Сладкая горечь

Ближе к полуночи, под рев ветра и стон деревьев сгибающих свои ветви к земле, и пронзительный холод, который пробирал до костей и холодными иголками касался души, заставляя постоянно дрожать, рука продолжала мелко строчить по уже пожелтевшей бумаге. Склонившись под лампой, которая давала слабый, мутноватый желтый свет, и постоянно щурясь из-за рези в глазах, сидел мужчина.

Описание его внешнего вида ничем не увидит, да видимо и не удивляло никого, так как это был стандартный набор практически любого неизвестного писателя. Волосы волнами лежали на голове, седые виски осветляли лицо, а очки отгораживали от мира красные, уставшие глаза. Его небритость казалось говорила о некоторой небрежности к своему виду, а возможно и ко всему внешнему миру, но вместе с тем было что-то такое, что вызывало какое-то уважение и даже интерес к этой личности. Губы плотно сжаты, мысли проистекали на бумагу, и в некоторые моменты эта сосредоточенность еще сопровождалась резкими движениями желваков. Чуть нахмуренные брови, и одинокая бороздка морщины на лбу, весь этот образ как будто появился из старой, запыленной книжки, которой место на чердаке. Но этот образ был вполне уместен и в современности, где он собственно и находился.

Сегодня в мозгу и под руками писателя творилось что-то невообразимое, создавалось впечатление, что муза поэзии решила составить компанию человеку, который стихи писал только в детстве, и те короткие. Рождение новых строк шло тяжело, но постоянным маслянистым потоком мысли из головы, в конце концов, принимали очертание знаков на бумаге, и рука уже начинала уставать от беспрерывной работы. В момент, когда в очередной раз были протерты очки, и также глаза, возникло желание остановиться и передохнуть, но страх перед возможным концом сошедшего на него вдохновения заставил взяться только крепче за ручку и продолжить писать.

Однако к его удивлению спустя немного времени поток мыслей просто закончился, причем не иссяк, а именно подошел к своему концу. Новое творение, вышедшее из под его руки, не имеющее ничего общего с его предыдущим опытом творчества.

Решив перед тем, как полностью прочесть свое творение, выкурить сигарету, он с удивлением отметил, что вкуса сигарета практически не имела, дым шел ровной струйкой вверх, и где в темноте потолка пропадал. Время будто замерло в ожидание знакомства с чем-то новым и точно необычным. Судя по часам, он просидел, не отрываясь от работы ровно час и две минуты.

Докурив сигарету, и плеснув полчашки остывшего кофе, он принялся за чтение.

Как ни странно, он не помнил, что успел дать название, однако сбоку от первого четверостишия было четко выведено и заключено в кавычки – “Сладкая горечь”.


Во рту, и, конечно же, в сердце

Сладкая горечь от счастья, которого нету.

 

Средь современников согреться,

Испить до дна две чаши боли

Он мог не раз. В свой гроб улечься

С губами, искусанными до крови.

 

Но он страдал и исчезал, меняясь ни за что,

Он путь искал, опершись на плечо.

 

Годами ждал он счастья, заработав

Недолгий миг его себе.

Он превратился в лебедя из ворона,

И плыл теперь к своей мечте.

 

Родившись из улыбки, и возродясь во всей красе,

Любовь ему открылась, лелея в тепле.

 

Он пробовал ее, и жадно рвал на части,

Он всю ее хотел, ведь, в этом счастье.

Любовь же, не теряя свой вкус,

Погибала тихонько от этих укусов.

 

Пытаясь возрождаться, меняя форму, цвет

Теряла силы без отдыха мест.

 

Воззвав последний раз предсмертным стоном,

“Не убивай, пойми…уж нету сил”

Ответом было – “Неправда, еще много”

И до капли всю допил.

 

И с этой каплей последней исчезнув,

Исчезла любовь и в жизни его,

Он тщетно искал, от горя ослепнув.

Но пропала любовь и счастье за нею

Поняв слишком поздно, что нету следов,

Он умер, и став только тенью

 

Преследовать стал призрак ее,

Теперь уже сам, меняясь во всем

Он жизнь отдавал, но висело ярмо

“Он счастье познал, но не сберег”

 

Теперь зная цену, он ищет следы,

Зная лишь вкус -

Сладкая горечь умершей любви

С каждой фразой, которую он прочитывал, его облик менялся, седые волосы покрывали его голову.
Он успел проклясть музу, потому что перед ним лежала его душа, которую вывернули наизнанку, которую распотрошили, как общипанную курицу к обеду, и показали все язвы и нагноения.
Он не мог поверить написанному, ведь это был его приговор за преступление против любви, против того, что встречается раз в сотни лет, против того, за что умерли Ромео и Джульетта, а он уничтожил практически не заметив.

Он закурил еще сигарету, потом еще и еще...Его взгляд скользнул за окно и остновился на желтом оке луны, которое смотрело ему прямо в глаза.
Они не отводили взгляд друг от друга практически вечность.
А когда над горизонтом появился красный ореол солнца и осветил комнату, в комнате лежал седой старик с открытыми, но мертвыми, стеклянными глазами. Кроме окончания жизни в этой комнатушке, было всего лишь одно изменение - было зачеркнуто название, и выведено крупным почерком - "Прости меня, Я люблю тебя".