Триединие

ТРИЕДИНИЕ

Тридение

Ключ

Сойди, сойди с креста, и – ветер над Голгофой,
Пронзает грудь копьем, и – стон стоит окрест,
И каждый божий день – отмечен катастрофой,
Мучительной как боль, и взрывчатой как крест.

Гранитный и живой, Твой путь неповторимый,
Отверженный в веках, растоптанный молвой,
И уязвимый всем, и – непреоборимый,
Несчетный и простой, как Хаос мировой.

И ночь – венчает тень, как резонанс движенья,
Когда всевластна Песнь, запетая с креста,
И принимая звук как тайну выраженья,
Целует Бога мир в засохшие уста.

И – упадет палач, рыдая на колени;
И ты - сойдешь, слетишь и – остановишь время.

       1
" Сойди, сойди с креста", – как ветер над Голгофой,
И трудно – не начать предательский полет,
Чтобы без сил упасть намокнувшею дрофой,
На миг опередив чадящий самолет.

Но жизнь мне не дана – от тайны первородства,
И мне – не смять ее, сдвигая набекрень;
А как болит душа под тяжестью юродства,
Не в силах распрямить свой устремленный крен.

Необратимость трав, как ветра и тревоги,
По пористым камням ступая на рассвет,
И людям и любви – предпочитает Свет;
А ты – разут, раздет, как не бывают боги.

И – смерть читает нас с неразрешимых мест,
И тычет в грудь копьем. И – стон стоит окрест.

       2

Кто тычет в грудь копьем, что стон стоит окрест?
Кто – приступает в сад с косматою дружиной,
Когда часы больны поломанной пружиной,
И слово наугад – предвосхищает крест?

А я – целую жизнь гнилою сердце/виной,
Белее и грязней всех проданных невест,
И прозреваю свет, когда уж надоест
Считать свою любовь сердечной и невинной.

Как Бог меня поймет, поймав на преступленьи
Перед Своим Лицом, прекрасным и родным, –
В неверии себе, слезах и оскорбленьи –
В унылой жажде быть кровавым и немым.

Дух – дилетант в земном, лишь в поднебесном – профи,
И каждый божий день – в крови и катастрофе...

       3

И каждый божий день – отмечен катастрофой,
Как неделимый свет, сшивающий миры;
Войди в стежок и – пей себя и, как эпоха,
Увидишь сквозь рассвет мечи и топоры.

... Но ты – распишешь Храм, где Бог посередине
Владеет и живет невидимо средь нас;
Так близко и тепло, как не бывает ныне, –
Всю землю бережет как свой иконостас.

Моя страна – лежит меж алтарем и мною,
И в огненных словах спускаясь к аналою
Как птицы прилетят на радужный насест

Ее забыты-е в бессмертьи Серафимы,
И станет вдруг она со мной неразделимой,
Мучительной, как боль, и взрывчатой, как крест.

       4

Мучительно, как боль, и взрывчато, как крест,
Строение души из страха и надежды;
В познании себя – профаны и невежды
Мы прожигаем жизнь, как взбалмошный семестр.
 
Дурные школяры в Эдэмском институте,
Великие в грехе – никчемные в любви,
Не в силах избежать своей небесной сути, –
Марая небеса в презреньи и крови.

И мне – молить и ждать Тебя на перепутьи;
И – встретить, или – нет, в тумане, как-нибудь, – и,
Быть может, не узнать, не вспомнить, не облечь
Звучание души в движенье губ и плеч;

... Забытый облик Твой, застенчивый и мнимый,
Гранитный и – живой, и вновь – неповторимый.

       5

Гранитный и – живой, и вновь – неповторимый
Строй Голоса земли, поющей в облаках,
Язык потерь и встреч, и юный и старинный,
В предсердьи у зари, распластанной в веках.

Течение Себя без боли и предела
В границах у любви – есть средоточье Тела
В телесности Души и - в построеньи звезд
Из листьев и ветвей, как будто птичьих гнезд;

И клейкий аромат, тождественнейший Свету,
Листая божий смысл Рожденья и Завета,
Ладонью, как крылом, взмахнет над головой,

И я проснусь – другим, и – другом, и кому-то
Уже не вспомню зла и стану на минуту
Отверженным в веках, растоптанным молвой.

       6

Отверженный в веках, растоптанный молвой,
Непобедимый смысл Спасения и Жертвы,
Как равнобожный Час Восстания из Мертвых,
Неведомо – Святой и бесконечно – свой.

Наверно, каждый мир – сначала тоньше мысли,
Летучей облаков и легче мотылька,
И жизнь – лишь колыбель, а ты – мираж, пока
Ты не умрешь в другом, и крылья, что повисли

У Друга за спиной, ты не заменишь ныне
Своими.
И, упав, ты – не умрешь отныне;
И кровь твоя втечет в распятие причин,

Как каждый новый миг сложенья величин
Живет в своем числе, живой и нерушимый,
И уязвимый всем и – непреоборимый.

       7

И Уязвимый всем, и непреоборимый
Трагический герой и ангельский птенец, –
Прекраснодушный бог и скаредный отец, –
Во тьме и наяву – так бережно хранимый;

Зачем, скажи мне, здесь воркуют чудеса,
А несусветный гам – громаден полуночью,
И я, глухой как тень,- дни разрываю в клочья,
В надежде услыхать немые голоса.

Но лики у дверей – так бездыханно чисты,
Что вдох от алтаря, – спокойный и родной,
Как будто наяву – горячечным ассистом
Рисует мне объем лишь Истиной одной.

