Сонм искрометных хитросплетений Поэма No 1

Я рвусь на волю, вылетая
В порыве мощном
Из штиблетов
Сверкающих, как кольт
Во мраке,
Висящий над моей кроватью
На цепи ржавой и скрипучей,
Пропитанной
Водой тяжелой,
Которая сочится сверху
И, капая, мне заливает
Все одеяло и подушку;
Бегу на месте,
С нетерпеньем крича
Невнятные призывы
Под грохот ластов по асфальту
И лязг ушей,
Что, развеваясь,
По ветру встречному трепещут,
Напоминая парусину
На мачте сломанной фрегата;
Машу руками в иступленьи,
Стараясь изогнуть суставы
В тех направленьях,
В которых
Их изгибать не в состояньи
Ни заурядный обыватель,
Что сел напротив
И, насупясь, из-под надвинутой
На уши
Фанерной шляпы наблюдает;
Ни существо со смуглой рожей,
Что прилепилось к абажуру
И сушит крылья над камином,
Расправив их и наблюдая
За воем, что рядом происходит;
Ни президент американский,
Одетый в джинсовые плавки
И наслаждающийся видом слонов
Резиновых,
Что в небе
Организованною стаей
Летят на север,
Испуская на землю грешную
Потоки
Зловонной нечисти…
Все это я вижу явственно
И четко,
И даже кое-где яснее
И ближе,
Чем на самом деле.
Глаза мои, вращаясь быстро,
Сверкают бельмами
И блеском своим чудесным
Привлекают стада ворон,
Что в поднебесьи
Скопились плотной
Черной тучей,
И нависают над башкою,
Как будто дирижабль свинцовый,
Блестящий гранями своими
И оглашающий просторы
Тяжелым роком.
Это – просто…
А вот среди неясных мыслей,
Силит художник,
Что усами
Напоминает мне гусара.
Приехал он в зеленом "Ройсе",
Набитом доверху несвежей
Цветной капустой, -
Все логично…
Но почему понять мне трудно
Его безумные идеи,
Хотя волшебное искусство
И заставляет в наслажденьи
Застыть
С открытым красным жерлом,
Которое уж источает
Яд зависти и уваженья
К таланту мрачному?
Седею, за партой сидя
И со смехом смотрясь
В железное зерцало.
Вот духовой оркестр
Сверкает
Своею желтой и дешевой
Базарной медью,
Выделяя гремящий звук,
Рожденный только
Чудовищною силой духа
Небритых пьяных оркестрантов.
А вот повисла в синей выси
Гнилая лампа
И, воняя,
Грозит разбиться на осколки,
Прогнив до самой сердцевины
И вызвав карканье русалок,
Летя к корням и нарушая
Покой их сонный.
Эта лампа еще горит
Зеленым светом,
Который живо мне напомнил
Безумный блеск
В глазах животных,
Что заразились сумасшедшим
Гонконгским гриппом.
Только знаю,
Что ей гореть совсем недолго
Осталось
И скорее нужно убраться,
Чтобы она упала
Не мне за шиворот.
Я вижу движенье стрелок,
Их понурый и медленный
Ползок по кругу,
Показывающий мне,
Что близок желанный час,
Когда отпустят
Железные тисочки горло
И я смогу вздохнуть свободно
И, пусть разинув шире двери,
Впустить туда поток обеда,
Который будет щедро сдобрен
Пудами перца.
Их скольженье
По лабиринту пищевода
Напомнит мне струю металла,
Что вырывается из домны
И, рассыпая по дороге снопы
Искрящегося дыма,
Несется в глиняную форму.
А после этого я буду
С удвоенною злобной силой
Махать по воздуху ногами,
Со свистом громким рассекая
Его неплотную завесу,
Я буду двигаться в пространстве,
Замкнутом на амбарный, ржавый,
Как будто вымазанный в гречку,
Замок висячий,
И стараться сорвать с петель ворота
Рая
И ринуться к битловской славе,
Ведро с известкой опрокинув
На голову Петра…
Все это произойдет весьма
Эффектно
И даже где-то элегантно,
Как медленные колебанья
Маниакальных манекенщиц
На выпуклом стекле экрана,
Который в темноте мерцает
Голубизной нездешней,
Странной
И наполняет мою душу
До края сколотого пеной
С приятным запахом…
Я знаю, что скоро это
Прекратится
И изольется на соседей
Измученное терпенье,
Что скоро из моей незрелой,
Моченой головы
Прорвется
Через наглаженные уши,
Блестя поверхностью своею,
Струя томата,
И заполнит тарелки, чашки
И бидоны,
Подставленные в ожиданьи
Притока соуса,
В дальнейшем
Используемого по назначенью…
Я жду прироста населенья,
В оцепененьи наблюдая
За животами узкоглазых
И некрасивых желтых женщин,
За непонятным мне движеньем
Во мраке ночи и постели,
За шагом сумрачных процессий,
Что направляясь в двери загсов,
Идут, как кобры, извиваясь
И тешатся пустой надеждой,
Что станет легче.
