Женевьева. Молчание

Он молчал ей в ответ. Мысли не заставляли себя думать. Небо, укрытое одеялами туч, спокойно лежало на своем коврике у порога осени. Свинец, рассыпанный повсюду, отдавал льдом.
Она молчала, и молча смотрела на камни тропы. Он молчал ей в ответ. Они медленно шли по саду. Старому, почти древнему саду с красивыми, вымощенными крупным камнем, тропами, и не менее красивым забором. Тишина стелилась им под ноги, и растекалась по холодному воздуху, чуть дыша паром. Едва слышен был лишь стук маленьких каблучков ее прогулочных ботинок. Его шаги оставались в свинцовом безмолвии незамеченными.
Они шли, не держась за руки, но иногда касаясь рукавами. Шли. Вопросы и ответы на них не могли проникнуть в этот сад. В этом саду жил только покой – старый сторож глубокого сна.
Они не смотрели друг на друга, они никуда не смотрели, каждый в своем безмыслии.
Вдруг она не сильно одернула его за рукав. Тишина пошла волнами, но на этом колебание закончилось. Он остановился. Его глаза, смотревшие в себя, обратились на нее. Он повернулся к ней всем корпусом сразу, как волк. Она стояла вполоборота.
Он был похож сейчас на оловянного солдатика, что двигался резко, но не торопливо в их любимой шкатулке, что стояла на камине. Когда заводили шкатулку, солдатик танцевал с милой балериной скромный танец под тонко льющуюся музыку. Не известно, что способствовало такой их гармонии: музыка, нелепость солдатика и балерины, шкатулка или они сами.
Он резко повернулся на девяносто градусов, молча ища ответ на ее незаданный вопрос. Она тоже повернулась к нему, не спеша, пытаясь определить, насколько пуст его взгляд.
Он коснулся ее руки. Она не взяла перчатки, выходя на прогулку. Рука почти задеревенела от холода. Осень была в поздней своей поре, когда сад отходил ко сну, погода – к унынию, и все покрывалось изморозью и снежным пеплом – последней колыбельною перед ночью.
Надо было возвращаться в дом. Он взял ее за руку, пытаясь согреть, они развернулись и торопливым шагом, не путающим тишину, направились к проему в лабиринте камней ограды. Выход из сада был небольшим, чтобы не нарушать гармонию внутреннего его пространства, где можно было находиться часами в любое время года, и не желать уйти, не замечая ничего, даже времени.
Летом сад наполнялся свежим ветром, шепотом листьев, завистью одного цветка к другому. Зимой сугробы становились сказочными сплетениями, образующими причудливые замки, тайные укрытия, холодные миры и мирки. Весна тянула ожидание до лета, когда, отряхиваясь ото сна, все обитатели поправляли наряды и распевались будущим умиротворением. И осень. Осень здесь всегда была строгой, своенравной распорядительницей.
Они остановились перед проемом в нерешительности: кто первый должен переступить границу этого странного холодного сада, покоящегося среди камней. Выйти самому первому - не было желания. Выпустить первой ее – не могло быть и речи. Ступеньки из сада покрылись тонкой корочкой льда, и она, замерзшая и скованная предчувствием тепла, могла оступиться. Пришлось выйти первому, и помочь ей. Он легко провел ее по каждому камешку ступеней, и две темно-серые фигуры пошли к дому. Из сада было видно, что люди в коричневых одеждах шли ближе, чем когда направлялись в его корявые, нелепые, но доброжелательные объятия. Осень подслеповата, и, собственно, ей было все равно, какого цвета эти фигуры. Они не из ее палитры.
Ее рука грелась в его. Она молчала. Он молчал ей в ответ. Когда они оказались в огромных своей пустотой залах, стало еще холоднее. Они сняли застывшие, как казалось, одежды. В доме был выложен старинный, прекрасный своей стариной, большой камин. Он разжег его. Она уселась рядом на куче клетчатых одеял. Он убрал остатки дров и то, чем играл с запертым здесь огнем. Взгляд наткнулся на шкатулку. Он посмотрел на нее. Она молчала взглядом в ответ. Он завел шкатулку. И оловянный солдатик в который раз появился вместе со своей балериной. Она закуталась в мелодию и одеяло. Молчание устремилось к огню. Он взял еще одно одеяло, и накрыл их обоих. Ей было теплее.
Камин молчал о саде, когда сад помнил камин. Они оба слишком стары для сантиментов, и оба становились суровее с каждой осенью.
Сад не чувствовал себя одиноким и заброшенным. У него были тишина и осень. Но главное, чтобы была осень. Тишину создавали люди, и, каждый раз, оставляли, не желая, наверно, уносить так много с собой. Зачем сюда приходили эти двое?
В их присутствии сердце осени, спрятанное в самой темной туче, замирало. Здесь нет ответов, потому что запрещен вход вопросам. Здесь ничего нет. Это просто сад. Конечно, по весне надо будет ухаживать за старыми деревьями, посадить и помочь вырасти новым. И те, и другие интересны и очаровательны по-своему. В нем нет четких аллей, только гармония. Нет и одинаковых деревьев. Он принимает всех, но с разной привязанностью.
Эти двое обращались в прошлое. Но молчание топило настоящее. Молчать вдвоем. Но ведь молчание одно, оно не делимо. Молчать. Люди оставляют разную тишину, взамен им в карманы сад кладет, незаметно для них, горсточки покоя.
Милая шкатулка играла, пока не закончился завод ключа, от которого она так зависела. Уснули все обитатели дома. Камин подмигивал угасающими угольками саду, улыбаясь светом огромного окна в зале. Эти двое придут суда весной вдвоем. Чтобы молча радоваться…, не отрывая взгляд друг от друга.