Замороженное счастье

«…А главное, с утра одеться в шёлк и шпагу
И растворить клавир, и распахнуть окно,
И выставить на стол чернила и бумагу,
И музыка влетит, зальёт твоё жильё….

 Я рано встаю и одевшись, становлюсь на колени и молю Господа и Пресвятую Деву, чтобы и сегодня была мне удача. Потом сажусь за клавесин и начинаю искать. Если нахожу скоро, то дело идёт без особых помех. Но если работа не даётся, я снова приступаю к молитве и до тех пор молюсь, пока не почувствовал, что прощен».

Аля открыла глаза, сладко потянулась и улыбнулась…Приснится же такое…Так сладко спалось.. и снился незнакомый старинный дом с крутой лестницей и она целовалась с кем-то на этой лестнице. Сложно передать нереально-ощутимое во сне блаженство. После такого сна просыпаешься радостно, но с ощущением того, что с пробуждением тебя лишили чего-то очень важного…Чего-то самого существенного и необходимого…Может того поцелуя, а может лестницы ведущей в комнату с роялем и окнами в сад…
Она встала с постели напевая всплывшую вдруг так кстати песенку:
Тихое глупое счастье
С белыми окнами в сад…
-Ах, сад, ах бедный сад мой! – а это ещё откуда? – пронеслось в Алькиной голове… -Что-то настрой у меня с утра какой-то чрезмерно лирический…
И сада никакого нет, вот ягоды с дачи есть, а сада там нет…Того, который снился…Впрочем что-то там тоже есть…Есть сараюшка вместо дома, есть кусты смородины и малины, ёлка есть – высокая..
-Так – сама себя одёрнула Алька – хватит лирических отступлений! Надо с ягодой что-то делать. Жалко если пропадёт.
Алька достала ведёрко с малиной, вдохнула аромат…У!.. Как будто снова в том сне…Сказка, блаженство, истома… - солнечные блики, сквозь качающиеся от легкого ветерка зелёные ветки и налитые соком ягоды…
-Всё это сказочно и замечательно! – вновь вернула она себя к реальности, - но готовить-то ягоду некогда. Нет никакой возможности стоять у плиты с вареньем…
Когда-то раньше, в другой жизни под названием «До», Альке даже нравилась эта «горячая пора» заготовок. Варенье, компоты, салаты, соленья.. Ой, чего только не было!
И Алька уставшая, но довольная деловито расставляла свои припасы в стенном шкафу и рапортовала мужу – сегодня столько-то!
Муж иногда помогал, но её это скорее раздражало. То он критикует уксус, то протестует против сахара…
-Да, что ж это такое сегодня?! – в который раз попыталась вернуть себя в действительность Алька, глядя на ягоды.- Что же делать-то с вами, вестники зноя и лета?
Контрастом пришла мысль: "Заморозить! Конечно заморозить!"
Благо холодильник новый, с тремя морозильными камерами. Хоть слона замораживай.
Алька подобрала аккуратненькие лоточки, упаковала ароматное чудо и в морозилку. Вот и всё! А когда противными, осенними ветрами выветрится память о знойном полдне, можно будет доставать из морозилки горсточку оттаивать и лакомиться…
Алька довольная села за фортепиано. Клавиши чёрные, клавиши белые , как жизненные полосы…Пальцы бегут, заученным маршрутом в одном направлении, а мысли в другом…. И снова накатывает сон - не сон, явь- не явь…

«А главное, с утра одеться в шёлк и шпагу
И растворить клавир, и распахнуть окно,
И выставить на стол чернила и бумагу,
И музыка влетит, зальёт твоё жильё….
И будет так чиста…как девочка беспечна…
Как резвое дитя в запущенном саду.
И мира красота восторженно, навечно,
Значками партитур, застынет на лету.

Застенчивый и неуверенный в себе, Он осознавал, что внешность его не особенно привлекала женщин: невысокого роста, лицо покрыто пятнышками от оспы, а большой нос слегка деформирован. Он считал себя уродом и как-то заметил, что женщин привлекала уж никак не его красота. В своей музыке он явно воспевал положительное мироощущение и оптимизм, солидным запасом которого сам и обладал, несмотря на коллизии придворной службы и стерву-жену, которая к тому же была глупа, сварлива, ханжески набожна и, ко всему прочему, регулярно рвала партитуры мужа на папильотки. Удивительно, как он с таким вот "гарниром к жизни" умудрялся до самой смерти оставаться сердечным, веселым, наивным, жизнерадостным человеком, сочинять замечательную музыку и пользоваться неизменным успехом у прекрасного пола."