Их стремленья весьма смешны,
А цели – мелки.
Но так, как все,
И я, быть может,
Нечасто, правда,
Ошибаюсь,
А чаще прав я,
Четко видя
Их обладанья нетерпенье…
Мир огибает наши грани,
Мир обволакивает уши,
Он цепко держит
Наши пальцы
И я зыки по ветру треплет
Своей негаснущею силой.
А сами мы?
Где индивиды,
Что вырываются из массы
И возвышаются над нею,
Как небоскребы над Бродвеем?
Я их не вижу,
Это – грустно…
Вареные колбасы режу
Ножами ржавыми,
Металлы
Давлю прессами,
И брюки пытаюсь
Протереть до кожи;
Сижу на месте и вращаюсь,
Как злой пропеллер
Вертолета,
Со страшной скоростью.
Все это – для достиженья
Светлой цели,
Которая вселяет бодрость
И заставляет меня прыгать
До самых сводов
Потолочных,
Касаясь ранее набитой
Огромной шишкой
Абажура,
И щелкать в сильном нетерпеньи
Зубами, чьи ряды похожи
На строй танкистов,
Что во мраке
Крадутся
К вражеским казармам,
Держа наперевес баллоны
С вонючим газом.
Их цилиндры,
На головах пустых качаясь,
Сверкают чешуей железной
Заре навстречу.
Этой целью
Мне служит скромное желанье
Способствовать
Вращенью неба вокруг Земли.
И я уверен,
Что мне удастся
В лучшем виде
С задачей этой разобраться
И выполнить ее, не глядя
На вой и ропот бюрократов,
Засевших там, на баррикадах,
Построенных из документов,
Столов и трубок телефонных,
И жаждущих
Воздвигнуть стену,
Которая мне помешает
Продвинуться к заветной цели,
Внимания не обращая
На мусульман,
Что в тюбетейках,
Расшитых золотом
И даже в чалмах вельветовых
Навстречу мне выйдут
Из подвалов темных,
Пройду я сквозь их обезьянью,
Орущую арабским матом,
Толпу густую с автоматом,
Который будет щедро смазан
Машинным маслом
И заряжен
Ведром свинцовой
Крупной дроби.
Перестреляю всех!
… Селедка,
Что очутилась на свободе,
Спешит к ближайшему колодцу,
Отталкиваясь от асфальта
Хвостом,
Да шлепая по ветру
Зажаренными плавниками,
И по ошибке попадает
В колодец сети телефонной,
Чтобы разбиться
О бетонный
Холодный пол.
В материальном и грубом,
Словно толстый рашпиль,
Подлунном мире пребываю
Без минимальных удовольствий,
Которых требует со стуком
Кулачным
О поверхность неба
Язык мой длинный.
Королева английская
Не принимает меня,
Парящего сибирской,
Совсем недурственною водкой, -
Высокомерно отказалась
Она смотреть то представленье,
Которое ей предлагалось.
И я теперь вот выступаю
Перед единственным
Беззлобным, веселым зрителем –
Собою.
Я с ним беседую по ходу
И он мне добрые советы
Дает, смеясь,
Засунув клешню
Под майку шелковую,
Чтобы
Сдержать трясущийся,
Как студень, большой живот,
Похожий очень
На шар резиновый, надутый
Водой хлорированной.
Вижу, как он,
Летя с балкона дома,
Меняет форму, извиваясь
В туманном воздухе,
И целит в голову старухи,
Сидящей на скамейке грузно.
Она сидит и наблюдает
За копошащемся в грязюке
Среди сверкающих бензином
Глубоких луж,
Дурацким внуком,
Покрытом от носков до уха
Соплями, потом и зеленкой.
Я с вожделеньем ожидаю,
Когда резиновый мой глобус
Прорвется о макушку дыни,
Повязанной платком цветастым,
И растечется по скамейке,
Облив зловредную старуху
От головы до пят.
Взорвется она,
Как триста тонн тротила
И будет потрясать слоями
Крутого жира,
Мне напомня
Свинью,
Которую я видел
По телевизору цветному,
Когда смотрел из интереса
Тот "Сельский час",
Что предлагает
Вниманью нашему с заботой
Добрейший папа-истеблишмент.
