомые на труп.
 Подняв хвост «трубой» она с независимым видом теранулась боком о шипастое колесо «хаммера», блеснула напоследок зеленоватым взглядом и покинула место этого происшествия».
       По солнечным улочкам, брезгливо перепрыгивая через вчерашние лужи, шла, горделиво перебирая бархатными лапками, в поисках нового дома, неприметная серенькая кошечка.
       Ноябрь. 2006 г.
       Батина А. Н