Ничего уже нет...

Сколько лет - то прошло, как промчались года?
Ты ж такая, как раньше, беспечная;
На лице на твоем не оставило горе следа,
Да, и ты, к сожаленью, не вечная…

Двадцать лет уж тому, как случилась беда,
Двадцать долгих и страшных, растрепанных лет.
Утекла твоя жизнь, словно в речке вода,
Ничего, ничего уже нет.


Только боль, только эхо прошедших годин,
Как могла же ты жить после этого?
Прозябала одна, я был тоже все годы один,-
Женоненавистника в роли отпетого.

Двадцать лет уж тому, как ты пьяная в ночь,
К кобелю покатила, дальше пить и гулять,
Как оставила дома пятилетнюю дочь,
Да одну, в темной комнате спать...

Ты гуляла тогда, и без тени тревог,
Про дитя, позабыв, что одна за засовами,
Только горе-беда вдруг зайдет за порог,
И бедовыми свяжет оковами.

Ты сгорала в любви, ты тонула в вине,
А дочурка одна в темной комнате спит.
В это время проводку вдруг замкнуло в стене,
Над кроватью, где дочка сопит.

Ровно двадцаит минут, или может быть час,
Только вспыхнул огонь эйфорический,
Был бы кто-то тогда с ней бы рядом из нас,
Может, все обошлось не трагически…

Я работал тогда, и не знал я про то,
Что ты нагло гуляешь по ночам втихаря;
Но почуял беду, и накинул пальто,
И отбросил кусок сухаря…

Только сотни тревог мне пришли в эту ночь,
Рассказали о страшном событии,
Я не понял тогда, что ж я маюсь за дочь,
В непонятном тревожном наитии.

Я помчался домой, ты покинула бар,
А точнее, - тебя "женихи" унесли…
Я приехал – уже потушили пожар,
И сгоревшую дочь увезли...


Сколько лет-то прошло, как промчались лета?
Сейчас бы внуки росли, - сколько радости!
А на сердце твоем, не оставило горе следа?
Что же в сердце твоем, кроме гадости?!

Двадцать лет уж тому, как случилась беда,
Двадцать страшных и долгих, растрепанных лет.
Утекла наша жизнь, словно в речке вода,
Ничего, ничего уже нет.