Он окружает нас вниманьем,
Селедкой кормит, что названьем
Напоминает мне героя
Из старой сказки.
Эх, Ивасик!
Хотел бы знать я,
Что ты кушал
В те времена, когда не видел
Никто в глаза перловой каши
Под мерзким соусом
Из нефти, должно быть,
Сделанным?
… Картошка летит,
Помахивая томно
Густой ботвой.
Она стремится, сложив ботву,
К земле рвануться
И, в лоб ударив массой клубней,
Схватить и унести за тучи,
Чтоб там расправиться спокойно
С невинной жертвой.
Вот зенитки
Извергли извергам навстречу
Ревущий рой тяжелых ядер,
Которые, проткнув им клубни
И разметав ботву по небу,
Спасут нас всех
От умервщленья
В когтистых лапах
Злой картошки.
Зенитчики – герои наши
Получат полное владенье
Лавровый веник в честь победы
И каждый будет обеспечен
Стаканом водки ежедневным
До самой смерти.
А зенитки
Поставят все на постаменты,
Воздвигнутые специально
Для них,
Дабы увековечить в веках
Их славный и бессмертный
Великий подвиг.
Сонм потомков их окружит
И в иступленьи
Споет им гимн.
…В пустом кармане
Сквозняк гуляет, простужая
Меня, и без того больного,
Согнутого радикулитом
Напополам.
А в чемодане,
Раздутом, словно лоб кретина
И взваленном на горб верблюда,
Лежит кусок сырого мяса,
Обложенного льда кусками,
Предохраняющего пищу
От разложения.
Зажарим
Ее на пламени горелки
Ацетиленовой
И будем со вкусом есть
И громко чавкать.
И, насыщаясь этим мясом,
Утроба, словно кот домашний,
Мурлыкать будет.
…Трактористы
Заводят тракторы, ругаясь
Фальцетом
И стирая брызги слюны своей
С капотов ржавых
Зловредных тракторов.
Машины, уже заведенные,
С рыком кидаются вперед,
Как будто
Их ожидает наслажденье
В открытом поле.
Их колеса, вращаясь,
Мнут и месят комья
Глубокой грязи.
Председатель
Колхоза славного
В навозе скользит
И, злобно чертыхаясь,
Нам обещает полный короб
Всего, что только пожелаем,
Включая "Роги изобилья",
Которые он специально
Для нас отпилит у коровы,
Что нам понравится.
Но странно: не привлекают нас
Ни капли рога коров
И это в рожу ему выкладываем
Прямо.
Он обижается…
А дальше
Перед глазами проплывают
Орбиты спутников, в которых
Летят веселые ребята
С толстейших морд
Тяжелым грузом.
Но благо – им не трудно вовсе
Носить их там, где нету веса
Ни грамма
И в мою квартиру влезать по прихоти,
Не зная простейших правил этикета,
Которым учат с малолетства
В сети профтехобразованья,
Опутавшей наш город, словно
Авоська – дыню,
Что с базара несет старушка,
Раздвигая плечом нехилым
Тьму прохожих,
И прется мощно в дверь трамвая,
Внимания не обращая
На крик задавленных авоськой
Ее тяжелой
И с напором,
Достойным профессионала,
Она старается прорваться
К местам сидячим,
По дороге
Ломая ребра всем,
Кто станет ей на пути.
Старушка эта
Собой являет яркий образ,
В котором воплотилась сила
Народа нашего,
Что славен и грандиозен,
Словно башня
Водонапорная.
… На двери сортира дачного
Прибита гвоздем щеколда,
А за нею
Сидит учитель, досадивший
Ученикам своим настолько,
Что дети, отомстить решившись,
Тирану злобному,
Кувалдой тяжелой
Нанесли ударов
Несчетное число
По лысой и шишковатой,
Как лимонка, его башке.
Набили плотно
Потом дыру сортира
Сотней
Вонючих пачек,
Что дрожжами наполнены,
И, двинув мощно
Плечами детскими,
Втащили учителя вовнутрь
И, бросив его лицом в дыру,
Замкнули
Беднягу там.
А через время
Недолгое
Напор достиг
Аж такой величины,
Что с треском
Сорвало крышу
И сбежало густое "тесто",
Покрывая
Окрестные поля
Навозом…
… Зудит слепень во рту
И крылья его
Щекочут и ласкают
Тугой язык,
А под корнями
Густых волос
Кроты глухие
Копают грунт;
Лопаты с треском
Ломаются от их усилий.
