Безумная поэма

Её звали Фразой, Его звали Словом,
И он находил в ней своё отраженье,
Она была соткана ради движенья,
А Он был опорой, и Он был основой.

Она находила Его послевкусным,
Он был модернистом Её сновидений,
Она была чудным твореньем творений,
А он был твореньем без доли искусства…

Она замечала его недостатки,
Когда Он втекал в её мёртвые вены,
И дико смеялись смешные мурены
На дно океана спускаясь осадком.

И белые хлопья Её героина
Кружили по морю отравленной солью.
Его наполняло смиренною болью,
И Он раздражался, как всякий мужчина.

На дне бесконечных, игристых потоков
Он сыпался прозой на русые кудри,
Он сыпался звёздною ветхою пудрой,
Он сыпался мутной поэзией Блока.

Она создавала из пудры картины,
Она создавала любовь и вампиров,
Ничтожных богов и нелепых кумиров,
Чьи образы вили на дне паутины.

«Ты слышишь?!», - кричал он, зажав свои уши,
Пронзительно ноя в холодные воды,
«Мы биопришельцы, мы биоуроды,
Послушай, послушай, послушай, послушай!

Я вылью багровые винные струи,
Смешаю с прохладой уснувшего моря,
Я буду мечтать о жаре и о боли,
Что жгут мою душу твоим поцелуем!

Целуй же меня на закате покрепче,
Целуй же меня на рассвете теплее,
И я для тебе ничего не жалею,
Чем больше – тем лучше, чем дальше, тем легче!

Ты слышишь меня?! Я устал притворяться,
Я вижу тебя, и не чувствую сладость.
Ты мерзость, ты дикость, ты гадость, ты гадость!
Я вижу тебя и хочу напиваться!»

«Я вылью вино на порывах Борея»
Она наполняла его поцелуем, -
«Мы только смеёмся, мы только балуем,
Ты шепчешь любовь, но меня не жалея.

Сгори в моих муках, умри в моей пене,
Отравленный мир поглотил сладострастье.
Ты будешь мне верен, но это не счастье!
Ты льёшь свою горечь по сердцу и вене!

Раздай мою нежность и злость океану,
Раздай мои раны врагам, что снаружи,
И выплесни нежность, и выплесни душу,
Побольше смятенья, побольше обмана!

Я всё погружаюсь в объятья дурмана,
Я снова рождаюсь в безбожном смиреньи,
Мои недостатки – твои сновиденья,
Побольше сарказма, побольше обмана!»

Они танцевали на мёртвых кораллах,
Они обнимали друг друга за плечи,
Они говорили безумные речи,
И их было много, и им было мало…

Её звали Виртой, Его звали Гурном,
Они шли сквозь поле к огромным воротам,
Она была дурой, а Он был уродом,
Ей было легко, а Ему было трудно.

Под ночь город крепко задраивал щели,
Чтоб было невмочь проскочить даже крысе,
Не то что шуту и бездарной актрисе,
Что пятые сутки не пили, не ели.

Они подходили к пределу заката,
Когда горизонтом тянуло по башне,
Когда заиграли контрастностью пашни,
И звёзды построили корпус парада.

И мертвые звуки дрожали обманом,
Вибрируя ветром в несчастных кибитках,
Маячили люди в тяжёлых накидках,
И тонкий костёр грел нутро каравана.

Они оставались в разрушенном поле,
Укрытом морозом резиновой ночи.
Ей было легко, Ему было не очень,
Он мучился страстью, но более – болью.

«Послушай», - шептал он траве или Вирте,
Когда лунный свет обнимал её косы,-
«Я вечно страдал от безумных вопросов,
Что таяли ночью в бессмысленном флирте.

Ты видишь меня, негодяя для бога,
Я вижу улыбку в твоих очертаньях,
Ты стала звездой моего воздержанья,
До крайнего часа, до позднего срока.

Скажи, отчего твои нежные взгляды,
Ласкают прохладой пугающей бури,
И я говорю про себя об Амуре,
Что дробит сердца, но не просит награды.

Наёмный убийца, но он под крылами,
И лук его точен, склоняя к разврату…
Но я ощущаю лишь боль и прохладу,
И я не могу прикоснуться руками.

Скажи, отчего мне такие приметы,
Что глядя на звёзды, я вижу раскаты,
И волны суровы, и гибнут пираты,
Которые также искали ответы…

Я верю в тебя, но проклятие краха
Пронзает мне грудь от божественных плясок,
Что ты разожгла возле Римских колясок,
И плакали люди, и плакала плаха.

На площади рукоплескали убийцы,
На площади пели воровки и воры…
И плакали башни, и плакали горы,
И я растворялся в рыдающих лицах.»

«Я пела тебе, танцевала и пела,
Я жадно глотала твои воздыханья,
Я жадно ловила глаза и дыханье»,
Сказала Она, улыбаясь несмело, -

«Я видела, башни махали крылами,
Усталые мельницы резали небо,
И где-то ты был, но со мною ты не был,
И я приближала тебя вечерами.

Какая нелепая, право, равнина,
Какие безумные, право, Амуры…
Любовь бедняка и законченной дуры,
И я её пела, плясала, хранила.

Ты можешь плевать в эти душные травы,
Ты можешь латать эти звёздные дыры…
Я всё проиграла, я всё позабыла,
Налей мне вина – этой жуткой отравы!

Не надо вина! Денег нету для хлеба!
Целуй же меня до бескрайнего мира…
Ты был моим богом, и станешь кумиром,
И где-то ты был, но со мною ты не был.

И если оставлю я крови чуть-чуть,
В моих разорённых безумием жилах,
Я буду кричать, что могла и любила,
Ты не был со мною, так просто побудь!

Они обнимали друг друга за плечи,
Они наедались словами друг друга,
Им пела луна очертания круга,
И ночь запивала их глупые речи…

Скрипели ворота под штурмом крысиным,
И где-то чума убивала пространство…
Её беспокойность, его шарлатанство,
Да кислый закат отдавал апельсином.

Безумна картина, правдивы желанья,
Костёр прогорел, угли пели золою,
И так вот случается с ними порою,
Что ночь под луною длинней расставанья.