Поэма о народном достоянии

А было так:
       мне двадцать лет,
и ни копейки денег нет
на сигареты и на пиво.
Мне говорит мой друг Шапиро:
       «А ты пойди продай скелет».
И я пошёл в мединститут,
не из корысти – для науки.
       Скелет! Как много в этом звуке!..
Глядишь – и денежку дадут.
 
Мне тут же сделали рентген.
Сказала старая зануда:
«Разденьтесь!»
       Я спросил: «Докуда?»
Она сказала: «До колен».
Какой-то член-корреспондент,
весьма возможно – патанатом,
присел к столу, шурша халатом,
и записал: «Еврей, студент».
Одним движением руки,
привычным, знающим и добрым,
прошёлся весело по рёбрам
и перещупал позвонки,
потом сказал, скрипя пером:
«От вас, студентов, нету спасу.
Скелет хорош. Идите в кассу,
скажите – мы его берём».
Мне дали семьдесят рублей
(семьсот – в масштабе старых денег).
Кассир – угрюмый неврастеник –
свой сейф открыл, как мавзолей.
С лицом, просящим кирпича
(чуть подойди – не жди поблажки!),
достал казённые бумажки
с любимым ликом Ильича
и, сожаленья не тая,
сказал, что надо расписаться
в конце длиннейшего абзаца:

       «Даю подписку в том, что я,
       такой-сякой, студент, атлет,
       сего числа, сию минуту
       передаю мединституту
       права на собственный скелет.
       И если я, такой-сякой,
       вдруг ненароком врежу дуба,
       то должен тут же в виде трупа
       явиться к ним в приём. покой,
       иначе оный институт
       для возмещения урона
       меня по строгости закона,
       как должника, отдаст под суд.
       А там уже, как ни крути,
       считай, студент, что песня спета –
       за укрывательство скелета
       дают от года до пяти…»

Я расписался – чик-чирик! –
без шума, крика и оваций,
и семь хрустящих ассигнаций
кассир мне выдал в тот же миг.
Пусть это вас не поразит –
я их без лишней канители
растратил ровно в три недели,
как говорится – sic transit.
И лишь в душе остался след –
что вот, мол, дескать, денег ради
взял подарил чужому дяде
свой замечательный скелет.
Уж так мне, видно, суждено –
томиться думою одною:
пока я жив – скелет со мною,
а после жизни – всё равно.
Студент,
       емеля,
       пустослов,
не оробею и не струшу.
Вон некто Фауст продал душу.
Скелет! Подумаешь – делов!..

Я вырос. Волею судеб
работал старшим инженером
и в мире, сумрачном и сером,
сам добывал насущный хлеб.
Женился, вырастил детей,
писал стихи – и тут же прятал.
Была любовь, была зарплата,
живи – каких ещё страстей?..
Но так устроен человек:
я бросил дом, друзей, привычки
и двинул к чёрту на кулички
искать вчерашний белый снег.
Нашёл ли, нет – вопрос иной.
Чужая жизнь – не с неба манна.
Зато прописан постоянно
в Чикаго, штата Иллиной.

Но вдруг…
       Однажды…
       Как-то раз…
Такие случаи нечасты,
из них писатели-фантасты
в два счёта стряпают рассказ.
Так вот, однажды,
       до конца
вкусивший бремя трудовое,
иду домой и вижу – двое
стоят у моего крыльца.
Ну всё, я думаю, капут,
мне это дело выйдет боком,
ещё ограбят ненароком,
а не ограбят – изобьют.
Хотя – чего с меня возьмёшь?
Хожу, как местные славяне –
два рваных доллара в кармане,
штаны, цена которым – грош.
Вокруг, понятно, ни души,
а тут – здоровых два амбала.
Теперь, судьба, пиши пропало!
Но если хочешь – не пиши.
В душе играет мелкий бес –
пройду, как будто не замечу…

Один из них идёт навстречу
и говорит мне: «Мистер С.?»
Гляжу – второй заходит в тыл.
Стою, догадкою влекомый –
мне чем-то лица их знакомы,
а чем – не помню, позабыл.
Перебираю всё подряд,
в мозгу каких-то мыслей сгустки,
а эти двое мне по-русски:
«Да ты не бойся!» – говорят.