… Тяжелый танк
С глухим урчаньем
Утюжит брюки, -
Пар с шипеньем
Из-под гремящих траков
Лезет
Врагу в живот
И разъедает
Узлы кишочков.
Тучный ледчик,
Дымящегося пота струи
Сливая в землю,
Пилит глыбы
Сухого льда, -
Косые струи секут нам головы
И корчи безглавых тел
Напоминают
Извивы шлангов на асфальте,
Намокшем сильно.
Чайник синий,
Навесив орден на сухую
Морщинистую грудь,
Качает себе права.
Его глухое
Колоратурное сопрано
Сквозь массу пены,
Что из пасти
Широкой выплеснулось,
Рвется.
Каблук мой, рассекая воздух,
Вознесся и одним ударом
Оттяпал носик.
Чайник тут же совсем затих…
За горизонтом сверкало море.
В нем купались
Отряды моряков,
Что с плеском
Вздымали волн ряды седые,
Раскачивая по команде
Воды поверхность.
В их задачу входило
Помешать подводным
Тяжелым лодкам
На поверхность
Вверх башней всплыть,
Чтобы, прицелясь с огромным тщанием,
Торпеду пустить им в зад.
А часть отрядов,
Не занятых в раскачке моря,
Обули ласты по приказу
Храбрейшего из адмиралов,
Наполнили карманы плавок
Набором сверл
И с грозной песней
Зашлепали по направленью
Указанному им разведкой.
Когда последний ряд их
Скрылся под воду,
Адмирал со вздохом
Разинул рот
И адъютанты,
Молниеносно опрокинув
Две рюмки рома
Командиру в большую пасть,
Спросили тихо,
Не пожелает ли начальник
Закуски?
Ну, а в это время
На глубине большой,
Согнувшись
Под весом многих тонн
Соленой морской воды,
С большим стараньем
Сверлили смельчаки вручную
Броню твердейшую подводной
Военной лодки,
Чтоб проникла в ее отсеки
И цистерны балластные
Вода с журчаньем,
Приятным слуху.
Возвышаюсь над бездной
Полной механизмов,
Которые со страшным шумом
Работают.
Их жуткий грохот
Доносится ко мне, ни капли
Не ослабев от расстоянья.
А я с восторгом и со страхом
Смотрю туда, где сотни тысяч
Железных тонн
С кошмарным воем и грохотом
Ритмично скачут.
И крайне странное желанье
Охватывает душу:
Тянет меня туда,
Хочу я прыгнуть
В ревущее нагроможденье
И в зацепленьи эвольвентном
Свой путь окончить.
Вот кончина,
Достойная меня!
Под вечер
Крадусь, стараясь каблуками
Не грохотать излишне громко
По мостовой булыжной, чтобы
Не беспокоить алканавтов
С носами алыми;
Их бельма
Сверкают в каждой подворотне
Неугасимым желтым светом.
Они стоят и в темпе блюза
Тягучего
Ритмично движут
Шершавыми, как абразивы
И выпуклыми кадыками.
Размеренное их движенье
Вперед-назад
Напоминает
Работу паровой машины,
Чьи поршни с пакостным шипеньем
Через рычажную систему
Колеса крутят, выпуская
Излишки пара прямо в ухо
Тугой струей.
Регулировщик вращает с присвистом
И воем
Тяжелым жезлом:
Правит влево,
И я бегу в том направленьи,
Сметая все.
Каркас мой костный
Скрипит и гнется под нагрузкой
Туристских рюкзаков, в которых
Несу десяток тонн тяжелых
Чугунных гирь.
Мы их поднимем
На крышу телевизионной башни
И, положив на край,
Легонько столкнем с нее.
Пускай спасутся лишь те,
Кому внушает ужас
Паскудный сей косяк
Рюкзачный,
Что ринется к земле
И с громом,
Напоминающим мне звуки,
Что извлекают музыканты
Ударами в тугую кожу
Больших литавр,
Одним ударом
Пробьет асфальт.
А я все так же
В пространстве буду ограничен
Своею кожей и костями;
Во времени меня сжимают
Мгновений пара.
Между ними отрезок мал, -
Одно мгновенье,
Когда я вылез и от страха
Завыл пронзительно,
Другое, -
Когда захлопнется над брюхом,
Разросшемся, как сучье вымя,
Непроницаемая крышка
Из дуба крепкого.
Вот это
И есть причина, по которой
Я рвусь к свободе,
Вылетая в порыве мощном
Из штиблетов.

Декабрь 1980 – март 1981 г.