И страшный, Божий мир я чую над собой, –
Несчетный и простой, как Хаос мировой.

       8
Несчетный и простой, как Хаос мировой,
Неистребимый день тревоги и открытья,
В котором не разнять удары и событья.
Неистовый палач, – мечом и головой

Жонглирует судьба, неразделимой нитью
Связуя свет и тьму любовью меж собой,
И розы – наугад – творят кровопролитья,
Рыдая и смеясь – себе наперебой.

Гранилище из/мен – рождает из/мененья,
Свобода от себя – запястья для оков,
Ведь постоянство мер – рождает из/меренье,
И знает только Бог, зачем весь мир таков.

Уходят в океан ладьи материков,
И ночь – венчает тень, как резонанс движенья.

       9

И ночь – венчает тень; как резонанас движенья,
На Гефсиманский сад спускается луна,
И друг несет в губах – отраву пораженья,
И царствует над ним сама лишь смерть, – одна.

И – не сойти с креста, и завтра – невозможно;
Сегодня – только жизнь, а завтра – не посметь,
И всем – недоуметь, ведь это так несложно,
Так просто: только – жить, а смерти – не иметь!

И, узнавая смысл и славу сотворенья,
Коснется небосвод обугленной земли,
И тяжесть черных звезд, распластанных в пыли,
Недвижным палачам откроет тайну зренья.

Ведь в каждом сердце – шип тернового куста,
Когда всевластна песнь, запетая с креста.

       10
Когда всевластна песнь, запетая с креста,
Приходит – новый друг, – хранительный и верный,
И снова будет жизни ноша - непомерной,
Но только смерть – умрет; как будто бы с листа

Уходит нотный стан рекою над полями,
И радуется свет о Свете неземном,
И миллионы роз раскрытыми углями
Благоухают гимн о Божьем и Земном.

Не надо ворожить, а надо – удивляться,
Не надо предстоять, а надо только – жить,
И с Богом и людьми – и плакать и смеяться,
И на краю небес – ничем не дорожить.

Вселенная – дрожит от Божьего волненья,
И принимает Звук как тайну выраженья.

       11

И принимая звук как тайну выраженья,
Сгущаются миры как звездные слова;
Вот наше Солнце: слог; Галактика – глава,
Божественная Речь – Аттрактор О/боженья.

Ты – понимаешь Мысль, я – прочитаю годы,
А Вера – наш словарь, связанье и Число,
И, запевая песнь, благословляю роды,
Богоявленье в Век и – Божее Чело.

Безгрешная рука – греховное пожатье,
Глухая слепота – прозрение причин, –
Всей жизни скрытый бег – ее церковный чин,
Когда за боль и труд нас ожидает жатва.

Причастье Языку приемля у Христа,
Его целует мир в засохшие уста.

       12
Его целует мир в засохшие уста,
И обвивает ночь надзвездной плащаницей,
И призраки грехов уходят вереницей,
Сгорая на огне в подножии Креста.

Неразрушимый храм, воздвигнутый тридневно,
(В) Воспоминанье бурь и гроз, чье небо – гневно,
Как обличенье зла – везде и насовсем, –
Бессмертный ключ чудес, подаренный нам всем.

Так может только Бог – не ведая границы,
Столь справедливо жить, не смея умереть;
Оплакивать убийц, в их ледяные лица
Вперяя кроткий взгляд, пытаясь – отогреть.

И только тем живет надежда поколений,
Что – упадет палач, рыдая, на колени.

       13

И упадет палач, рыдая, на колени,
И проклянет себя и – поломает меч,
И жалкая Земля – на скрежете и крене
Сойдет с кровавых рельс болезней, бед и сеч.

Как будто убежав, на Голос – возвратится
Мохнатый детский шар с ушами облаков,
И, вдруг заговорив, по-божьи обратится
На чистом языке деревьев и снегов.

О Господи, – как знать свою земную участь,
И как опередить погоню перемен
За слабою душой, как жить с улыбкой, мучась,
Как все – отдать, простить и – не просить взамен?!

Но пепельный рассвет уже тревожит темя,
И ты – сойдешь, слетишь и – остановишь Время.

       14

И ты – сойдешь, слетишь и – остановишь время
Воздействия; и над, – свободно, наугад
Проявишь сквозь себя кочующее Семя;
Плодотворя свой Храм, ты уничтожишь ад.

И станет виноград янтарным и глубоким,
И вечный винный дух предвестия вины
Тебя не обвинит; и Ты – поставишь сроки
И миру – разрешишь волненье глубины.

Багрянцем от плаща волна преобразится,
Все помня, ничего не силясь избежать,
Но снова светотень – не рассечет граница,
И мудрость не сойдет к безумью – побеждать.

Так, – Поражённый Бог, – ты воскресаешь вновь и –
Сходя – сойдешь с креста, как ветер над Голгофой...

       Деяние Трех

...И Ты – сойдешь, слетишь, и – остановишь Время;
И упадет палач, рыдая, на колени,
Поцеловавши Мир в засохшие уста
И принимая Звук как тайну выраженья.

Тогда – всевластна Песнь, запетая с креста,
И ночь – венчает тень как резонанс движенья.

Несчетный и простой, как хаос мировой,
И уязвимый всем и непреоборимый,
Отверженный в веках, растоптанный молвой –
Гранитный и живой и вновь – неповторимый,

Мучительный как боль и взрывчатый как крест –
Мне каждый Божий День грозится катастрофой,
И тычет в грудь копьем, и стон стоит окрест:
Сойди, сойди с креста! И –
ветер над Голгофой...

12.5.95