И тут я вспомнил!
       Идиот,
болван в неведенье дурацком!..
Таких в России «двое в штатском»
прозвал насмешливый народ.
Жандармы, звери, стукачи –
я избегал их, как проказы.
И тут орудуют, заразы,
поди их, серых, отличи!

Я говорю им:
       «Господа,
чего мне, в сущности, бояться?
Я не желаю с вами знаться,
идите знаете куда?..»
«Такие, значит, пироги, –
они ко мне подходят близко. –
У нас тут есть твоя расписка,
пора выплачивать долги.
И не шуми – напрасный труд».
«Долги? Позвольте! Что такое?»
Хочу уйти,
       а эти двое
мне шагу сделать не дают.
Тут в двух шагах моя семья,
друзья,
       Америка,
       Чикаго…
«Забыл? Напомним. Вот бумага:

       «Даю подписку в том, что я,
       такой-сякой, студент, атлет,
       сего числа, сию минуту
       передаю мединституту
       права на собственный скелет…»

Меня прошиб холодный пот,
и я шепчу им еле-еле:
«Вы что, ребята, в самом деле?
И нет у вас других забот?
Скелет! Да я – в другой стране!
Да вы…
       Когда всё это было?..»
А двое топчутся уныло
и растолковывают мне,
что да, другие времена,
но там у них, в стране Советов,
нехватка, видишь ли, скелетов,
не только мяса и зерна,
и мой скелет, хоть сердцу мил,
хоть через тридцать лет без года,
есть достояние народа,
который строит новый мир.
Я обманул родной народ
и, не имея чувства долга,
уехал, видимо, надолго,
но этот номер не пройдёт.
Страна другая? Ну и что ж!
Стал гражданином и поэтом?
Их отрядили за скелетом –
вынь безо всяких и положь!..
«Шутить изволите, отцы?»
«Нам, – отвечают, – не до шуток».
А вид у них зловещ и жуток,
пришьют, не глядя, и – концы.
Я говорю им, сам не свой,
судьбу прикидывая грубо:
«Сперва я должен врезать дуба!
А я, как видите, живой».

Живой!.. Но верится с трудом,
что это им создаст помеху.

«Нам, – говорят они, – не к спеху.
Живи! Не бойся – подождём!..»

Хотел сказать: «Бери вас чёрт!» –
они растаяли, как тени,
два мелких служащих артели,
где я поставлен на учёт.
Я всё обегал, их ища,
и память вновь воображала
двух славных рыцарей кинжала
и – скажем образно – плаща.
Как их выносит род людской?..

Пришёл, уткнулся в телевизор,
но был до косточек пронизан
нездешней, прежнею тоской.
Что это было? Тихий бред,
болезнь,
       усталость,
       непогода?
О, достояние народа –
мой бедный маленький скелет!..
Герои горьких повестей,
живём волнуемся и плачем,
а наш скелет уже оплачен,
расписка в сейфе – жди гостей!..

..С тех пор в меня вселился яд,
на сердце муторно и мутно,
и на себе ежеминутно
я ощущаю чей-то взгляд…

Когда пробьёт мой смертный час,
я знаю – двое с партбилетом
придут немедля за скелетом,
чтоб честно выполнить приказ.
Уложат в ящик и – на Русь!
И самолёт Аэрофлота
туда домчит меня в два счёта!..

Так я на родину вернусь.

Потом учебный кабинет
мединститута, что по праву
подаст прошение Минздраву,
получит высохший скелет.
И кто-то на моих костях –
какой-нибудь научный слепень –
напишет труд, получит степень,
об этом скажут в новостях.
Полны дерзаний молодых,
врачи, студенты-обормоты
придут сдавать по мне зачёты
и будут сыпаться на них.
И некий двоечник Столбов,
большой знаток кости берцовой,
своей сокурснице Скворцовой
предложит сердце и любовь.
И будет им по двадцать лет,
и будут юмор и сатира,
но тут придёт их друг Шапиро
сказать, что в лавке пива нет…


1985 г.