 Алька играла раскатистые аккорды, замирала на ферматах, убегала за ниспадающими секвенциями и перебирала нежные арпеджио…А мысли пульсировали то в такт, то…
Она не звонила ему пять месяцев. Это вечность! Он так решил. Разрубил их жизни на «можно» и "нельзя», на «да» и «нет»…А она осталась болтаться неприкаянной где-то посредине…и только тревога и боль глухо стучали где-то под левой лопаткой. И вот теперь это состояние тревоги, которое частенько с ней бывало, усилилось как усиливается ветер перед грозой, как сгущаются тучи…неотвратимость нависала и подавляла волю… Как затравленный зверёк, дрожащими и немеющими пальцами, по клавишам не рояля, а телефона…знакомый номер…Как сквозь сон его тихое «Алё» …всё остановилось: сердце, мысли, звуки…откуда-то из сна донёсся слабый Алькин выдох… «Привет»…
-Я знал, что ты сегодня позвонишь…Привет…
Слова, несвязные, несмелые, неровные, как буквы в прописи первоклассника…Расспрашивать как дела – не имеет смысла, они и без слов всё знают друг о друге, можно только уточнить детали…Но главное не слова. Главное чувства, переполняющие, заполняющие всё существо и выходящие через край. Сказать надо так много, а язык не слушается, немеет.. и остаётся только надежда, что абонент поймёт без слов…. И только имя…Только имя хочется повторять и повторять бесконечно одно только имя и слышать в ответ: « Я за него...»
И он еле слышно называет её теми заветными именами, которые она уже не чаяла когда-нибудь услышать….

А главное, не знать искусов прочих сети,
Злословье остряков, циничность юных дам,
А главное, не знать, как холодно на свете,
Как больно, как темно, всем тем, кто не узнал.

Его свадьба состоялась в соборе святого Стефана. То, что невеста была на три года старше жениха и при этом не блистала красотой, само по себе не представляло бы таких уж непреодолимых преград на пути к семейному счастью, но вскоре выяснилось, что и характер у нее был скверный, что она была совершенно равнодушна к музыке, не умела создать домашний уют и не могла иметь детей.
Долгое время после женить бы Он был практически "женатым холостяком". но, тем не менее, почти двадцать лет был верен своей жене. На закате жизни у него было много женщин. Он по-прежнему был желанным гостем в домах лондонской знати; в особенности оказывали ему знаки внимания дамы. Его жизнерадостный характер и тонкая лесть обеспечивали ему их благосклонность. Он был в очень хороших отношениях со многими из них. С кем-то был особенно близок, с кем-то поддерживал переписку, кому-то регулярно пересылал деньги. Одна из дам посылала композитору пламенные любовные послания, которые тот тщательно переписывал в дневник. К другой сам испытывал сильные чувства. Её глаза всю жизнь были для него маяком и надеждой.Их встречи были островками рая. Они даже не мечтали о том, чтобы когда нибудь быть вместе,но потеряв её, он потерял сам себя…"

Алька говорила и не могла остановиться. Ей больше всего на свете хотелось слушать его, но она боялась – если замолчит, он попрощается и положит трубку…и она говорила, говорила. Краем сознания только держа себя в русле «разговора ни о чём»…дабы не сорваться на «нежный лепет»…
Он слушал, слушал,…сжимая до боли челюсть чтобы не вырвалось наружу…то, что так стремилось вырваться.
Крадучись подбиралось время, чтобы снова их разлучить. Может на день, а может снова на вечность…Он говорил, что не забыл ни одного мига их общей, такой странной и запутанной жизни… По тому, что он говорил, было ясно, что он действительно помнит всё до мгновения, до мельчайшей подробности…Он говорил, что память – великая вещь! Она помогает жить, когда кроме долга и неё жить больше нечем…Он говорил, что даже у метала какого-то, есть память…Прижмут к нему какую-то деталь, она в нём отпечатается…Метал заморозят и хранят столько сколько нужно, а потом доведут до нужной температуры и он примет форму той детали…потому, что ПОМНИТ…. Алька подумала, что она вот такой метал и есть… И быть ей замороженной пока не дотронутся до неё его руки и не доведут её до температуры оттаивания…и только тогда она снова станет собой...Когда притронутся его губы и отогреют своим дыханием как замороженные ягоды, чтобы почувствовать вкус счастья…
Алькины пальцы продолжали свой неудержимый танец по клавишам полосатой черно-белой жизни, но окончание сонаты как девиз любимый его современниками: "Там где Гайдн, несчастья быть не может!"

Нет смысла воспевать беспечность и отвагу,
Бросаясь, словно в бой, в концерт и пастораль,
А главное – с утра, облечься в шёлк и шпагу,
И растворить окно, и распахнуть рояль….


Стендаль писал:
На одном из концертов Кавалер Капеллини, первокласный врач, заметил,что ноги слегка простуженного Гайдна недостаточно укутаны. Не успел он об этом сообщить своим соседям, как красавицы-женщины сбросили с плеч самые дорогие шали,чтобы согреть ими любимого старца".

Стихи И. Суглобовой